Наталья Кончаловская - В поисках Вишневского

• Название: В поисках Вишневского
• Автор: Наталья Кончаловская
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1981

Автору книги довелось близко знать замечательного советского хирурга А. А. Вишневского. Достоверная, полная интересных подробностей повесть, написанная живо, эмоционально, воссоздает зримый образ хирурга-новатора, прекрасного человека и пытливого ученого.

Н. П. Кончаловская — известная советская писательница и переводчица, автор книг: «Дар бесценный» — о ее деде, В И. Сурикове, «Наша древняя столица», «Эдит Пиаф» и других.

На обложке помещен фрагмент портрета А. А. Вишневского, написанного ее отцом — Петром Петровичем Кончаловским.

В книге использованы фотографии из семейного альбома А. А. Вишневского и из архива журналиста И. А. Снегирева.

---

Я вел в газете сатирическую полоску «Осиновый кол», свой материал в номер (фельетоны, стихи, всякие мелочи и карикатуры) я еще вчера сдал Воловцу и решил воспользоваться случаем и отоспаться.

Я залез на сеновал, устроился поудобнее, но только закрыл глаза и стал дремать, как началась бомбежка.

И вдруг раздается телефонный звонок. Одни, другой, третий. Надо было слезать с сеновала! Я слез, снял трубку и услышал:

— Попросите Ленча.

— Ленч у телефона.

— Леонид Сергеевич, только что у самого въезда в Брянск тяжело ранен Митлин, он попал под бомбежку, ему оторвало осколком бомбы ногу. Вы, кажется, хорошо знаете Вишневского? Найдите его немедленно и добейтесь, чтобы он сейчас же приехал в полевой госпиталь, в надземный — он знает, в какой. Леонид Сергеевич, каждая минута дорога!

Секретаря нашей редакции Александра Яковлевича Митлина мы все любили. Симпатичный, безответный хлопотун, из породы тех газетных коренников, которые, где бы они ни работали, главную тяжесть редакционного воза берут на себя. И вот — это несчастье!

Я выбежал из избы. Боже мой, как сейчас здесь, в лесу, я найду Вишневского?! Когда я приехал на фронт, мы встретились с ним в штабной столовой, расцеловались, поговорили наспех и… я даже не успел спросить, где находится его землянка?

Я быстро пошел наугад, по лесу. И вдруг — так бывает только во сне или в кино — я увидел пробирающийся по лесной дорожке пикап. Рядом с шофером сидел… Вишневский!

Я замахал руками, закричал:

— Александр Александрович!

Он обернулся, увидел меня, тронул шофера за плечо. Пикап остановился.

Я подошел и сбивчиво сказал Вишневскому то, что нужно было сказать.

— Понимаешь, какое дело, — замялся он, — я получил новое назначение, уезжаю сейчас с фронта, пока в Орел, — вон, видишь, чемодан уже со мной… Там в госпитале есть свои хирурги.

— Саша! — сказал я. — Надо помочь хорошему человеку. Поезжай к нему, посмотри… Я прошу тебя, Саша…

Вишневский коротко бросил шоферу:

— В госпиталь давай. Живо!

…Уже в сумерках в притихшую пашу избу лесника вошел Вишневский. Я вздрогнул, увидев его осунувшееся, хмурое, смертельно усталое лицо, темные теин под запавшими глазами.

Кто-то подал ему стул. Он сел, обратился ко мне:

— У тебя нет коньяку случайно?

Коньяк у меня был — на днях с последней почтой получил посылку из Москвы.

Я налил полстакана, он выпил залпом и сказал, ни на кого не глядя:

— Ваш Митлин умер у меня на столе. Я ничего не мог сделать. Газовая гангрена при плохом сердце!

…Он жалел каждого своего больного, мучился вместе с ним и сострадал ему — черта характера, свойственная всем большим русским врачам».

Вот что рассказал Леонид Ленч об Александре Александровиче Вишневском, нашем друге.

Осенью 1941-го и весь 1942 год Вишневский работает на Ленинградском фронте. Он объезжает полевые госпитали, ежедневно оперирует раненых, пишет статьи, проводит лекции, выступает на совещаниях, слушает доклады. И все это во время бомбардировок вражеской авиации и минных обстрелов. Вот что он записал на Малой Вишере 6 февраля 1942 года: «В четыре часа дня началась сильная бомбежка. Вышел на улицу, чтобы определить, куда попадают бомбы, и вижу: прямо на нас летят четыре бомбардировщика. Я отбежал в сторону — бомба упала близко. Несомненно, сохранив самообладание на войне, человек получает лишний шанс сохранить жизнь».

А бомба упала, между прочим, как раз на госпиталь, и там погибли многие врачи и сестры. Лишь случайно Вишневский находился в другом помещении! В этой записи он перечисляет жертвы бомбардировки. Был ранен в руку и его шофер Брыскин, которому не изменил обычный оптимизм: «Легко! Надул фрицев!»

