Наталья Рузанкина - Однажды осенью

• Название: Однажды осенью
• Автор: Наталья Рузанкина
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2006

---

На мгновение он забылся, погрузившись в это солнечное, незамутненное, как вдруг, затмевая первозданную чистоту прошедшего, вылепилось в памяти лукавое лицо Царевны-Лебеди, прекрасное и проклятое, и позолоченное тело ее, содрогающееся в объятиях Хозяина.

Боль мурлыкала, ласково вгрызаясь в сердце; он разбил в кровь лицо и руки о руль, пытаясь избавиться от нее, а потом заплакал отчаянно и горько, как в рассветном утреннем детстве, моля о помощи, призывая мать, ибо лишь в великом страдании вспоминал о ней. Он вспомнил вдруг ее смущение, ее молчаливость и странную безропотность, маленький горбик за плечами и застиранный халат (из денег, щедро выдаваемых «на хозяйство», она стеснялась хоть малость потратить на себя), темные улыбчивые глаза, лучистое лицо… В эти страдальческие мгновения он вдруг понял, как чудовищно мерзок был с ней все эти годы, с какой жестокостью хлестал словами, будто огненными плетьми; как будто в светлой чистой горнице с солнцем, цветущим в окнах, оставил он грязь и мерзость, и теперь содрогался при мысли об этом. Он понял над этим сверкающим осенним озером, грозным и прекрасным, ту силу, ту лучезарность, что носила она в себе, и вспомнил имя этой силы — Любовь, но времени, его земного времени уже не оставалось, и он почувствовал весь ужас невозвратимого.

Он плакал, глядя на серую, с ртутными искрами, тихую и величественную воду, и позолоченное, разметанное в страсти тело Царевны-Лебеди вновь засияло перед ним. Он не думал, что боль может быть такой хищной и неотвязчивой; воспоминания об увиденном и мука раскаяния, вины перед матерью переплелись в нем, и он воззвал, как тогда, на ледяной осенней дороге: «Защити меня!», и вдруг невообразимо захотел оказаться в детстве, под теплыми ее руками на плечах, на туманном лугу, под розовеющим, с рассветной звездой, небом. Они собирали травы на заре, так давно, тысячи лет назад, и он, окунаясь по плечи в росу, цеплялся за синий ситцевый передник, зачарованно следя за золотой звездной каплей над головой. Он захотел вернуться на этот луг, дышать горечью цветов и тумана, смотреть на утреннюю звезду, приникая лицом к родным темным рукам, к застиранному переднику, и понимал, что это невозможно, что времени больше нет. Что-то темное и беспощадное было рядом, следило за ним тысячелетними глазами, что-то сковало его сердце смертным холодом, не давая вздохнуть, и вот сквозь легкую пелену вдруг внезапно начавшегося дождя он увидел прямо перед ветровым стеклом женщину неописуемой красоты, смотрящую на него сквозь дождевые струи. В глазах ее как будто навсегда замерз черный огонь, безмерное, беззвездное одиночество и печаль излучали они и приказывали умереть.

«Не бывает… — цепенея, думал он. — Так… не бывает».

Женщина улыбалась, и в глазах ее сияли мертвые тысячелетия.

Он вызвал в памяти детство, туманный луг на пороге рассвета, он вновь воззвал: «Защити меня!», но луг померк, померк и образ матери, а страшная сказка осталась. От улыбки ее в алмазный прах рассыпались стекла, и дождевые струи хлынули на колени, и он услышал шепот ее, вкрадчивый, тяжелый и влажный, как воздух вокруг:

— Не трудно… Это совсем не трудно, ты попробуй.

Мурлыча, кошкой замерла под сердцем боль, голубые, гжелевые глаза Царевны-Лебеди взглянули из невообразимой дали, в последний раз опаляя своей красотой, и вновь заплакал он, раскачиваясь из стороны в сторону.

— Победитель… — прозрачный обволакивающий шепот заполнил все вокруг, женщина с разрушительной улыбкой стояла возле и читала его мысли. — Она думает, что выбрала победителя, но только тот, кто преодолевает ужас смерти, воистину называется так…

Он кивал, ознобно вздрагивая, не в силах говорить, его одежда тяжелела под ударами косого слепящего дождя, залетающего в кабину. Тот, что преодолеет ужас… Тот, кто преодолеет…

Он вдруг припомнил Хозяина, белого, голого, безобразного Хозяина, похожего на чудовищную беременную рыбу, там, в солнечном пении комнат любимого дома, возле позолоченного тела Царевны, и тихо засмеялся, размахивая сбитыми в кровь руками. Нет, Хозяин никогда не будет победителем, при всей внешней мощи и ярости до конца дней своих он останется лишь вором, грязным крысятником, способным украсть деньги, дом, женщину, но никогда, никогда не посмеет переступить порог, это не для него.

