Дэвид Лодж - Мир тесен

• Название: Мир тесен
• Автор: Дэвид Лодж
• Издательство: Издательство Независимая Газета
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 2004
• ISBN: ISBN 5-86712-149-6

Пути ученого неисповедимы, и даже для него самого. В этом суждено убедиться главному герою романа Д. Лоджа «Мир тесен» Персу МакГарриглу, который гоняется по всему миру (верней, по всем научным конференциям мира) за романтическим призраком своей любви, очаровательной Анжелики. Как ни удивительно, но в какую бы даль Перса не занесло, ему встречаются примерно одни и те же лица, вроде наших старых знакомых («Академический обмен», Издательство Независимая Газета, 2000) Ф. Лоу, М. Цаппа и других ученых мужей и дам, которые все так же любят заводить любовные интрижки и попадать в смешные ситуации — и с неизменным академическим достоинством выбираться из них.

---

В программе конференции (сама брошюра по толщине напоминает телефонный справочник) значится более шестисот различных секций; ежедневно с 8:30 до 10:15 проводится тридцать заседаний — иные из них интересны лишь горстке узких специалистов, а иные, где выступают светила науки, собирают огромные залы. Впрочем, участники конференции — народ непоседливый: они ходят по аудиториям, слушают, пока интересно, задают вопросы и могут встать и уйти посреди доклада, поскольку хотят повсюду успеть, и порою смех или аплодисменты в каком-нибудь зале могут переманить туда публику из соседнего. А если вы утомились от докладов и дискуссий, то вам предложат другие мероприятия: коктейль, организуемый фракцией лингвистов с нетрадиционной сексуальной ориентацией, или прием, устраиваемый Ассоциацией преподавателей идиша, или платный буфет по поводу заседания, посвященного методологическим проблемам одно — и двуязычной лексикографии, а также ежегодный обед Американского общества Джона Мильтона или Исполнительного совета ассоциации исследователей творчества Боккаччо, встречи литературоведов-марксистов или женщин-германисток, заседания Общества Байрона, или Общества Г. К. Честертона, или Общества Натаниела Готорна, или Общества Уильяма Хэзлитта, или Общества Д. Г. Лоренса, или Общества Джона Апдайка, и многие, многие другие. Или же вы можете просто прийти в вестибюль «Хилтона» и рано или поздно повстречать всех своих коллег по академическому поприщу.

На третий день работы конференции в вестибюле «Хилтона» появляется продрогший на ледяном ветру нью-йоркских улиц Перс МакГарригл — и сразу попадается на глаза Моррису Цаппу.

— Здорово, Персик! Как тебе АСЯ?

— Это… даже не могу подобрать слова!

Моррис Цапп расплывается в довольной улыбке. На нем спортивный пиджак в крупную яркую клетку, а в зубах толстенная сигара. АСЯ для него родная стихия. Ежесекундно к нему подходят, хлопают по плечу, пожимают руку или чмокают в щечку. «Моррис, как жизнь? Над чем сейчас работаешь? Где ты остановился? Давай как-нибудь выпьем пивка, давай пообедаем, давай позавтракаем!» Моррис что-то кричит в ответ, кому-то машет рукой, кого-то целует, кому-то подает знак бровями, делает пометки в ежедневнике и при этом ухитряется давать советы Персу по поводу заседаний — какие нельзя и какие стоит пропустить, — а также интересуется у него, не видел ли он Анжелику Пабст.

— Нет, — удрученно отвечает Перс. — Ее нет в списке участников.

— Это ничего не значит: масса народу присылает заявки после того как программа отправлена в печать.

— Но в справочной мне сказали, что ее нет даже в дополнительном списке, — говорит Перс. — Наверное, она не приехала.

— Не отчаивайся, Персик! Некоторые ловчат и не регистрируются, чтобы не платить взносов.

— Именно так я и сделал, — признается Перс. Он до сих пор не выплатил долгов после кругосветного путешествия и с большим трудом достал деньги на поездку в Америку, а как будет добираться домой, пока и не думал.

— Тебе надо походить по тем заседаниям, темы которых были бы для нее интересны. — Я так и делаю.

— А кроме того, обязательно загляни на диспут «О предназначении литературной критики», сегодня в два пятнадцать в большом зале.

— Вы там выступаете?

— Как ты догадался? Это большой сбор, Персик. Вести его будет Артур Кингфишер. Ходят слухи, что на нем он решит, какого кандидата на должность в ЮНЕСКО он поддержит. Там будет и Жак Текстель, чтобы сразу передать в Париж важную новость. Так что у нас состоится нечто похожее на телевизионные дебаты кандидатов в президенты США.

— А кто еще будет выступать?

— Мишель Тардьё, фон Турпиц, Фульвия Моргана и Филипп Лоу.

Перс удивленно спрашивает:

— Что, профессор Лоу уже в вашей лиге? — Нет, сначала пригласили Редьярда Паркинсона, но он опоздал на самолет — только что звонил нам из Лондона. Он, видишь ли, не снизошел до того, чтобы приехать на конференцию хотя бы днем раньше. Ну, так ему и надо. А Филипп Лоу был здесь на собрании Общества Хэзлитта, вот они и заменили им Паркинсона. Вообще говоря, этот Лоу — везунчик: судьба то и дело подносит ему подарки.

