Улыбающаяся - Тростниковая птичка

• Название: Тростниковая птичка
• Автор: Улыбающаяся
• Жанр: Любовно-фантастические романы

Знаете что такое: "Из огня да в полымя"? Именно об этом наша история. Когда ты говоришь "нет" одному мужчине, а потом вынужденна сказать "да" другому. Даже если это не входит в твои планы. Даже если тот "другой" скорей "уйдет за Грань", чем женится. Даже если ты неожиданно обнаруживаешь, что свекровь - не самая большая опасность, а для тихого семейного счастья придется устроить небольшой военный переворот. Просто потому, что ты выросла в большой дружной семье. Ты - "девочка Лисси", а девочки Лисси не отдадут своего, чье бы оно ни было.

Любовный роман в пейзажах другой планеты, далеко-далеко в будущем. Присутствуют рояли, торчат уши, мужики ведут себя совсем не так, как на самом деле, женщины (о ужас) предпочитают хранить верность своим избранникам и не сдаются. Автор категорически отказывается следить за достоверностью и объяснять "почему это так" и "как оно работает", а самое противное - в конце случается полный хеппи энд! МУЖЧИНЫ! Здраво оценивайте свои сили перед чтением! РОЗОВЫЕ СОПЛИ DETECTED!

---

  - Все эти годы, пока ты был маленьким, я не позволял себе ни намека на чувства к тебе или к твоей матери. Любое проявление слабости неминуемо привело бы к тому, что на вас снова обратил бы внимание Храм. Мне все казалось, что когда ты повзрослеешь, я смогу объяснить ты поймешь. Но когда я приехал за тобой...

  - Погоди, - перебил я его, потому что от воспоминаний о том дне подступила горечь, - Но почему, если все было именно так, говорят о том, что ты не захотел жениться на маме?

  - Ты еще не понял? - отец очень устало потер свой браслет, и я понял, что этот жест я унаследовал от него, а еще вдруг части головоломки сложились.

  - Найна?

  Отец лишь невесело усмехнулся в ответ:

  - Я плохо помню, что происходило после отъезда Уны: я не помню, что я делал, как жил. Не помню того, как решил жениться (возможно, это решение приняли за меня). Даже нашу свадьбу с Найной помню лишь урывками, например, как она бьет меня по лицу и кричит, чтобы я больше никогда не смел называть её в постели именем 'иномирянской ведьмы, которая совсем заморочила мне голову'. А когда я немного пришел в себя и смог воспринимать окружающую действительность... слух уже оброс подробностями, и бороться с ним было бессмысленно. Впрочем, у Праматери извращенное чувство справедливости: в итоге эта глупая выдумка обернулась против самой Найны. Её саму стали считать женой проклятого, и жрицы и врачи отказались помочь нам с детьми. Видит Праматерь, я не желал и не желаю Найне зла, я предан ей и забочусь о её нуждах, я чувствую к ней мучительную привязанность, вызванную браслетом, но я так и не смог забыть твоей матери, Сайгон. Найна всегда это чувствовала и ревновала ужасно, а когда ей сказали, что у нас не будет детей... У нас случилась ужасная ссора: Найна кричала, обвиняла меня в собственном бесплодии, в том, что я загубил ей жизнь. Это был единственный раз, когда я сорвался, и проговорился о том, что у меня есть ты. Для Найны это был жестокий удар: узнать, что её соперница не только счастлива, но и имеет то, чего у нее никогда не будет. А потом Дочери Храма нашли вас. Твоя мать после двойняшек уже не могла иметь детей, и была для них бесполезна, а вот ты... Тогда я чудом успел опередить храмовниц и забрать тебя в свой дом. Храмовницы были в бешенстве, но и я уже не был прежним. Мы торговались, как два харепа на Ак-Тепе за стакан тыквенных семечек: мне разрешили признать тебя и оставить в своем доме, но потребовали запретить тебе покидать Кериму. Мне казалось - я победил, но ты ненавидел меня, и эта ненависть была осязаема. Знаешь, сколько раз я, взрослый, сильный мужчина, которого боятся и уважают, воин и глава сильного рода стоял у дверей твоей спальни и не мог решиться зайти? А потом ты впустил в свой мирок Эмиля, и я умирал от ревности и боли. Мы тогда долго говорили с ним, и Эмиль уговорил меня оставить все, как есть - ненависть помогает достигать цели, а пока ты ненавидел меня - Найна не стала бы тебе вредить.

  - Так значит воинская школа? - начал я

  - Да, это была моя идея, - кивнул отец, - там жрицы Храма не могли тебя достать, а мне с каждым годом все тяжелее было защищать тебя. Мне удалось уговорить Расмуса отправить туда Терри: вы были так дружны в детстве, и я не прогадал.

  - Значит и десятка...- начал закипать я.

  - Остынь, - попросил отец, - я сделал все, что было в моих силах, чтобы ты захотел учиться. Дальше ты добился всего сам, и я горжусь тобой.

  Мы замолчали: говорить было трудно, слишком много всего недосказанного, недовыясненного накопилось между нами. Оказывается, я совсем не знал человека, который был моим отцом.

  - Прости за свадьбу, - неожиданно попросил он шепотом, - Ты так смотрел на нее... Я боялся, что жрицы сломают и твою судьбу, надеялся, что ты будешь счастлив. Кто же знал, что... Краст! Ты - единственное и самое ценное, что у меня осталось от Уны. И вот теперь я теряю тебя, так и не успев толком узнать.

