Николай Черушев - Из ГУЛАГа - в бой

• Название: Из ГУЛАГа - в бой
• Автор: Николай Черушев
• Издательство: Вече
• Жанр: О войне
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4444-0933-6

Герои этой удивительной книги - те командиры Красной Армии (представители ее элиты, высшего звена комначсостава), кто, будучи незаконно репрессирован в 1930-е гг., тем не менее вышел на свободу из тюрем и лагерей НКВД в 1939 - 1941 гг., перед началом Великой Отечественной войны: К.В. Рокоссовский, К.А. Мерецков, М.П. Матер, В.А. Зайцев, А.В. Горбатов, К.Н. Галицкий... Привлекая уникальные архивные документы, автор, известный военный историк Н.С. Черушев, раскрывает перед читателем трагизм и величие людских судеб. Тех, кто в тяжелейших, незаслуженно выпавших на их долю испытаниях и на полях сражений сохранил верность Отечеству и приблизил час победы над врагом.

---

Итак, 1937 год К.А. Мерецков пережил, но поволноваться ему пришлось изрядно. Обратимся к тем страницам его мемуаров «На службе народу», где он описывает свои впечатления после прибытия в СССР из республиканской Испании, где исполнял обязанности советника начальника Главного штаба ее армии. Сразу же по возвращении Мерецков попал на заседание Военного совета при наркоме обороны, членом которого он был с 1934 г. На данном заседании (1—4 июня 1937 г.) обсуждались вопросы, связанные с разоблачением «заговора» группы М.Н. Тухачевского, И.Э. Якира, И.П. Уборевича и других подельников, причем некоторые «камешки» летели и в «огород» комдива Мерецкова. Да не просто камешки, а целые булыжники...

«Незабываем июнь 1937 года, когда я после девятимесячного отсутствия ступил на родную землю. Тогда радость возвращения была омрачена печалью и ужасом известия о том, что Тухачевский, Уборевич, Якир и другие видные военачальники разоблачены как изменники и враги. Адъютант наркома Р.П. Хмельницкий поздравил меня с успешным возвращением и пригласил срочно прибыть в наркомат. Я ожидал, что мне придется рассказывать об испанских делах, и собирался доложить о том главном, что следовало, на мой взгляд, учесть как существенный опыт недавних военных действий. Получилось же совсем по-другому. В зале заседания наркомата собрались многие командиры из руководящего состава РККА и вскоре нас ознакомили с материалами относительно М.Н. Тухачевского и остальных. А еще через несколько дней в Кремле состоялось совещание высшего комсостава, на котором обсуждалось трагическое событие. Выступал ряд лиц и многие из них говорили о том, кого из числа обвиняемых они ранее подозревали и кому не доверяли.

Когда на совещании мне предоставили слово, я начал рассказывать о значении военного опыта, приобретенного в Испании. Обстановка была трудная, из зала слышались отдельные реплики в том духе, что я говорю не о главном. Ведь ни для кого не было секретом, что я долгие годы работал с Уборевичем бок о бок. И.В. Сталин перебил меня и начал задавать вопросы о моем отношении к повестке совещания. Я отвечал, что мне непонятны выступления товарищей, говоривших здесь о своих подозрениях и недоверии. Это странно выглядит: если они подозревали, то почему же до сих пор молчали? А я Уборевича ни в чем не подозревал, безоговорочно ему верил и никогда ничего дурного не замечал. Тут И.В. Сталин сказал: «Мы тоже верили им, а вас я понял правильно...»[143]

В мемуарах К.А. Мерецков лишь кратко упомянул о заседании Военного совета при наркоме обороны и своем в нем участии. На деле же он активно выступал по основным обсуждаемым вопросам, в частности, в споре между маршалом В.К. Блюхером и командармом 2-го ранга И.Ф. Федько он принял сторону Блюхера. Пришлось Мерецкову и каяться, касаясь совместной работы с И.П. Уборевичем. Из стенограммы заседания:

«Мерецков: Товарищи, мне особенно тяжело по двум причинам. 1-я причина. Я еще вчера ехал с испанских полей сражения большим гордецом, хвастаться хотел...

Сталин: Вы там себя хорошо вели.

Мерецков: Как наши люди умеют по указанию партии умирать.

Ворошилов: Сражаться и побеждать.

Мерецков: Это первое. А второе, я в течение двух лет был начальником штаба с Уборевичем.

Сталин: Что же?

Мерецков: Я считаю, что я был близок к нему и в этом отношении моя вина была больше всех, потому что я проспал, проспал рядом с врагом спокойно и должен сказать не только проспал, и было очень много случаев, что я слепо работал на его авторитет. {Голос: Занимался политиканством.) Подождите, о вас я тоже скажу в свое время. Уборевич в моих глазах был авторитетом. Исключительно напряженно я работал под его руководством. Я с таким же напряжением работал под руководством других командующих. Они здесь есть. Я верил Уборевичу, еще больше я верил Якиру. И всегда завидовал. Я говорил, что Уборевич очень большой барин в отношении к людям, если бы он был такой, как товарищи с Украины характеризуют Якира, Уборевич был бы незаменимым человеком.

Сталин: Якир был проще, это верно»[144].

