Эрнст Кренкель - RAEM — мои позывные

• Название: RAEM — мои позывные
• Автор: Эрнст Кренкель
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1973

Известный полярник, Герой Советского Союза Э.Т. Кренкель рассказывает в своих воспоминаниях о героических этапах освоения Арктики. Автор книги участвовал в походах «Сибирякова» и «Челюскина» с О.Ю. Шмидтом и В.И. Ворониным, летал на дирижабле «Цеппелин» с Умберто Нобиле, дрейфовал на льдинах с «лагерем Шмидта» и с первой советской станцией «Северный полюс», возглавляемой И.Д. Папаниным, зимовал на маленьких полярных островах. Интересны его встречи с лётчиками Чкаловым, Леваневским, Водопьяновым, Молоковым, с учёными Бонч-Бруевичем, Визе, Самойловичем, с отважными полярниками и моряками.

Книга насыщена колоритными подробностями и вся пронизана добрым юмором.

---

Уже с первых дней нового года наши надежды на скорое возвращение начали сбываться. Первыми нам сообщили об этом журналисты. Редакция «Последних известий по радио» обратилась к нам с просьбой поддержать ходатайство о посылке на «Ермаке» ее представителя. Сомнений не оставалось — когда журналисты рвутся к финишу, значит, финиш уже не за горами.

Диагноз оказался правильным. Москву беспокоили темпы дрейфа. Мы вдруг начали двигаться гораздо быстрее, чем предполагалось. Такая быстрота могла стать для нас роковой. Вот почему на месяц раньше срока навстречу нам отправился маленький кораблик — зверобойный моторно-парусный бот «Мурманец».

На первый взгляд казалось странным, что к нам посылают такое утлое суденышко. Но возможность ходить под парусами экономила топливо, а округлый корпус позволял «Мурманцу» не бояться льдов. 10 января 1938 года экипаж из двадцати одного человека под командованием опытного капитана И. Н. Ульянова, проплававшего в северных морях сорок лет, взяв на шесть месяцев топлива и на год продовольствия, вышел в море.

«Мурманец» имел задание патрулировать у кромки потока льда, спускавшегося на юг, в Гренландское море. Где-то вблизи сидели и мы. Необходимо было предусмотреть и самый плохой вариант: нас вынесет на чистую воду на каком-то обломке нашего поля.

По указанию правительства к берегам Гренландии, куда по всем расчетам нас выносило, отправятся ледокольные пароходы «Таймыр», «Мурман» и, как только закончится ремонт, туда же двинется ледокол «Ермак». Начальником экспедиции по снятию нас со льдины назначен Отто Юльевич Шмидт, его заместителем — Знаний Владимирович Остальцев.

Первым 3 февраля 1938 года двинулся в поход «Таймыр» под командованием капитана Б. Д. Барсукова. Этот ледокольный пароход — один из старейших кораблей нашего ледового флота. Главный груз экспедиции — три больших ящика. В этих ящиках труп самолета — материальная часть летного отряда под командованием полярного летчика Геннадия Петровича Власова. И, конечно, множество корреспондентов, фотографов, кинооператоров.

Одновременно с кораблями снаряжалась отдельная летная экспедиция на двухмоторных скоростных самолетах ЦКБ-ЗО, конструкции С. В. Ильюшина. Подыскивали для них подходящие аэродромы. Начальник этой экспедиции старый знакомый — Иван Тимофеевич Спирин, флаг-штурман нашей экспедиции на полюс. Предполагалось, что из Мурманска самолеты группы Спирина либо прилетят к нам на льдину, либо будут базироваться на аэродромы около «Таймыра» вместе с летной группой Г. П. Власова.

Пока разворачивались операции по нашему спасению, жизнь на льдине становилась все сложнее. Полный штиль, безоблачное небо. Луна. Сорокоградусный мороз. Температура в палатке — от нуля до минус семи градусов. Еще никогда не было в нашем жилище такого обилия инея и льда. Еще никогда не было так мало кислорода, из-за недостатка которого лампы совсем почти не горели, а, следовательно, и не грели.

* * *

21 января 1938 года давление стало катастрофически низким. И хотя погода была тихая и пасмурная, мы поняли, что неприятности не заставят себя долго ждать.

Так и произошло. Утром за завтраком похвалили льдину и, словно в ответ на эту похвалу, на востоке раздалось грозное рычание. Рев то нарастал, то спадал, напоминая шум большого города или сильного прибоя. Такого грозного сжатия у нас еще не было. Оно продолжалось до двух часов дня, а потом наступил полный штиль.

Разошлась наша старая знакомая осенняя трещина. Мы-то наивно полагали, что после декабрьских и январских морозов она смерзлась раз и навсегда. Озабоченный Ширшов помчался смотреть свою гидропалатку и увидел ее… на другом берегу трещины, которая разошлась, образовав полынью шириной около двухсот метров.

Пришлось срочно заняться спасательными работами. Откопали байдарку и подтащили ее к полынье. Спустить удалось с большим трудом. Мешали шуга и мелкий лед. Петя и Женя отправились в плавание. Их ждала ответственная работа — срочно оттащить ширшовскую лебедку от края полынья, чтобы при очередном сжатии она не исчезла бесследно.