  Меня охватило странное опустошение, как будто разом кончились все силы. Я встал, кивнул отцу, и, не прощаясь, отправился к двери.

  - Ты поможешь? - спросил я, обернувшись у порога.

  - Я приду попрощаться, - ответил отец церемонной фразой, которая сейчас значила и поддержку, и обещание помочь, и то, что он принял мой выбор.

  Пока я спускался по лестнице перед глазами стоял снимок: молодой Эд держит на руках юную Уну, и они улыбаются.

  В Таншере лил дождь. Я сидела, обхватив коленки, на подоконнике лестничного окна, том самом, превращенном в помесь дивана с комодом (Тара называла эту конструкцию греденцией). Пристроившись спиной к оконному откосу куталась в теплую новенькую шаль, подарок Сая, смотрела в окно и хандрила. Пейзаж за окном из-за дождя стал серым, таким же, как мое настроение. Мне стало казаться, что после визита к свекрови в наших отношениях что-то сломалось. Нет, Сай по прежнему был нежен и внимателен, но... Он словно стал чужим: напряженным, озабоченным, после возвращения домой заперся в своем кабинете, куда очень скоро подтянулись хмурые Терри и Мист, а сегодня с утра вообще уехал, оставив на кровати коротенькую записку о том, что поздно вернется, поверх шикарной шали иссиня-черного цвета, словно переливающейся изнутри крохотными красными и лиловыми искрами. И вот теперь я сидела на подоконнике - греденции, и смотрела в окно, отчаянно надеясь увидеть, как машина Сая пробирается к дому. Но машины все не было и не было, и я снова и снова возвращалась мыслями к этому крайне неудачному визиту.

  Услышав звон разбитой тарелки, я заставила себя улыбнуться и выдавить:

  - На счастье... Примета такая.

  Уна механически раздвинула губы в ответной улыбке, но быстро взяла себя в руки, сослалась на внезапное головокружение, и повела светский разговор ни о чем и обо всем одновременно. Только все мы прекрасно понимали, что со здоровьем у матери Сая все в порядке.

  А дальше начали прибывать остальные члены семьи со своими домочадцами, и закрутилась привычная кутерьма: бегающие дети, родственники, чьи имена ты забываешь через десять минут после знакомства из-за объема информации, от которого у тебя пухнет голова, сервировка стола, помощь по хозяйству. Все было так привычно, знакомо, до слез напоминало праздники в нашем поместье, все так искренне улыбались и подбадривали меня, что я уже почти убедила себя, что я мнительная дурочка и мне все показалось. К несчастью - меня попросили принести салфетки из буфетной, и пробегая мимо полуоткрытой двери одной из комнат я неожиданно услышала обрывок разговора, от которого чуть не сбилась с шага.

  - Что же ты наделал, Сайгон, сынок... Что же ты наделал.... - голос у Уны был усталым и грустным.

  От обиды защипало глаза, и я прибавила шагу - в конце концов я девочка Лисси, а девочки Лисси не плачут на людях, если только это не похороны или свадьба. Я сумела сохранить лицо и ровную спину до входа в буфетную, а когда скользнула внутрь, и привалилась спиной к закрывшейся двери, то истерически расхохоталась. Я, одна из девочек Лисси, у которой в верхнем ящике письменного стола лежит пачка предложений руки, сердца, и прочих глупостей, авторы которых до сих пор не теряют надежды, оказалась нежеланной невесткой. Это был новый, неожиданный и крайне болезненный опыт. К несчастью - долго пробыть в одиночестве мне не дали - в буфетную заглянула одна из сестер-близняшек Сая, решившая, что я не смогу найти салфетки 'на этом огромном складе барахла'. Наверное именно эта забота и стала последней каплей - я, как говорили мои тетки, "включила хорошую девочку, то есть улыбалась, кивала и помалкивала весь обед.

  Впрочем, если отбросить мои переживания в сторону - праздник удался. Дети, просидевшие чинно целых пятнадцать минут, принялись пихать друг друга под столом, кидаться едой и были выдворены в соседнюю комнату, после чего взрослые перевели дух, и перешли к общению по интересам. Сидящая рядом со мной Ани, та из близнецов, что была пониже и пополней, с огромным увлечением рассказывала про своего двухнедельного сына, родившегося после трех дочерей, и про особенности работы пищеварительной системы новорожденных. Я, приученная семейными обедами, кивала, угукала, и не вслушивалась. Сай очень тихо переговаривался о чем-то с Терри, сидящим рядом с ним. Уна казалась довольной и безмятежной, но я то и дело ловила на себе ее странный взгляд, который она тут же прятала, когда понимала, что я его заметила. От этого я нервничала, а праздник, задуманный как тихий, семейный обед, терял половину своего очарования. Впрочем, мы с Уной так преуспели в попытках скрыть напряженность, возникшую между нами, что остальные члены семьи так ничего и не заметили. Сая в семье любили, и часть этой любви его сестры, братья, многочисленные племянники и племянницы перенесли на меня, щедро выдав кредит тепла и доверия. Расмус сказал короткую, но очень прочувствованную речь о дне, которого они боялись, и который, благодаря мне, стал настоящим, нежданным праздником, и о том, что я сделала очень правильный выбор. В его голосе было столько любви к Саю и гордости за него, что у меня защипало в глазах. И только мать Сая держалась отстраненно, хоть и старалась "сохранить лицо".