Любовь Коваленко - Ярославна

• Название: Ярославна
• Автор: Любовь Коваленко
• Издательство: Промiнь
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1969

Во время гражданской войны, судьба сводит бойцов Красной Армии, освобождающих Крым от недобитых белых банд, с тяжело больным профессором биологии, медицины и химии Петром Семеновичем Лавровым. В доме профессора красноармейцы встречают Ярославну — загадочную девушку необыкновенной красоты…

---

Любовь КОВАЛЕНКО ЯРОСЛАВНА

Мое увлечение биологией и медициной началось с одной необычной встречи в далекой юности.

…Это случилось во время гражданской войны в Крыму. После короткого боя наш полк вечером занял небольшой горный городок. На следующий день — едва только рассвело — меня разбудили:

— К командиру!

В гимнастерке, без ремня, в шерстяных носках, командир мягко ходил по комнате, немного косолапо, но цепко ставя ноги, словно под ним был не пол, а зыбкая палуба.

— Возьми, браток, с собой ребят, пойдешь вот с этой женщиной.

Маленькая женщина, которую я не заметил в утренних сумерках, поднялась со стула, поклонилась.

— Господин доктор очень просил господ красных…

Командир строго заметил:

— Не господ, а граждан!

Женщина покорно повторила непривычное для нее слово:

— …Граждан красных прийти. Неотложное дело. Господин доктор вот заболел.

Вздохнула и печально покачала головой.

— Разберись. Нужна будет помощь — сигналь. И осторожно там! — бросил уже вдогонку командир.

Мы спускались по отвесной тропинке. Впереди на удивление легко шла наша пожилая проводница. За мной стучал тяжелыми ботинками Иван, а позади него едва слышно двигался Галиев.

Утро был какое-то серое, вялое. Въедливый туман лез под шинель. Я съежился и спросонья цеплялся ногами чуть ли не за каждый камешек.

Неожиданно Иван откашлялся и негромко, но с нажимом начал читать:

Разворачивайтесь в марше!
Словесной не место кляузе.
Тише, ораторы!
Ваше
         Слово,
                      Товарищ, маузер.

Я оглянулся. Иван хлопнул ладонью по кобуре маузера и заговорщически подмигнул. Широкая грудь подставлена терпкому морском ветру, выцветшая будёновка сбита на затылок, чуб над карими отважными глазами и густые черные брови. Ударил кулачищем по воздуху:

Пусть,
Оскалясь короной,
вздымает британский лев вой.
Коммуне не быть покоренной.

Знал он наизусть много, чертова душа. А чего бы ему не знать — в университете учился. Недолго, правда. Посадили за политику. А тут и революция.

Левой!
Левой!
Левой!

Я невольно подтянулся и уже ступал бодро, подчиняясь ритму стиха.

Тропа сбежала на пустынный берег. Игривая волна рванулась к нам и озорно обдала холодными брызгами.

— Ого-го-го! — радостно загоготал Иван и распростер руки, словно собрался обнять закутанное в туман море.

На самом берегу, под защитой скал приютился дом, весь опутанный вьющейся виноградной лозой с багряными листьями.

Ветхие ступени заскрипели под нашими шагами, и через веранду мы прошли в дом. В большой комнате стоял письменный стол, несколько потертых мягких кресел, по стенам карабкались до потолка тяжелые книжные полки. На столе лежали толстенные папки, книги, бумаги; сверкали стеклом и металлом приборы.

Закрытые двери вели в другую комнату. Темный бархатный полог отгораживал угол. Оттуда послышался шорох, и ребята опасливо звякнули оружием. Женщина на цыпочках подошла, заглянула в щелку.

Слабый мужской голос произнес:

— Приглашайте, Степановна, гостей сюда, ближе…

Я решительно направился в угол. Степановна приоткрыла занавес. На диване под теплым одеялом лежал старик. Видимо, тот самый врач, о котором говорилось у командира. Седая бородка клинышком, желтое, отечное лицо, нетерпеливый взгляд болезненно блестящих глаз.

— Извините, сам не смог… — начал было он говорить, но его заглушил Иванов бас:

— Стой! Кто там?

Я выхватил револьвер.

Дверь второй комнаты отворилась, и в них, словно картина в раме, появилась молодая девушка. У меня перехватило дыхание — такую красоту можно встретить разве что в сказке или вообразить в мечтах.

С детским любопытством она рассматривала нас, наклоняла русую головку то к одному плечу, то к другому, перебирая пальцами косу, небрежно брошенную на грудь. Именно в этот миг солнце, наконец, прорвало завесу тумана. Меткий луч попал через окно в комнату, вспыхнул крошечными звездочками в серьгах, поджег на белой шее удивительное ожерелье из серебряных и золотых монет и упал к ногам красавицы.

