Шолом-Алейхем - Сочинения

• Название: Сочинения
• Автор: Шолом-Алейхем
• Жанр: Классическая проза

В эту книгу вошли вошли три знаменитых произведения классика мировой литературы Шолом-Алейхема. В своих книгах автор в неповторимом стиле, с искрометным юмором, а иногда и горькой иронией рассказывает зачастую не выдуманные истории о тяжелой и часто беспросветной жизни простых евреев: о не прикрытой нищете, тяжелом труде, надеждах на лучшее будущее, чистой любви и безмерной грусти. «Прочитал, смеялся и плакал», так сказал М. Горький после прочтения «Мальчик-Мотл» Шолом-Алейхема и так можно сказать о любом произведении этого гениального автора.

---

Так, пане Шолом-Алейхем, окончились все мои мечты химерой! И думаете, меня очень огорчало то, что я деньги потерял? Право же, нет! Ведь мы с вами знаем, что в писании сказано: «И серебро мое и злато мое», – деньги – чепуха! Главное – человек, то есть, чтобы человек оставался человеком! Досадовал я только на то, что золотой мой сон кончился. Хотелось, ох, как хотелось, побыть богачом хоть минутку! Но тут уж ничего не попишешь! Сказано: «Не по своей воле живешь», – не по своей воле сапоги рвешь! Твое дело, Тевье, – говорит бог, сыр и масло, а не пустые фантазии! Ну, а надежды? Это – само собой. Чем больше горестей, тем больше надежд, чем беднее, тем сильнее упование… Ибо…

Но мне кажется, я на сей раз немного заболтался. Пора ехать, делом заняться, как это говорится: у каждого свои болячки.

Будьте здоровы и всегда счастливы!

1899

НЫНЕШНИЕ ДЕТИ

Я это к тому, что вы говорите «нынешние дети»… «Растил я чад своих и пестовал…» Легко сказать – роди детей, мыкайся, жертвуй ради них собою, работай день и ночь… А ради чего? Все думаешь: авось так, авось эдак, каждый по своему разумению и достатку. До Бродского мне, конечно, далеко, но и ставить себя ни во что я тоже не нанимался, потому что и сам я человек не из последних, и происходим мы, как жена, чтоб здорова была, говорит, – не от портных да не от сапожников… Вот я и рассчитывал, что дочери меня выручат. Почему? Во-первых, господь бог благословил меня красивыми дочерьми, а красивое лицо, как вы сами говорите, – половина приданого. А во-вторых, я и сам сейчас, с божьей помощью, не тот Тевье, что в былые времена, – могу добиться самого лучшего жениха, даже из Егупца, не так ли? Однако есть на свете бог, бог милосердия и сострадания, – вот он и являет мне чудеса свои, бросает меня и в жар и в холод, швыряет вверх и вниз. «Тевье, – говорит он, – выкинь дурь из головы, и пускай все на свете идет, как повелось!..» Вот послушайте, чего только не бывает. А с кем приключаются всякие истории? С таким счастливчиком, как Тевье, конечно.

Но зачем размазывать? Вы, надо полагать, не забыли, что случилось со мной недавно, – помните, конечно, историю с моим родственничком Менахем-Мендлом, чтоб ему ни дна ни покрышки! – и наши блестящие дела с ним в Егупце с полуимпериалами и «потивиловскими» акциями? Всем моим врагам желаю таких дел! Как я тогда убивался! Думал, – конец приходит Тевье, конец молочному хозяйству!

– Дурень ты эдакий! – говорит мне однажды моя старуха. – Довольно горевать, этим делу не поможешь! Только изведешь себя. А если бы, скажем, разбойники на тебя напали и обобрали… Сходи-ка, – говорит, – лучше в Анатовку, к мяснику Лейзер-Волфу, ты ему, говорит он, очень нужен…

– В чем дело? Зачем я ему так срочно понадобился? Если, – говорю, – насчет нашей бурой коровы, то пускай он колом вышибет себе эту дурь из головы.

– А что такое? – отвечает жена. – Подумаешь, сколько молока, сколько сыра и масла дает тебе эта корова!

– Да не в том дело, – говорю я. – Просто так. Во-первых, как можно такую корову на убой отдавать? Жалость берет… У нас в священном писании сказано…

– Хватит тебе, Тевье! Весь мир, – говорит она, – знает, что ты большой знаток священного писания. Послушай меня, жену свою, сходи к Лейзер-Волфу. Каждый раз, по четвергам, когда наша Цейтл приходит к нему в лавку за мясом, он ей покою не дает: скажи, говорит, отцу, чтобы пришел, он мне очень нужен…

Словом, надо же когда-нибудь и жену послушать, не так ли? Дал я себя уговорить и прихожу к Лейзер-Волфу в Анатовку, верстах в трех от нас. И, конечно, не застаю его дома.

– Где он? – спрашиваю у какой-то курносой женщины, которая толчется в комнате.

– На бойне, – отвечает она. – С самого утра там быка режут. Скоро должен вернуться…

Брожу один по всему дому Лейзер-Волфа и начинаю разглядывать хозяйство. Дом, не сглазить бы, – полная чаша, дай бог всем моим друзьям не хуже: шкаф ломится от медной посуды – за полтораста целковых не купишь; самовар и еще один самовар, и поднос медный и еще один – варшавский, пара серебряных подсвечников, и бокалы, и рюмочки золоченые, и семисвечник литой, и много еще вещей, и всякой дребедени без конца! «Владыко небесный! – думаю я. – Видеть бы мне столько добра у моих детей, дай им бог здоровья! Ну и везет же этому мяснику! Мало чего, что он так богат, – у него к тому же всего-навсего двое дочерей, да и те уже замужем, а сам вдовцом остался…»

Наконец господь смилостивился, отворяется дверь и входит Лейзер-Волф сердитый, мечет громы и молнии на резника. Резник его погубил, забраковал, черт его возьми, здоровенного быка, – гора – не бык! – из-за пустяка признал его трефным, отыскал какой-то изъян на легком, величиной с булавочную головку, чтоб ему сквозь землю провалиться!