Мерецков выступил достаточно смело. Он продолжает «раздевать» своего бывшего командующего (И.П. Уборевича), не забывая по ходу критиковать и самого себя. Ознакомившись с показаниями членов группы Тухачевского, в том числе с показаниями А.И. Корка — бывшего командующего войсками Московского военного округа, Кирилл Афанасьевич в своем выступлении отреагировал на реплику начальника политуправления МВО дивизионного комиссара М.Г. Исаенко:

«Что из это следует, т. Исаенко? Это была завеса, так же, как у тебя, когда ты сидел под крылышком двух вредителей (имеются в виду И.П. Уборевич и А.И. Корк, бывшие командующие округом. — Н.Ч.). От тебя тоже надо потребовать ответа — Корк не был таким большим руководителем, у тебя надо будет спросить, почему ты не разглядел в нем врага.

Я потом расскажу, в каком дурацком положении я очутился, когда я сделался для него (Уборевича. — Я. Ч.) буфером. Мы с Жильцовым (коринтендант А.И. Жильцов в первой половине 30-х годов был заместителем начальника политуправления Белорусского военного округа, а К.А. Мерецков — начальником штаба округа. — Н.Ч.) разговаривали не один раз на эту тему и даже тогда, когда он сделал выпад против наркома, то мы и тогда решили ничего не предпринимать, так как считали, что нельзя обострять отношения между Ворошиловым и Уборевичем. Теперь я понимаю, что это было большой ошибкой, что мы не поставили вопроса по-большевистски, по-партийному. Я разговаривал со Смирновым (П.А. Смирнов был в Белорусском округе членом РВС. — Н. Ч.). Смирнов часто меня предупреждал, смотри веди себя солиднее, будь осторожнее. Смирнов предупреждал меня, я это честно говорю. Белов (командарм 1-го ранга И.П. Белов, командовавший после А.И. Корка войсками Московского военного округа. — Н.Ч.), которого я по старой службе часто ориентировал, Белов всегда говорил: “Ну как эта сволочь поживает?” (Смех.) Он иначе его не называл. С ним я всегда мог говорить откровенно по этому вопросу, но вот между собой мы говорили, а по-партийному вопроса не поставили, проспали»[145].

Мерецков хорошо знал Уборевича в течение нескольких лет, он был, можно сказать, его выдвиженцем и протеже. Характеризуя своего бывшего «шефа», Кирилл Афанасьевич говорил о том, что тот был в большом почете и «наверху»:

«Мерецков: ...я сам... видел его среди этих людей, среди партийного актива, среди членов ЦК. Все это заставляло относиться к нему с уважением. Проспал я это дело, работал, пусть скажут, что я спал больше часов в сутки, а вот это дело проспал.

Что он делал? Приезжает из Москвы (пусть скажет Жильцов), говорит: был у Сталина, был у Орджоникидзе, разговаривал с Микояном, иногда только ссылался на Ворошилова. Сидишь и слушаешь: “Был у Сталина на даче”.

Сталин: Один раз в жизни.

Мерецков: Теперь-то ясно. Хорошо быть умным задним числом.

Сталин: А вы не замечали, что он немножко хвастунишка?

Мерецков: Замечал. Хвастун он большой.

Ворошилов: Почему же вы не спросили, был он у Сталина?

Мерецков: Как я мог спросить, я слепо ему верил.

Ворошилов: С одной стороны, вы знали, что он хвастун, а с другой стороны вы слепо ему верили.

Мерецков: Пусть подтвердит Жильцов, он приезжал и заявлял, что виделся с Микояном, разговаривал с Орджоникидзе, вы имейте в виду то-то и то-то. Вот тут Хрулев выступал, он его тоже сволочью называл. Когда я работал в Московском округе, я хотел написать о взаимоотношениях моих с Шиловским (Е.А. Шиловский в 1928—1931 гг. был начальником штаба МВО, а К.А. Мерецков — его помощником. — Н. Ч.), который ко мне относился по-свински и часто цукал. Еще как цукал, до слез. Я терпел и считал, что должен работать с этим человеком. Потом решил написать заявление наркому, говорю: Нет больше сил. Хрулев здесь сидит, он скажет, как было дело. Тебе же, говорит, и всыпят. Может быть в этом и есть основная вина всех нас. Мы практически работали, мы не могли не видеть многого, но не доводили до конца, думали, как я пойду, как я скажу. Хрулев может это подтвердить. Письма-ник (правильно — Писманик. С осени 1935 г. Г.Е. Писманик работал заместителем начальника политического управления Белорусского военного округа. — Н.Ч.) здесь сидит, он тоже знает.

Я видел всю личную жизнь Уборевича. Много знаю, многое мог бы рассказать о нем.

Ворошилов: Сволочная жизнь.

Мерецков: Интриган.

Ворошилов: А почему же вы молчали?

Мерецков: Двуличный человек. Грязный человек. По-моему, это все было известно. Трус и барин по отношению к начальствующему составу, командиров называл дураками и все это переносили. Смирнов с ним объяснялся, часто говорил, что так нельзя. У них драка доходила черт знает до каких крайностей.

Голос с места: Смирнов закатывал рукава и дрался с ним.

Мерецков: Но я докладываю вам честно, что я Смирнову верил, как пролетарию. Правда, я иногда верил Уборевичу больше, чем Смирнову.