Валентина Старикова - Ах, эта белая сирень…

• Название: Ах, эта белая сирень…
• Автор: Валентина Старикова
• Жанр: Сентиментальная проза
• Год: 2011

---

Валентина Старикова Ах, эта белая сирень…

Невыдуманная повесть

Освободившись из заключения, Александр Акимович Буравчанкин задумался — куда направить свои стопы. Он просидел в тюрьме год и освободился досрочно. В кармане его фуфайки лежит железнодорожный билет на поезд до Сталинабада, но ни в Сталинабаде, ни в Курган-Тюбе, где он проживал последнее время до тюрьмы, его никто не ждал. Последние сожительницы гнали его от себя, а друзья-собутыльники зачастую сами не имели ночлега. С каждым разом ему всё сложнее становилось завоёвывать-соблазнять очередную женщину своим показушно-весёлым, общительным характером, и наступило время, когда его мужские чары почти перестали действовать на вдов, потерявших своих мужей в войну, истосковавшихся по мужскому теплу. А он так всегда нуждается в безопасном ночлеге, в чистой одежде. И он вспомнил о бывшей жене Анне. «Да. Вот то, что мне нужно сейчас! Сойду-ка я в Самсоново и расспрошу о ней», — решает он.

На перроне станции Самсоново Александр Акимович встретил своего односельчанина, с которым когда-то до войны обживал эти пустынные места Туркмении, сбежав из колхоза Воронежской области.

— Здорово, Иван!

— Здорово. Это ты, что ли, Шурка? — отвечает Иван Алексеевич Маркин, видный из себя и уважаемый в Самсоново мужчина.

— А хто же ещё? — хохотнув, говорит Буравчанкин.

— Да ты откуда взялся?

— Проездом. Еду в Сталинабад.

— Так поезд ушёл?

— Я отметку сделал в билетной кассе. Ну, как жизнь?

— Ничего. Идёт. Слышь, Шурка, а твоя Нюрка здесь живёт, ты знаешь аль нет? Дочь Машка уже невеста и сын меньшой с ней.

— Да ну? Подожди-ка, я щас бутылку возьму красненького. Поговорить надо, Твоя Катька возражать не будет?

Симпатичная молоденькая девушка Маша Буравчанкина стоит во дворе многоквартирного двухэтажного дома возле жарко пылающей мангалки — мешает ложкой кашу, бурлящую в казанке.

Во дворе появляется Екатерина Маркина — жена того самого Маркина, односельчанка Александра Акимовича. Она подходит к Маше и говорит:

— Маша, твой отец приехал. Он сейчас у нас. Мать-то где?

Маша растерялась от неожиданного известия. Ложка выпала у неё из рук прямо в пыль.

— Какой ещё отец? — с недовольным видом отвечает она вопросом на вопрос.

— Какай, какой! Что у тебя, их много? — с легким раздражением произносит Екатерина.

— Мать в квартире, — приходя в себя, ответила ей Маша.

Встревоженная известием, Маша сняла казанок с огня и отнесла в один из сарайчиков, что напротив дома, предназначенных изначально под хозяйственные нужды жильцов, но в тёплое время года приспособленных под летние кухни.

Дразнящий запах из казанка больше её не волнует, она села на скамью и задумалась — что же ожидает её от появления отца в Самсоново после многолетнего неведения, где он, что с ним. «Да она, пожалуй, примет его», — ужаснулась Маша своему открытию. Она вспомнила, как мать иногда, выходя из задумчивости, произносила: «Где же ты, бродяга, шатаешься?»

И по тому, как она это произносила и как при этом вздыхала, Маша догадывалась, что нить душевной привязанности матери к отцу до сих пор не порвана.

«Наверное, он и приехал, чтобы пристать к нам, — размышляет Маша. — Состарившись, решил сесть нам на шею и окончательно отравить нам жизнь».

В дверях подъезда показалась Екатерина, а за ней, на ходу застёгивая кофту, Анна. Маша заметила, что лицо матери светилось радостью, и она поняла, что тревожиться у неё есть все основания. Поравнявшись с Машей, мать сказала:

— Машка, найди Славика, и приходите к Маркиным. Я там буду.

— А что мне там делать? — насупилась Маша.

— Как что делать! Разве тебе не хочется увидеться со своим отцом? Какой бы он ни был, он твой отец.

Маша всё же решила идти.

— Здравствуйте, — сказала она, поздоровавшись за себя и за Славика, войдя в квартиру.

— Здравствуйте, — повернувшись к ней, ответил Иван Алексеевич, хозяин дома.

Маша сразу узнала отца. Он сидел за столом, как раз лицом к двери. Прежде чем весёлая улыбка сошла с его лица, она ещё успела заметить прыгающих чёртиков в его глазах. Александр Акимович на полуслове замолчал и посмотрел внимательным взглядам на детей какие-то секунды, а потом, как ни в чём не бывало, продолжил свой забавный рассказ, даже не поздоровавшись с Машей и Славиком, словно они для него были чужие дети.