— Так значит, болезнь легионеров у него не подтвердили? — Не-а. Как я и думал, это был солнечный удар. А накануне он читал об этой болезни в журнале «Таймс» и до того испугался, что спровоцировал у себя похожие симптомы. Так что зря Хилари полетела в Израиль, чтобы его выхаживать. Хотя в результате они снова вместе. Филипп решил, что достиг возраста, когда ему больше нужна мать, чем любовница. А может быть, это Джой так решила. Но ты, кажется, Джой не знаешь. — Не знаю, — говорит Перс. — Кто это?

— О, долго рассказывать, а мне нужно перед диспутом собраться с мыслями. Послушай, сегодня организаторы конференции устраивают прием в пентхаусе «Хилтона». Если хочешь туда попасть, зайди ко мне в номер часов в десять, ладно? Комната 956. Чао!

Послушать диспут «О предназначении литературной критики» в Большом зале «Хилтона» собралась несметная толпа. Более тысячи человек разместилось на плюшевых с позолотой креслах, и сотни зрителей стоят в задних рядах и вдоль стен огромного увешенного канделябрами помещения. Их привлекли сюда не только громкие имена выступающих, но и слухи, что будет назван кандидат на новую должность профессора-литературоведа при ЮНЕСКО. Перс, сидящий в первых рядах и озирающийся в поисках Анжелики, видит позади себя море людских глаз, устремленных в президиум, где сидят пятеро ораторов и ведущий диспута: перед каждым стоит микрофон и стакан с водой. Шум возбужденных голосов отражается эхом от белого с золотом потолка. Наконец, Артур Кингфишер, поджарый, темноглазый, с орлиным носом и седой шевелюрой, постучав карандашом по микрофону, успокаивает публику. Он представляет выступающих: Филипп Лоу, который, к удивлению Перса, сбрил бороду и, похоже, жалеет об этом, поскольку нервно теребит подбородок, словно инвалид, нащупывающий утраченную конечность; Мишель Тардьё, весь в морщинах и с мешками под глазами, на нем поношенная коричневая кожаная куртка, будто выделанная из его собственной кожи; фон Турпиц, с ухмылкой на лице, обрамленном шлемом пепельных волос, он в черном деловом костюме и белой накрахмаленной рубашке; Фульвия Моргана в эффектном черном бархатном комбинезоне поверх серебристой блузы, ее рыжие волосы удерживает над гордым лбом усыпанная жемчугом бархатная лента; Моррис Цапп в клетчатом спортивном пиджаке и водолазке, во рту у него незажженная толстая сигара.

Первым выступил Филипп Лоу. Он сказал, что предназначение литературной критики — помогать литературе выполнять свое собственное назначение, которое, согласно Сэмуэлю Джонсону, состоит в том, чтобы научить читателя или наслаждаться жизнью, или стоически терпеть ее. Все великие писатели — это люди исключительного ума и проницательности, обладающие глубоким пониманием жизни и человеческой натуры. Их романы, пьесы и стихи — неисчерпаемый источник идей, понятий и образов, которые, при верном их восприятии, позволяют человеку жить более полной, насыщенной и прекрасной жизнью. Однако с течением времени, по мере развития языка и смены литературной моды, эти сокровища уходят под спуд в библиотечные хранилища, покрываются пылью и забываются. И не кто иной, как критик, должен открыть сундуки, сдуть пыль и вынести клад на свет божий. Конечно, ему следует знать свое ремесло, то есть знать историю, филологию, законы жанра и текстологию. Но прежде всего он должен беззаветно любить книгу. Именно эта верная, деятельная любовь критика к книге наводит мосты между великим писателем и читающей публикой,

Мишель Тардьё сказал, что предназначение критики отнюдь, не в бесконечной переоценке великих произведений литературы и не в добавлении новых слов к тому, что уже было сказано и напечатано о «Гамлете», или «Мизантропе», или «Госпоже Бовари», или «Грозовом перевале», но в раскрытии глубинных законов, в соответствии с которыми подобные произведения создаются писателем и воспринимаются читателем. Если литературная критика — это некое знание, то его нельзя основывать на интерпретации, поскольку последняя субъективна, не поддается проверке и в принципе бесконечна. Когда же нам удается абстрагироваться от уводящего нас в сторону текста, открываются неизменные, достоверные, доступные для изучения глубинные структурные принципы и бинарные оппозиции, лежащие в основе всех текстов, как написанных, так и ненаписанных, а именно: парадигма и синтагма, метафора и метонимия, мимесис и диегесис, ударность и безударность, субъект и объект, культура и натура.

Зигфрид фон Турпиц сказал, что, хотя он приветствует научность подхода своего французского коллеги в определении предназначения литературной критики как в онтологическом, так и в телеологическом аспектах, он вместе с тем хочет подчеркнуть, что попытки вывести подобное определение из формальных признаков художественного объекта как такового обречены на неудачу, поскольку художественные объекты существуют как бы виртуально — до тех пор, пока не реализуются в сознании читателя (при слове «читатель» он стукнул по столу кулаком, затянутым в черную перчатку).