Михаил Иманов - Чистая сила

• Название: Чистая сила
• Автор: Михаил Иманов
• Издательство: Современник
• Жанр: Детектив
• Год: 1988
• ISBN: 5-270-00184-5

События полудетективного характера, являющиеся следствием споров из-за крупного наследства, развиваются в романе необычайно стремительно. И главный герой произведения, невольный их участник, не может решить — на чьей он стороне. Его сомнения, попытки разобраться и уяснить, насколько действенна сила и власть денег, что такое любовь к людям и к отдельному человеку, что значит верная позиция в жизни, как быть максимально полезным обществу — вот основной круг проблем романа М. Иманова «Чистая сила».

---

— Всякое, — сказал я осторожно.

— О бриллиантах?

— Да, о бриллиантах.

— Так.

Это его «так» прозвучало неожиданно мрачно. Он встал, заложил руки за спину и прошел по комнате из конца в конец несколько раз. Я следил за ним, пытаясь понять: что? как? насколько? Но он совсем ушел в себя. Одно только я видел: «дело» существует.

Какое-то ожидательное возбуждение поднялось во мне. Жизнь моя до сего дня протекала… обыкновенно. И обыкновенность эта всегда удручала меня. Всегда кажется, что только в необыкновенности вся соль и весь смысл. То, что во внешней обыкновенности жизни есть глубокий внутренний тон (и даже он глубже и гуще — этот тон, когда на поверхности видимая обыкновенность), это я понял много позже. А сейчас… Я с нетерпением ждал, когда Алексей Михайлович заговорит.

Но он совсем о моем присутствии позабыл: все ходил из угла в угол, мягко ступая. Мне уже надоело за ним следить, но я ждал терпеливо и его задумчивость разрушить не смел. Я посмотрел на стол: кроме листка, который он перевернул тыльной стороной, на столе лежала книга (что-то техническое), небольшая стопка бумаги и два конверта рядом. Эта стопка бумаги меня особенно заинтересовала: не просто же так человек держит под рукой стопку бумаги! Не для одного же писания писем! И еще один предмет заинтересовал меня: с краю кровати, в изголовье, лежала толстая тетрадь, а вернее, не тетрадь, а что-то наподобие конторской книги. Тетрадь была закрыта, но, внимательно приглядевшись к обрезу, я заметил, что она была исписана больше чем наполовину. Я подумал, что это не может быть ничем иным, как только дневником. Хотя… Но мне очень хотелось (и я мог бы до нее свободно дотянуться) раскрыть тетрадь, чтобы убедиться. Дневник — вещь ныне архаичная, способ осмысливать собственную жизнь по дням почти забытый; тем более что на Алексея Михайловича, как я его представлял, это совсем было не похоже. Но — почему бы и нет! Мне не хотелось ошибиться, и я стал думать: что мог записывать Алексей Михайлович? Может быть, он уже и меня туда вписал? Это последнее показалось мне правдоподобным и… желаемым. Но здесь Алексей Михайлович, наконец, остановился посреди комнаты, руки из-за спины отнял, сложил их плотно на груди, посмотрел на меня исподлобья и сказал:

— Дело такое существует. Камней я не видел, но, судя по всему, они имеются. Думаю… наверняка. Он — человек странный, но не чудак, хотя может показаться… Он меня дней десять уже донимает. Сначала я принял его просто за сумасшедшего, потом понял — тут другое. Хотя все странно: подходит к тебе человек и с первых почти слов предлагает взять какие-то огромные ценности, чтобы хранить. То есть не то чтобы владеть и не просто хранить, а еще с какою-то идеей. Первый вопрос понятен: почему я? почему ко мне? Спросил. Он ответил, опять-таки невнятно, что у него мало времени, что он ко мне присматривался и что ему теперь выбирать некогда.

— Мне так же говорил, — вставил я, как будто чему-то обрадовавшись.

— Тем более.

— Он еще сказал, что у него две опасности: мало времени и какой-то человек. Но он не назвал.

— Мне о человеке не говорил. Постой, постой, — Алексей Михайлович шагнул ко мне. — Может, у него — того, мания преследования, а мы тут огород городим?

— Не знаю, — сказал я, припомнив, как поспешно скрылся Никонов. — Не знаю. Может быть. Он от меня так быстро убежал.

— От тебя?

— Нет, не совсем от меня. Там другой подходил, а старик его увидел и убежал. И мне сказал, чтобы я его… Говорит: «ты познакомься с ним».

— С кем?

— Ну с этим, что пришел. Он подошел ко мне и стал говорить, что это полоумный старик, что все от него бегают, а он ко всем пристает, ну и все такое. Его фамилия Ванокин. Он еще стал…

— Это какой Ванокин? — прервал меня Алексей Михайлович. — Не тот ли, что с «ежиком», белый такой, во «френче»?

— Да, этот.