Он улыбнулся в последний раз, вынул из бардачка пистолет и рассеянно-вопросительно взглянул на незнакомку, будто привидевшуюся в дивном сне.

— Ты сможешь, — ласково кивала она, шепот ее был летним, прогретым насквозь ручьем, а беспощадные глаза холодно и спокойно смотрели на него, — ибо ты — победитель…

И тогда он спустил курок, и мир кончился, и дождь умер вместе с миром, и ледяная, жгуче-льдистая лазурь поглотила его, но где-то на дне этой лазури еще шевелилась, вздрагивая, боль.

* * *

Боль окончилась, лазурь отступила, и он вышел на поляну, ослепительную и печальную в своей красоте. Бирюзовые, чуть заснеженные легкими облаками небеса сияли холодно и спокойно, под ногами дрожало живое золото листьев, розовый прозрачный огонь бересклета волновался от легкого ветра…

Все это приметил он сразу (пот предсмертного ужаса все еще стекал по лицу его), а потом увидел Тех Двоих, в тихом торжественном покое, лиственном дыхании и золотом величии. Угроза исходила от женщины, от странно-знакомого, темного, обволакивающего взора, от злого и скорбного лица ее с печатью горькой красоты; спутник ее был — сплошной свет, светились его руки, лицо, самоцветным сиянием вспыхивали одежды и лиственная корона. Корона была и у женщины, но иная — из лилий убитого озера, запахом свежести и ветра, воздухом озерной воды повеяло на него, и тогда он понял свою смерть. Убитое озеро было и во взгляде женщины, и сожженные леса, и погубленная земля, и многое было в том взгляде, переполненном ненавистью до берегов, ненавистью, схожей с ночным пасмурным небом. Они медленно шли к нему — осенняя черная ночь и золотой ослепительный день, и сердце его, умершее для того мира, затрепетало в этом от невиданной древней мощи и надмирной красоты. Женщина была местью и болью, спутник ее — радостью и милосердием, и он обернулся, замирая, к этому милосердию и спокойной радости, ища защиты и сострадания.

«Цари, — вдруг подумал он, и медленные золотые листья потекли с необъятного неба, и огонь бересклета подступил к самым ногам. — Истинные цари».

— Он признаёт нас царями, — устало улыбнулся мужчина. — Разве победитель бы признал? Прости его.

Он поклонился, содрогаясь, в этом странном своем Предсмертии и опустился на колени в теплый золотой свет, струящийся от рук и одежды Повелителя.

— Прости его, — повторил мужчина, и в голосе его запело золото осенних тысячелетий. — За одно сожженное озеро — можно. Иначе мы не сможем вернуться и никогда уже не станем прежними владыками. Нам нужно научиться прощать.

В лице женщины переливалась игра светотени — то оно было темным, как речная пучина, и тоскливо и странно взирали глаза из этой темноты, то оно лучилось светлой, почти рассветной чистотой и скорбью, и взор был росистым взором ребенка, обиженного до смерти и пришедшего отомстить.

«Как она может отомстить? Ведь она уже убила меня…» — как сквозь полночный глухой сон подумал он, а живое золото света заколыхалось вокруг сильнее, пока он впитывал остановившимся сердцем запредельное, дивное, что и не рассказать на земном языке — невесомый абрис тысячелетнего лица, высокие скулы, и каждую малую черточку, совершенней которой и не придумано в мире человеческом, и губы — скорбные, обметанные ветром и горем, и теплые, вздрагивающие крылья ресниц над погибелью глаз — двух провалов в страдание и одиночество.

По сравнению с этим беззвездным одиночеством, с этой дивной, древней и вечно юной совершенной красотой и печальной прелестью забылись, затянулись, как следы на речном песке, все любови того мира, и сама Царевна-Лебедь показалась кафешантанной девкой.

Эта мстительная и запредельная красота за мгновение, казавшееся вечностью, излечила его от той, земной и плотской, и вместе с наплывающим ужасом он почувствовал освобождение, освобождение от жаркой памяти по той, которая предала его. Но красота эта сама была на краю гибели, ненавидящая и незабвенная, как ничто на свете, она никла, льнула к золотому свету Повелителя, и в лице ее, схожем с сумрачной страной, дрожала потаенная мольба.

— Я счастлив, — прошептал он. — Счастлив так странно, смутно, посмертно. Я увидел… — рыдания захлестнули его горло, но Повелитель услышал и обернулся к спутнице.

— Невероятно, но он счастлив, что ты убила его, ибо обрел то, что так мучило и печалило его на земле…