А когда читаешь в конце записи такую короткую фразу: «…Из Москвы прислали 50 сестер, распределял их с Соколовым по госпиталям, все просятся на передовую», — то не можешь не восхищаться русскими женщинами. Какая готовность отдать жизнь за Родину! Какой великий дух!

В одной из записей Вишневский пишет: «Ведь за жизнь свою, отданную Родине, они не могли непосредственно и активно бороться с врагом, как это может делать пехотинец с винтовкой, зенитчик, танкист или летчик. В руках у наших хирургов — только скальпель! Вот почему врачи и сестры должны вырабатывать в себе особое мужество, воспитанное чувством профессионального долга и любовью к Родине. Они сражаются с врагом у операционного стола, когда вытаскивают на плащ-палатке или волокуше из огня раненых, подвергаясь при этом такой же смертельной опасности, как и солдаты, идущие на поле боя».

Мне пришлось перечитывать эти строчки как раз после просмотра третьего фильма из эпопеи Великой Отечественной войны, созданной Романом Карменом. Эта часть посвящена блокаде Ленинграда, и потрясающие кадры-документы невозможно смотреть без слез. Пронзительно звучат слова диктора: «Запомните эти лица! Запомните навсегда защитников-бойцов. Никто из них не вернулся из боя».

«Солдаты, идущие на поле боя», — как писал Александр Александрович. И снова вспоминаю его, который тоже был «солдатом, идущим на поле боя». И снова нахлынула на меня волна бесконечной признательности судьбе за то, что имела счастье дружить с ним, а сейчас могу пером моим воссоздать образ этого человека и еще раз поклониться памяти его…

Возвращаюсь к дневнику, и кажется мне, что я вижу крупным планом, как на экране, лицо… врага, гитлеровца. Это не просто военный противник, он «вооружен» еще и психически. Вот «памятка немецкому солдату», текст которой ошеломил Александра Александровича: «Война скоро кончится, для победы нужно напрячь все силы, забыть о нервах, о жалости. Убивай, убивай, убивай! Нежность понадобится твоей семье после войны. Фюрер обо всем думает! Каждый немец должен убить 250 русских — это норма. Сейчас мы на мировом футболе играем русскими головами, потом будем играть головами англичан, а там покажем старому дураку Рузвельту, чего мы стоим».

Мне, русской женщине, никогда не забыть этой «памятки немецкому солдату», потому что и сейчас, почти через сорок лет, где-то раздуваются угольки пламени фашизма, зловеще перебегающие под укрытием мнимого спокойствия мирных переговоров.

Вот на какие мысли наводит меня перелистывание «Дневника хирурга»!

В 1942 году Константин Симонов написал такие стихи:

…Если ты фашисту с ружьем
Не желаешь навек отдать
Дом, где жил ты, жену и мать,
Все, что родиной мы зовем, —
Знай: никто ее не спасет,
Если ты ее не спасешь;
Знай: никто его не убьет,
Если ты его не убьешь…

Так поэт Симонов отвечал на «памятку немецкому солдату», именно тому солдату, который «обязан убить 250 русских».

Гитлер призывает к преступному убийству, Симонов призывает к законному возмездию за него…

Но вернемся к рассказу о Вишневском. Как-то сын Александра Александровича — Саша говорил мне, что одно время в институте имени его деда А. В. Вишневского, где Саша работает со студенческих времен, стали мало применять хирургию, уступая тенденции лечить больных терапевтическим путем. «А когда мало оперируешь, — говорил Саша, — уходит практика и уносит профессиональные навыки».

5 марта 1942 года Александр Александрович писал в своем дневнике: «Утром оперировал аппендицит. Редко оперирую и чувствую, что это начинает отрицательно сказываться на моей хирургической технике».

Хирург, подобно скрипачу или пианисту, должен ежедневно работать, чтобы не потерять техники. И видимо, чисто научный труд, как и административная деятельность, является препятствием для практики. И следует их резко разграничивать. Немногим дано удачно сочетать руководящую деятельность и профессиональную практику, за это, как правило, приходится расплачиваться собственным здоровьем.

Александр Александрович не дожил до семидесяти лет, слишком велика была отдача! Очень много сил отнимали у него административные функции и научная работа, а также борьба за отстаивание своих принципов, за свои открытия в науке и врачебной практике. Вот, к примеру, скажем, целая эпопея в его жизни, связанная с борьбой против шока.

Что такое шок? Потеря сознания во время ранения? Обморок? Пытаюсь представить себе это состояние. Когда моя внучка, десятилетняя Ольга, попала под колесо автомобиля и у нее была сломана и поранена щиколотка на левой ноге, она была доставлена в больницу в состоянии шока, что не дало возможности ни вправить кость, ни зашить раны.

— Оленька, — спрашивала я внучку, когда она поправилась, — скажи мне, что ты в эту минуту ощущала?

— Ощущение очень странное: вижу свою ногу, рваную рану, вижу белую торчащую кость с острым концом, вижу, как льется кровь, а боли не чувствую, все словно во сне. Спрашивают — отвечаю, а что говорю, даже не соображаю, и все мне безразлично…