– Здравствуйте, реб Тевье! – говорит он. – Что это вас никак не дозовешься! Как живете, что поделываете?

– Да как вам сказать? – отвечаю я. – И дело как будто делаем, а все на месте стоим… Как в писании сказано: «Ни жала твоего, ни меда твоего», – ни тебе денег, ни здоровья, ни минуты спокойной.

– Грешите вы, реб Тевье, – говорит он. – В сравнении с тем, что было когда-то, вы сейчас, не сглазить бы, богач!

– Дай нам боже, – отвечаю, – обоим столько, сколько мне еще не хватает. Но я не ропщу, и на том спасибо! В талмуде, – говорю я, – сказано: «Аскакурдо демасканто декурносе дефарсмахто…»[6] – А сам думаю: чтоб ты так с носом был, живодер, как что-нибудь похожее где-нибудь сказано! И слов-то таких на свете нет…

– Вы, – говорит он, – вечно со своей ученостью. Хорошо вам, реб Тевье, что вы знаете толк в мелких буковках. Но к чему она, эта премудрость и ученость? Давайте потолкуем лучше о нашем деле. Присядьте, реб Тевье. – И приказывает: Чаю!

Тут же, как из-под земли, вырастает курносая, вихрем подхватывает самовар и – айда на кухню.

– Теперь, – говорит Лейзер-Волф, – когда мы одни, с глазу на глаз, можно и о деле поговорить. А дело, видите ли, вот в чем: я уже давно собирался потолковать с вами, реб Тевье, я вашей дочери уже несколько раз наказывал, просил, чтобы вы потрудились ко мне… Видите ли, мне приглянулась…

– Знаю, – перебил я, – кто вам приглянулся, да только понапрасну, зря стараетесь, не выйдет это дело, реб Лейзер-Волф, не выйдет.

– Почему так? – спрашивает он и смотрит на меня как будто испуганно.

– Потому, – говорю. – Я могу и подождать, мне не к спеху, река, что ли, загорелась?

– Зачем же ждать, когда можно сейчас же?

– Это, во-первых, – продолжаю я, – а во-вторых, попросту душа за нее болит, жаль живое создание…

– Скажите, пожалуйста! – говорит с усмешкой Лейзер-Волф. – Какие нежности при нашей бедности! Послушал бы кто со стороны, – мог бы подумать, что она у вас одна-единственная. Мне кажется, у вас, реб Тевье, их, не сглазить бы, достаточно…

– Ну и пускай, – отвечаю, – живут на здоровье. А кто мне завидует, пусть сам не имеет…

– Завидует? – говорит он. – Причем тут зависть? Наоборот, именно потому, что все они у вас, не сглазить бы, такие удачные, я и хотел бы… Вы, конечно, меня понимаете? Не забывайте, реб Тевье, какая вам от этого будет выгода.

– Да, да, – отвечаю я, – от ваших благодеяний голова окаменеть может… Зимой снега не пожалеете… Это нам известно с давних пор…

– Ах! – говорит он медовым голосом. – Что вы сравниваете, реб Тевье, те времена с нынешними? Тогда было одно, а теперь совсем другое дело: сейчас мы ведь как-никак породниться собираемся, не правда ли?

– Как это породниться?

– Обыкновенно, – говорит он, – породниться.

– Позвольте, реб Лейзер-Волф, как вы думаете, о чем мы толкуем?

– А ну, скажите вы, реб Тевье, о чем у нас речь идет?

– Что значит? – говорю. – О бурой корове, которую вы хотите у меня купить.

– Ха-ха-ха! – закатывается он. – Ничего себе корова, да еще бурая! Ха-ха-ха!..

– А о ком же разговор, реб Лейзер-Волф? Скажите, я тоже посмеюсь.

– О дочери вашей, – отвечает он. – О вашей Цейтл говорим мы все время! Ведь вы же знаете, реб Тевье, что я, не про вас будь сказано, остался вдовцом. Вот я и подумал: к чему искать счастья на стороне, связываться со всякими сватами и свахами, с чертом и дьяволом? Ведь мы же оба на месте, я знаю вас, вы знаете меня, сама она мне тоже нравится, я ее вижу по четвергам у себя в лавке, пробовал как-то заговаривать с ней, – ничего, видать, тихая… А сам я, как вы знаете, человек зажиточный, не сглазить бы; свой дом, кладовок парочка, хозяйство, сами видите, – грех жаловаться; есть еще запасец шкур на чердаке и деньжата кой-какие в сундуке… К чему нам, реб Тевье, цыганские штуки, хитрить да ловчиться? Давайте ударим по рукам – раз, два, три и – готово! Понятно вам или нет?

Когда он мне все это выложил, я онемел, как человек, ошеломленный неожиданной вестью. Сразу, правда, мелькнула у меня мысль: Лейзер-Волф… Цейтл… У него уже дети такие, как она… Однако я тут же сам себе возразил: помилуй, такое счастье! Такое счастье! Ведь ей хорошо будет! Правда, у него не очень-то щедрая рука. Но ведь это по нынешним временам, наоборот, большое достоинство! Как говорится: «Ближе всего человеку он сам», – кто добр к людям, тот недобр к себе. Нехорошо, правда, что уж чересчур он простоват… Но ничего не поделаешь! Не всем же грамотеями быть! Мало ли в Анатовке, и в Мазеповке, и даже в Егупце богатых и весьма уважаемых людей, для которых слово печатное потемки?