— По-нят-но, — медленно проговорил Алексей Михайлович и, внимательно посмотрев на меня, сказал: — А ты знаешь, что Никонов здесь ни с кем, собственно, исключая меня и теперь вот тебя, не общается. Он вообще людей сторонится и почти все время дома сидит, в комнате. И никому он… Врет твой Ванокин. И что-то не похоже на «просто так». Я его немножко знаю. Он с компанией этих, что клуб (я тебе показывал в столовой), с ними водится. У него еще женщина здесь есть — Марта. Красивая. Так, значит, он с тобой о старике заговорил? Тогда рассказывай.

Я передал свой разговор с Ванокиным, опустив «артиста», но о его этом «ну» как можно подробнее и даже, как сумел, в лицах изобразил.

— Это интересно, — заметил Алексей Михайлович, когда я закончил рассказ. — Это, может быть, самое интересное. Насторожился, говоришь. Так-так.

— Не только насторожился, но чуть не бросился на меня.

— Да, странно.

Он подошел к столу, поднял листок, глянул на него мельком и положил на прежнее место.

— Видишь ли, — проговорил он в раздумье, — все так сошлось… Короче, у меня здесь неожиданное дело возникло, свое, и, понимаешь, я не могу сейчас тем стариком заниматься… вплотную. Тем более, что, может быть, это его стариковская фантазия. Так бывает. Но если камни существуют, а они вполне могут существовать, то… Впрочем, кажется, что все не так просто.

— А если их все-таки нет? — сказал я. — Их ведь никто не видел. Он вам не показывал, вы говорите. Ведь если он вас так… выбрал, то сначала должен был представить… в наличии. Ну, хотя бы, чтобы его не приняли… и вообще.

— Да, не показывал. Я тоже думал об этом. Но есть здесь достаточное возражение, если на его идею опираться. Показать, видишь ли, не трудно. И не в этом дело, я думаю, что он опасается. Опасался — не предлагал бы. Я хочу сказать, что он думает — демонстрация делу повредит. Он, видишь ли, хочет, чтобы сначала его идею приняли. А в этом для него все дело. Он говорил тебе, наверное, что ценности… что они сила. И он хочет моего принципиального согласия, чтобы я принял всю тяжесть, как он говорит, «силы». Это ведь для него не просто камушки, которые можно разменять на деньги. В том-то все и дело, что их нельзя разменять. Это его главный пункт, что это не ценности, а сила. Он еще по-другому выразился: «чистая сила».

— Так отчего же вам не взять?

Он усмехнулся:

— Вот и ты тоже. А как взять? Принимая его правила, а я не хочу по-другому — и не могу, я должен буду принципиально с его идеей согласиться, идею принять. Если бы все так просто. То есть, если он не в себе, тогда понятно. Но если… тогда выходит, что это не просто взять горсть камней себе на хранение, допустим, но как бы крест на себя взвалить. Вот и пойми. И разве я имею такие силы, чтобы этот крест нести, да еще — неведомо куда и неведомо с какой целью?

— Но он разве не объяснил… идею?

— Смутно все. Думаю, он и сам смутно понимает, во всяком случае выразить четко не может. Да, — он остановился, потрогал лист рукой и продолжал: — И еще есть некоторые обстоятельства, и их невозможно не учитывать. Например, как все это выглядит юридически. Как — законно ли это, чтобы такие ценности находились у одного лица? И потом — их происхождение. Он что-то смутное говорил. Понятно одно — они еще с того времени, дореволюционные. И не из воздуха же они появились. Он тебе о трансформации говорил? Так вот, это…

Но здесь его прервал осторожный стук в дверь. Мы одновременно обернулись.

— Входите! — сказал Алексей Михайлович, хотя и помедлил несколько мгновений.

В приоткрывшуюся дверь просунулась голова. На голове совсем не было волос. Человек огляделся, словно бы не сразу замечая нас, потом «заметил», улыбнулся и — появился весь. Я узнал того самого — в пижаме с полотенцем, который кивнул мне, когда я входил к Алексею Михайловичу. Он опять был в пижаме, но на этот раз без полотенца; вместо полотенца он держал под мышкой шахматную доску. Алексей Михайлович вздохнул, и я не понял — с облегчением или удрученно.

— Вот и я, — воскликнул бодро вошедший. — А-а, так вы не один, — он словно бы только сейчас заметил меня. — А я думал, что вы один.

— Не один, не один, — внезапно обрадовавшись, с радушием, которое никак не вязалось с предыдущим вздохом, заговорил Алексей Михайлович. — Но вы всегда вовремя.

— Как — и вы в шахматы играете? — обратился ко мне новый гость так, будто на моем лице было написано, что такого никак не может быть (впрочем, игрок я и в самом деле слабый).

— Играет. Но дело не в этом, — сказал Алексей Михайлович. — Мы здесь интересно разговорились — решаем кое-что. Вот и вы включайтесь. Может, интересное предложите.

Я с удивлением глянул на Алексея Михайловича, но он не захотел замечать моего взгляда и продолжал:

— Мы говорили о здешних обитателях. Знаете — как игра. Саша только вчера приехал, ну а мы с вами, можно сказать, старожилы. Он пытается определять встреченных им сегодня, а я с опытом старожила… Вот и разговор. А если по-простому, то — судачим. Кстати, извините, вот, познакомьтесь.