Эрнст Кренкель - RAEM — мои позывные

• Название: RAEM — мои позывные
• Автор: Эрнст Кренкель
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1973

Известный полярник, Герой Советского Союза Э.Т. Кренкель рассказывает в своих воспоминаниях о героических этапах освоения Арктики. Автор книги участвовал в походах «Сибирякова» и «Челюскина» с О.Ю. Шмидтом и В.И. Ворониным, летал на дирижабле «Цеппелин» с Умберто Нобиле, дрейфовал на льдинах с «лагерем Шмидта» и с первой советской станцией «Северный полюс», возглавляемой И.Д. Папаниным, зимовал на маленьких полярных островах. Интересны его встречи с лётчиками Чкаловым, Леваневским, Водопьяновым, Молоковым, с учёными Бонч-Бруевичем, Визе, Самойловичем, с отважными полярниками и моряками.

Книга насыщена колоритными подробностями и вся пронизана добрым юмором.

---

В молниеносной и почти никем не замеченной вежливой схватке расторопный Барсук сумел все же отхватить и утащить в свою нору двух героев и восемь челюскинцев с семьями…

…А дальше все было очень хорошо и даже замечательно. Говорили речи, чуть не плакали от радости, смотрели на героев во все глаза, умоляли ну хоть что-нибудь съесть, ну хоть кусочек. Добрые герои ели, чтобы не обидеть. И на третьем этаже тоже, как видно, было хорошо. Оттуда доносилось такое сверхмощное „ура“, что казалось, как будто целый армейский корпус идет в атаку».

Далеко за полночь, на нейтральной площадке, встретились оба редактора. У одного в петлице была чайная роза, от которой почему-то пахло портвейном, другой обмахивал разгоряченное лицо зеленым хвостиком от редиски. Они занимались важным делом — меняли челюскинцев, тщательно высчитывая достоинства каждого из чудесных гостей.

Я не мог не пересказать здесь эту великолепную историю, ибо, как участник многих встреч такого рода, оценил всю точность юмора высокочтимых мною И. Ильфа и Е. Петрова.

Трогательное и смешное в эти дни часто оказывалось рядом. И челюскинцы, и встречавшие нас сотни тысяч москвичей были растроганы тем, что автомобили, доставившие нас на Красную площадь, увиты гирляндами цветов. Однако три недели спустя попытка проехать в таком разукрашенном цветами автомобиле вызвала совсем иную реакцию. Такая попытка, по не зависящим от меня обстоятельствам, была сделана, и я оказался ее невольным участником.

Получив приглашение, приехать в гости, в один подмосковный город, я удивился, увидев у подъезда своего дома увитый гирляндами цветов газик. Хотелось тотчас попросить снять эти запоздалые украшения, но лица делегатов подмосковного городка, приехавших за мной и Василием Сергеевичем Молоковым, излучали такое доброжелательство, что попросить снять цветы означало обидеть этих славных милых людей, чего я, конечно, позволить себе не мог.

Язык не повернулся что-либо сказать, и мы поехали. Но проехали немного. На площади Дзержинского постовой милиционер свистнул и, остановив наши машины, строго спросил:

— Что это за деревенская свадьба? Сидевший в первой машине Молоков занялся популяризацией Арктики. Милиционер, познакомившись с одним из Героев Советского Союза, с удовольствием выслушал, что во второй машине едет еще и Кренкель. Взмах руки — и наши разукрашенные автомобили гордо покатили дальше. Что же касается меня, то к краскам цветов добавились еще мои щеки, красные от стыда.

Вернувшись в Москву после завершения челюскинской эпопеи, я много ходил по городу. За время отсутствия, как всегда, произошли изменения. Стих трамвайный перезвон на Арбате. Последний трамвай прошел по этой улице за десять дней до возвращения челюскинцев. Исчезла Сухарева башня. Я застал лишь груду обломков, которые развозили грузовики и ломовые извозчики. Москва моей юности уходила в безвозвратное прошлое…

Первые годы челюскинцы как-то не очень поддерживали отношения друг с другом. Потом все изменилось. Наш славный Виктор Александрович Ремов, взяв на себя бездну хлопот, вновь организовал нас в коллектив. Каждый год, 13 февраля, обычно в ресторане «Прага», мы вместе с летчиками, нашими дорогими спасателями, отмечаем дату гибели «Челюскина»… Нас уже немного. Болезни, возраст, война сделали свое дело.

Мы досиживаем до последней минуты, когда в ресторане уже начинает мигать свет и официанты, хорошо знающие всю нашу компанию, вежливо напоминают:

— Пора уходить.

Мы расходимся, чтобы через год, 13 февраля, встретиться снова. Слишком многое связывает нас, чтобы мы могли поступить иначе. К тому же в этот вечер нам всем бывает обычно очень хорошо…

Северная Земля

Вам поручается строительство новой станции. Опять на «Александре Сибирякове». Наши гости — медведи. Двенадцать собак. Здесь ты виден со всех сторон. Самые северные стахановцы. К нам прилетел гидролог. Необычная охота. День рождения. Консультирует Костя Зенков. Неважный остров. На ушаковской зимовке. Оживляем технику. Радиоперекличка. Цинга. Нам плохо. Смена.