Байдарка двинулась по спокойной и черной, как смоль, воде и быстро скрылась в тумане. Противоположный берег полыньи едва виднелся. Палатка серела призрачным мутным пятном. Пока Ширшов и Федоров ликвидировали опасность, угрожавшую гидрологическому хозяйству, мы повесили на ближайших торосах два фонаря «летучая мышь», чтобы создать нашим мореплавателям маяки.

Когда возвращались, туман совсем сгустился. Шли по старым следам.

Шум торошения стал нашим постоянным спутником. Он все время доносился издалека. Все это было необычно, а потому порождало какую-то тревожную неопределенность. По мелочам было заметно, что нервы у всех напряжены. Но старались сдерживаться. Работа должна идти своим ходом. Нервничай, не нервничай, этим делу не поможешь. Надо работать и терпеть…

Так продолжалось несколько дней. Затем наступила пурга, выдавшая нам бурный пятидневный концерт.

Как-то под утро Папапин предложил сразиться в шахматы. Играли вдумчиво спокойно, с полным сознанием важности выполняемого дела. И вдруг сквозь грохот ветра необычный шум.

Выполняя обязанности дежурного, я вылез из палатки. Потоптался в пургу в темноте, никаких трещин не обнаружил. В следующий вечер легли спать не раздеваясь.

Странный скрип в палатке первым услышал Папанин. Он поспешил разбудить всех. Женя пробовал, было сопротивляться:

— Это снег оседает, Дмитрич. Ты, наверное, спросонок напугался.

— Да какой там снег, — рассердился Папанин, — кухня ходуном ходит. Ну-ка, вылезайте, сами посмотрите!

Самым быстрым оказался Ширшов. Он первым напялил малицу и на четвереньках выбрался наверх. Отдаленный скрип то смолкал, то перерастал в близкий тревожный и угрожающий шорох.

Петя оказался самым глазастым. В десяти метрах от нашего жилья, за метеобудкой, его остановила темная полоса. В первый момент он не поверил своим глазам, но сомнений не было — трещина! Трещина то сходилась, превращаясь в тоненькую ниточку, то расходилась. Светя фонарем, прикрывая лицо от бешеной слепящей пурги, полусогнувшись, Петя пошел вдоль этой зловещей черной трещины. Наконец ему стало ясно: трещина уходила вдаль по направлению к хозяйственному складу. Оставалось одно — поскорее вернуться в палатку.

Трещины… Трещины вокруг палатки… Вот оно, то самое, чего мы опасались, ожидали месяцами, к чему упорно и тщательно готовились.

— Достукались, браточки, — видно, сглазил кто-то льдину…

Это замечание я адресовал своим товарищам, еще накануне без меры хвалившим льдину.

Но шутка повисла в воздухе. Тут было не до шуток. Нужно срочно принимать решение, но какое? В поисках этого решения все вчетвером выбрались из палатки. Поползали с фонарями по снегу, пытаясь определить направления новых трещин. Темень, ветер и сногсшибательная пурга требовали предельной осторожности. Меня оставили с фонарем у палатки, поручив обязанности маяка. Вскоре все собрались, но темнота не позволила внести ясность, и решено было коротать время до утра за чаем.

Через час Петя ушел на разведку. На этот раз новости оказались совсем не веселыми. Пурга не утихала. Трещина разошлась местами до 4–5 метров. Там, где совсем недавно вились тонкие подозрительные черные нити, теперь широкие полосы воды. Ближайший канал образовался сразу за метеобудкой и шел к углу хозяйственного склада. Склад одной стеной висел над водой.

Времени для раздумий уже не было. Надо было срочно спасать имущество. Сквозь пургу прорвались к складу. Дверь наглухо забита снегом. Папанин несколько раз ударил топором по ледяному куполу. Свод со звоном рухнул. Внутри уже виднелась вода. Очевидно, она просачивалась по нижним слоям снега. Спрыгнув в дыру, Папанин очутился по щиколотку в воде.

Каскадом вылетали валенки, сапоги, патроны, фонари, лопаты, посуда, брезенты. Мы втроем молниеносно грузили все это на нарты. За несколько минут склад опустел. Напрягая все силы, наваливаясь корпусом, чуть ли не на четвереньках, оттаскивали нарты в центр льдины. Кое-как укрыв свою добычу брезентом, возвращались за следующим грузом.

Измучились вконец, а рассвет все не наступал. Хотелось дождаться его, чтобы получше осмотреть льдину.

Оставив на вахте Федорова, решили поспать. Но из этого ничего не получилось. Неожиданно прекратилась пурга. Над нами, к великой радости Жени, помчались клочья разорванных облаков. Шесть дней из-за отсутствия звезд мы не могли определиться. Женя молниеносно пустил в ход свои инструменты и получил настолько ошеломляющий результат, что не поверил глазам своим. Что делать? Только одно — заново повторить наблюдения и расчеты. Женя повторил и передал мне сведения, от которых дрогнули руки уже у меня. Да, было от чего взволноваться. Такой скорости дрейфа за все восемь с половиной месяцев не было отмечено ни разу. За шесть дней мы прошли 120 миль. 20 миль в сутки!