Инал Кануков - Антология осетинской прозы

• Название: Антология осетинской прозы
• Автор: Инал Кануков
• Издательство: Ир
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1983

В книгу вошли лучшие рассказы, повести, главы из романов осетинских писателей в переводе на русский язык.

---

— Добрый вечер, Разиат, — проговорил Габо, оглядывая стройную фигуру молодой женщины.

— Дела ваши да будут добрыми, — ответила она на приветствие, продолжая стоять у порога. — Мужа нет дома, потому и не зову, — добавила Разиат, не отходя от порога.

— Я знаю, — ответил Габо, — но все же мне надо войти в дом и сказать тебе два слова.

Он прошел мимо безмолвно стоящей женщины. Укоризненно поглядев на нее, сам взял табуретку и присел у окна. Щуря зеленовато-желтые глаза, оглядел убогое убранство хижины и произнес:

— Настоящий мужчина не имеет права жениться, если не может прокормить семью…

— Муж мой ни разу не ходил к вам за куском хлеба, — произнесла Разиат, сдвинув тонкие брови.

— Темур обещал починить уздечку, — будто не расслышав, проговорил Габо. — Амурхан эту уздечку никому не доверяет — подарок князя Наурузова…

— Муж уже давно не занимается этим…

— Что так, или новому ремеслу научился? — усмехнулся Габо.

— Он все умеет делать, когда захочет, — гордо сказала молодая женщина, наклонившись к ребенку.

— Все умеет делать, а в нищете живете, — ехидно бросил Габо.

Разиат вспыхнула, хотела еще что-то сказать в ответ, но промолчала и взяла сына на руки.

Не скрывая презрения к их бедности, Габо осматривал низенькую комнатушку: стены сверкали снежной белизной, пол гладко смазан, очаг подбелен. Только обстановка в комнате была действительно убогая; деревянная кровать с двумя подушками, топчан, покрытый жестким войлоком, дубовый стол без скатерти, скамейка и три табуретки. В простенке между окнами висело маленькое зеркало. Отсыревшие пятна на нем напоминали осенний репейник. На деревянный сундук была брошена бурка, сделанная умелыми руками Разиат. Габо, не спуская глаз с бурки, отливающей смолой, проговорил:

— Не в такой бы тебе, Разиат, конуре жить… А могла б лучше жить, уаллахи-биллахи[24], могла б, сам Амурхан не раз тебя примечал, говорит: красавица Темура жена…

— Предложите помещику свою сестру, а если не считаете зазорным говорить такое мне, замужней женщине, так предложите своей жене, — прервала она Габо, зардевшись от стыда.

— У моей жены не выросли такие косы, под которыми можно укрыться и в зной и в ненастье… — продолжал Габо, не обращая внимания на возмущенный тон женщины.

— Ваше поведение недостойно мужчины, я замужем… вы оскорбляете мужа, он не простит вам этого… — с дрожью в голосе произнесла она.

— Я считаю тебя настолько умной, что уверен — о таких вещах не станешь говорить мужу… Он тебе слишком дорог, чтобы настраивать его против Амурхана… и против меня…

— Бесчестный сводник, не смейте так говорить, не смейте!..

Но стремянный спокойно продолжал:

— Муж твой лучший седельщик, седла его в Кабарде и в Дагестане знают, не говоря уже о том, что он лучший наездник по всей Осетии…

Габо испытующе посмотрел на молодую женщину. Он решил во что бы то ни стало доказать сегодня, что на службе у помещика Туганова ей, маленькому сыну и мужу будет гораздо лучше жить, чем в этой курной избе.

— Скажи мужу, что девушка, выходя замуж, бросает родную мать и отказывается от фамилии своего отца не для того, чтобы ей в доме мужа жилось хуже, чем у отца… Не умирать женщина выходит замуж, а жить… Держит он тебя в этом курятнике…

Габо брезгливо плюнул на пол.

— В вашем доме не чище, чем в моем курятнике, — проговорила Разиат, еле сдерживая слезы обиды.

— Вот, вот и я о том же говорю, — продолжал Габо с ехидным спокойствием. — Разве ты не работница?.. Убрать не умеешь или пошить, или приготовить? Говорят, — от вечерней зари до утренней у тебя черкеска на тридцати крючках бывает готова…

— Что вы от меня хотите? Не подобает мужчине с женщиной попусту болтать… Мужа нет дома, приходите, когда он вернется, — снова напомнила она, сдерживая дрожь в голосе.

— Скажи мужу, если он хочет по-человечески жить, пусть идет к Амурхану в услужение. Кто, как ни Темур, может обуздать непокорного коня, сделать легкое седло, плетку тонкую, как лезвие… Богатым конюшням Амурхана Туганова не хватает только Темура Савкуева.