Маша наблюдала за отцом, сидя в стороне от стола на большом сундуке, куда и Славик уселся. «Он сильно постарел с тех пор, как бросил нас в Пархаре в 1947 году на произвол судьбы, — подумала Маша, — а сейчас 1953 год. Морщины и тогда уже были у него на лице, их стало гораздо больше, и они глубже, а нос ещё длиннее и мясистей. Только привычки и манера поведения нисколько не изменились — всё так же пьёт и похохатывает». Маша почувствовала к нему отвращение.

Анна недолго колебалась и решила принять Александра Акимовича в семью. Маша же отчаянно сопротивлялась возвращению отца.

— Мам, — глядя на мать умоляющими глазами, просила она, — не принимай его, прошу тебя, не принимай. Ведь ты говоришь, что он тут проездом, едет в Таджикистан. Так пусть едет, куда ехал. Ну, посуди сама, где он тут с нами жить будет? Ну хотя бы где будет спать? У нас всего одна кровать, а другую для него просто негде поставить. Ещё подумай о том, что я уже взрослая, да и брат, хотя ему всего восемь лет, всё понимает.

— Он собьёт себе топчан в чуланчике, — отвечает сердитым голосом Анна.

— Какой топчан, мама! Да чулан такой маленький, что на топчане и Славику будет невозможно лечь.

Анна осуждающе посмотрела на дочь. Быстро убрала под косынку прядь выбившихся тёмных с проседью волос, сказала:

— Это ненадолго. Он устроится на хорошую работу, и нам дадут квартиру, не чета этой кухоньке, которую уступили нам когда-то Кочкины. Они теперь, когда у них подросли дети, жалеют об этом.

— Это он тебе обещает квартиру? — перебивает мать Маша. — А золотые горы он тебе не обещал? И ты всё веришь ему, даже после того, что ты натерпелась от него за все эти годы. А что он сделал с нами в Пархаре! Забыла? Вспомни. Таджикистан, 1946 год, Пархар, а до этого были Крым, Воронежская область, Туркменистан, Узбекистан и, наконец, Пархар, где он нас бросил у самой границы с Афганистаном. Ехать, что ли, было дальше некуда? Так вот вспомни. Мы живём в бараке при МТС в километре от Пархара. Вечереет. Отец пришел в тот раз рано и был трезвым и злым. Ты до его прихода куда-то уходила. Тебя долго не было, а вернулась ты довольная, можно сказать, даже счастливая, так как тебе удалось выпросить или одолжить одну пригоршню муки и узелок просяной лузги. Ты соединила лузгу и муку вместе, влила воды, но из этого лепёшки никак не хотели получаться. Тесто под руками разваливалось, а я и сестра с нетерпением ждали, когда же ты начнёшь печь, исходя голодной слюной, но первые лепёшки достались «главе семьи», «кормильцу», а мы с сестрой дожидались, когда испечётся на сковороде следующая партия лепёшек.

Сестра сидела с новорожденным младенцем, со Славиком, на топчане, а я напротив стола на сундуке и с живостью наблюдала, как отец поднёс лепёшку ко рту и откусил. Я ожидала увидеть на лице отца блаженное удовольствие от съеденного куска, но каково же было моё удивление, когда отец выскочил из-за стола и заорал:

— Ты чем меня кормишь, мать твою!.. Эту же дрянь нельзя проглотить! В горле застревает!

Ты повернулась к нему от плиты, посмотрела на него своими скорбными глазами мученицы и почти спокойно ответила:

— А ты не пей водку да не ешь один в столовой, тогда и лепёшки дома будут вкуснее.

Вспомнила, мама?

Анна молчала. Она неподвижно сидела на единственном у них табурете и смотрела в окно в одну точку, а Маша продолжала:

— Отец швырнул лепёшку на стол. Она тут же развалилась, и часть крошек упали под стол. Я в один миг оказалась под столом, а собранные крошки — во рту. Они показались мне очень вкусными, но тут произошло то, что мне не забыть никогда.

Отец подскочил к сундуку, на котором я только что сидела, отбросил крышку, выхватил из него тюк ткани, полученной незадолго до этого дня как помощь — приданое от государства новорождённому младенцу, подхватил материал под мышку, бросился к двери. Ты успела перехватить его там, повисла на его руке.

— Не тронь, бродяга! Не отдам! — вопила ты, но отобрать у него не было сил.

Он отшвырнул тебя ногой, ты упала на пол вверх тормашками, а он скрылся за дверью вместе с тканью.

Надеясь ускорить погоню, мы выбежали вдогонку, раздетыми и разутыми, а дул ледяной ветер. Стояла поздняя осень, и когда солнце садилось, становилось очень холодно.

Мы бежали с тобой по петляющей между кочками, заросшими высоким камышом, дороге. Впереди ты, за тобой я. Ты в отчаянии, у тебя, да и у нас, твоих детей, столько было надежд, связанных с этим материалом: сшить платья, а часть его обменять на продукты.