Прищуренными от солнца глазами она долго всматривалась в нас. Потом опустила ресницы, сломала гибкий стан в старинном поклоне. Тоненько звякнули монетки, золотистым ручьем заструилась на пол коса, легким крылышком мелькнула голубая лента. Выпрямилась и плавно, словно лебедь на тихой воде, поплыла по комнате. Одежда на ней тоже была странной: длинный, до самого пола, синий сарафан, расшитый золотыми нитями, пышные ярко вышитые рукава.

Мы с Иваном, забыв обо всем на свете, молча уставились на это чудо, а Галиев даже прищелкнул языком:

— Ай-ай, какой красивый девушка! Ничего не жалею для тебя! Конь — не жалею. Жизнь — не жалею! Ай-ай!

Девушка, словно не слыша этого, подошла к больному и ласково заговорила. Ее певучая речь была мне непонятна, а все же как будто знакома. Старик в ответ кивнул, и она поплыла к столу. Иван заступил ей дорогу. Девушка остановилась, не поднимая пугливые ресницы, а мой друг дрожащим голосом спросил:

— Кто ты, красавица? Как зовут тебя?

Незнакомка бросила на него взгляд.

— Имя свое скажи! Имя! — допытывался Иван, заглядывая ей в глаза.

— Ярославна я.

— О, какое имя! — восхитился Иван. — Какое имя! Седая поэтическая древность отзывается в нем. Нежным кличем верной любви течет оно над веками. Ярославна…

Он помолчал, что-то припоминая. Затем:

"Ярославна рано плачеть
Путивлю городу на забороле, аркучи:
"О Днепре Словутицю!
Ты пробилъ еси каменныя горы
сквозе землю Половецкую.
Ты лелеял еси на себе Святославли носады
до плъку Кобякова.
Възлелей, господине, мою ладу къ мне,
а быхъ не слала къ нему слезъ
на море рано".

Ярославна рано плачетъ
въ Путивле на забрале, аркучи:
"Светлое и тресветлое сълнце!
Всемъ тепло и красно еси:
чему, господине, простре горячюю свою лучю
на ладе вои?
Въ поле безводне жаждею имь лучи съпряже,
тугою имъ тули затче?"[1]

"Вот чертов студент! — позавидовал я. — Смотри-ка, как отчитывает!"

А что случилось с Ярославной! Она прижала белые руки к груди, синие глаза блеснули счастливой слезой, а сама улыбается Ивану так, как улыбаются только близкому, родному человеку, которого внезапно встретил в далеком, чужом краю.

Иван замолчал и тоже смотрел на девушку, как на чудо, неожиданное, сказочное…

Я очнулся первым — зависть и ревность поразили мое сердце, ведь я не умел читать стихи и не имел такого волшебного баса. Кроме того, я назначен старшим в группе и отвечаю за все, а еще неизвестно, что это за люди, за кого они! Я с усилием отвел взгляд и строго приказал:

— Красноармеец Золотарев! Прекратить разговоры! Мы пришли сюда не стишкам радоваться. Станьте на стражу с бойцом Галиевым!

Ребята, оглядываясь, не очень охотно вышли. Я обернулся к старику, который немного лукаво следил за нами, отдал честь и сдержанно сказал:

— Слушаю.

Врач вмиг посерьезнел и внимательно посмотрел на меня, словно бы хотел решить для себя что-то важное.

— Садитесь, прошу!

Голос у него был по-стариковски хриплый.

Я сел в кресло, сгорая от любопытства: кто эта девушка? Дочь врача? Но почему она говорит на таком странном языке? Вроде и по-нашему, а не все понятно.

— Позвольте представиться: профессор Лавров, Петр Семенович. Медицина. Биология. Химия. А впрочем, это неважно… Я вас так ждал. Боялся, не дождусь. Сердце отказывает… Так что не будем терять времени. Мне надо все рассказать, все передать вам, мой юный друг.

— Я верю в молодую Россию. Читал Ульянова-Ленина. Знал лично старшего Ульянова. Учился с ним на одном факультете. Талантливый ученый, мог бы быть славой российской науки. Убили, сатрапы… Тогда я, к сожалению, еще не понимал, как это можно совместить науку и политику. Понял значительно позже. Ну и… "соединил". Мне запретили преподавать, проводить эксперименты — хотели выбросить из науки. Как будто это в силах жандармов — перечеркнуть все найденное, все добытое…