— Мой муж не для того родился, чтобы стать принадлежностью помещичьей конюшни, у помещика для этого есть такие, как вы…

— Я судьбой доволен, — проговорил Габо не смущаясь. — А уж тебя, поверь, не на каторжный труд приглашаю, — к сестре Амурхана в качестве компаньонки. В тепле жить будете, в покое. Да стану я жертвой твоей, Разиат, не пожалел бы я отдать за тебя не только конюшни Амурхана Туганова, но и породистые табуны князя Наурузова, если б они у меня были…

— Как вы смеете! — возмутилась она. — Не нужен мне покой, если спина моего мужа будет служить помещику седлом. Хватит того, что вы стали подстилкой для его ног, позабыв и честь осетина, и гордость мужчины, — проговорила она с презрением. — Я возненавижу мужа, если увижу его хоть один день на вашем месте! — вскричала она. Смуглая кожа ее лица покрылась багровыми пятнами. — Прошу, уходите.

Габо поднялся, бросил на нее взгляд, полный затаенной ненависти, и как можно спокойнее произнес:

— Хорошо, я больше никогда не приду в ваш дом, так как у вас нет больше дома… ни у тебя, ни у твоего мужа…

Короткой толстой ногой он отпихнул табуретку назад и стремительно подался к двери. Но у входа повернулся и, погрозив оттуда женщине серебряной уздечкой, задыхаясь, прошипел:

— Сама придешь… нет, приполз-з-зешь, змея! Вспомнишь Габо!

Он заскрипел зубами, и на его щеках взбугрились упругие желваки.

Разиат посмотрела вслед стремянному и с ужасом подумала: «Боже мой, что это значит? Ни у тебя, ни у твоего мужа нет больше дома».

— Помоги, господи, — произнесла она вслух и выбежала на улицу, прижимая сына к груди.

Сырой весенний день клонился к вечеру. Тяжело, как после угара, просыпалась земля.

Селение Дур-Дур раскинулось на покатом холме у входа в ущелье, у густых лиственных лесов. Но сейчас лесистые холмы стояли оголенные, угрюмо-темные. Ночами мела сухая поземка, одевая в блестящую корку гололедицы взбухшую по-весеннему землю. В ожидании первых теплых дождей крестьяне тревожно оглядывали сизые дали, заглушая в себе безудержный зуд к работе. Но весна запаздывала. Старики не снимали овчинных шаровар и мохнатых папах, а из чувяков еще по-зимнему торчали золотистые соломинки.

Из кирпичной трубы двухэтажного помещичьего дома волной тонко расчесанной шерсти струится белесый теплый дымок. Окруженный каменным забором дом помещика Туганова горделиво высится у самого ущелья. Реки Уродон и Дур-Дур, вырвавшись из гор на равнину, сплелись здесь в тесных объятиях, омывая с двух сторон фруктовые сады помещиков Тугановых и Кубатиевых. Жилые постройки помещичьего имения в беспорядке расползались по мягкому холму, по берегу реки. Сегодня к помещику Туганову приехал гость князь Макаев. По крашеному коридору нарядного особняка Туганов провел своего гостя во внутренние покои. Через минуту, выйдя в коридор, хозяин громко позвал стремянного. Габо, как из-под земли, вырос перед помещиком. Услужливо вскинув на него глаза, не ожидая приказания, прошептал:

— Не уговорил… не хочет жена Темура прислуживать твоим сестрам…

Амурхан, занятый своими мыслями, не глядя на стремянного, погладил короткими пальцами концы круглой бородки и голосом, каким говорит человек совершенно счастливый, произнес:

— Никого не проси и не уговаривай… погоди, сами попросят… Раздобудь на ужин для князя самой лучшей форели, смотри…

Не дослушав ответа стремянного, Амурхан молодо поднялся по каменной лестнице. Габо посмотрел ему вслед и злобно подумал: «Видал… стучится в ворота вечер, а ты, Габо, раздобудь, налови в ночной реке князю форели. Князь… было бы на что посмотреть; мне до пупа, а тоже… князь».

Коротким, тяжелым шагом стремянный прошел в конюшню, вскинул плотное тело в седло и выехал за ворота.

Багровым полотнищем полыхала на западе заря.

Нахлестывая лошадь, он поскакал по аулу. Толпы людей попадались ему навстречу, и он удивленно подумал: «Умер кто или свадьба, почему я не знаю?»

Несмотря на поздний вечер, люди бродили по аулу, сходясь в густую, шумливую толпу. Проезжая мимо лачуги Темура, Габо увидел Разиат с ребенком на руках. В бессильном гневе, бросив на нее колючий взгляд, он злорадно подумал:

«Подожди, мое солнце, скоро вам стоять будет негде, не то что жить».

Разиат увидела стремянного верхом и тревожно подумала: «Куда его несет на ночь?»

Переполненная тревогой за мужа, она перешла улицу и остановилась у соседских ворот. Седовласая старуха, угрюмо-спокойная, смотрела на народ, а на вопрос Разиат: «Что это такое?», ответила: «Смерть». Прижав ребенка к груди, Разиат беспомощно оглянулась.

— Выселят… Обязательно выселят, — скрипучим голосом произнесла старуха и решительно направилась к толпе, собравшейся у помещичьего дома.