Наконец прошла полоса встреч, выступлений и скучного сидения в разного рода президиумах в качестве свадебного генерала. Выдержал водопады водки, лавины винегрета и обвалы закусок.

Возвратившись как-то ранней весной из очередного вояжа, узнаю от жены: «Звонил Отто Юльевич и спросил: „Наталия Петровна, скажите, вы не знаете, как Эрнст Теодорович, вообще, собирается работать?“ Зная Отто Юльевича, это «вообще» я воспринял как приказ со строгим выговором и предупреждением и на следующий день был первым посетителем Шмидта.

— Вот мы предполагаем, поручить вам строительство новой станции и назначить вас начальником. Что вы скажете?

Сразу я ничего не мог сказать, потому что от радости в зобу дыханье сперло. Ой, до чего здорово! Новая станция, новые места и новое амплуа — красота! Радость и гордость обуревали меня за доверие, которое мне сочли возможным оказать.

Мне поручалось добраться, высадиться и построить станцию или на острове Визе, или на мысе Арктическом, северной оконечности Северной Земли, или на мысе Оловянном в проливе Шокальского. Эти многочисленные «или» объяснялись очень просто — куда пустит лед, куда сумеем пробраться.

К тому времени здесь, в Москве, появилась уже (видимо, без этого нельзя) арктическая бюрократия: приказы, циркуляры, инструкции, нормы расходования, формы отчетности — все это имелось в изобилии и все это надо было переварить и освоить.

В обязательном порядке начальники станций посещали курсы. Я познакомился со славными людьми: Леонидом Владимировичем Рузовым — мыс Челюскин, Иваном Михайловичем Никитиным — мыс Желания и Александром Григорьевичем Капитохиным — остров Уединения. Мы держались кучкой и злоупотребляли служебным положением Капитохина, который был старостой группы, — одурев от всяких премудростей, бегали на уголок, чтобы освежиться кружкой пива. Капитохин ставил галочку — «на занятиях были».

На всю жизнь запомнились лекции по пожарному делу. Я узнал массу интереснейших вещей: с огнем надо быть осторожным, он мечтает стать причиной пожара, трубы надо чистить и окурки под матрац не совать.

Наш педагог, по случаю жаркой погоды, был в ситцевой косоворотке с расстегнутым воротником и подпоясан кавказским ремешком. Он был неплохим человеком, но излишком интеллекта не страдал.

— Значит, так — это огнетушитель системы «Тайфунт»…

Следовало в течение академического часа объяснение, каким местом «Тайфунт» надо ударить об пол, чтобы он начал действовать. Одолеваемые дремой после очередной кружки пива, мы почтительно внимали лектору.

Мною он не был доволен. Я очень толково повторил, каким местом надо ударить об пол, но вызвал негодование, сказав — «системы Тайфун…»

— Товарищ Кренкель, я же ясно и четко сказал «Тайфунт», а вы перевираете название. Спорить я не стал…

Первая половина лета прошла в хлопотах. Вот уже и поезд Москва — Архангельск. Провожать нас пришел сам Отто Юльевич. Это было, безусловно, большой честью.

И, конечно, Наташенька. Все уже было переговорено и обговорено дома, а тут оставался только официальный поцелуй при всех и грустный взгляд, когда поезд тронулся.

Привычный Архангельск был как дом родной. Иногда заходили освежиться в ресторан «Арктика», напротив летнего сада. Там заказывали единственное имеющееся блюдо — треска по-польски. Так как она была не свежей, а соленой, ресторан благоухал на весь квартал. Целыми днями мы пропадали в джунглях необозримых складов на Бакарице. Здесь мы получали положенное нам имущество, конечно, стараясь прихватить и неположенное.

Старый друг «Сибиряков» принял на борт нашу четверку и смену полярников, следующую на остров Уединения.

Все было привычным и дорогим. «Сибиряков» бодро бежал по пустынному морю. Днем у нас были кое-какие дела, например кормежка собак и свиней, а светлым вечером полярного дня мы собирались в клубе — около теплой трубы, с подветренной стороны. Не было темы, которую мы бы не затрагивали — в общем, кто во что горазд.

На Уединении помогли в выгрузке, побродили по острову и через два дня, распрощавшись с Капитохиным и его милой женой хирургом Александрой Петровной, отправились дальше.

На острове Визе нас не пустил тяжелый лед. Ткнулись по направлению к мысу Арктическому, но и тут потерпели неудачу.

В августе мы входили в пролив Шокальского. Вот они, молчаливо угрюмые горы и сползающие ледники, среди которых мы проведем год жизни.

Отличное и предельно точное название дал своей книге истинный герой Арктики — Георгий Алексеевич Ушаков: «Но нехоженой земле». Да, нехоженая…

По этому берегу со дня сотворения мира прошли три года назад только два человека: Ушаков и геолог-геодезист Урванцев. Каюр Серега Журавлев дошел с ними только до мыса Берта. Но рассказ о них — впереди.