Максимилиан Кравков - Эпизод

• Название: Эпизод
• Автор: Максимилиан Кравков
• Жанр: Советская классическая проза

- русский советский писатель. С юности примыкал к социалистам-революционерам. В 1913 г. сослан в Сибирь. После гражданской войны работал в различных советских учреждениях. Арестован 1937 г. Умер в заключении в 1942 г.

---

Достаточно заряженный, он вышел и, в первые минуты, чувствовал себя, как конь, которому ездок пустил поводья, был предан, благодарен и гарцевал.

Когда же начало темнеть и надо было итти к команде, он ощутил тоскливую тревогу.

Особенно смущал его зеленый крестик, стоявший в списке против фамилии лица, которое он должен был схватить…

Здесь ожидалась возможность сопротивления и, как-то против воли, неприятно думалось о боли и о смерти.

А Спиридюк об этом думать не хотел и решил в своей немудрой голове быть твердым и не бабой, возненавидел всех, кто думал и начал жить сегодняшним числом…

Однако все сошло как будто бы благополучно.

Опасный большевик на деле оказался перепуганным, дрожащим мальчиком, и Спиридюк, отправив его на станцию с солдатом, презрительно пожал плечами. В душе же был очень рад.

— Еще котлета чорту, — баском, вполголоса, сказал он. — Как, Шаффигулин?

— Так точно, господин начальник, — радостно залопотал татарин-милиционер и даже головой затряс…

Кончались обыски, была уж ночь и ржаво-красноватым светом открыла дали восходящая луна.

Закуривая, Спиридюк еще раз проглядел свой список и подумал:

«Один остался, Плис».

С собою взял он трех милиционеров и быстро зашагал к окраине улицы, к одиноко черневшей избушке.

— С этим простые разговоры, — подбодрил он спутников и передразнил, гнусавя: — теоретический латышский большевик… Научат практике тебя!.. Ну, скорей, ребята, повертывайся!.. Кончим, да до дому.

Подкрались тихо, вплотную к стенам.

Спиридюк с револьвером подошел к окну, прислушался. Все тихо.

— Заходи со двора, стучите в дверь. А я тут покараулю…

Мутно мерцало небо в темном стекле окна, дремал домишко, да потревоженные собаки лаяли в другом конце села.

— Чего они копаются? — свирепо изругался Спиридюк и сам отправился к милиционерам.

Тогда, из черного окошка, пламенным снопом, в лицо ему ударил выстрел.

Он слышал страшный грохот и толчок.

Испуганный, отпрыгнул в сторону и побежал.

Почувствовал, как что-то рвется внутри, с безумной, давящей дыханье болью…

В зверином, последнем страхе сделал несколько шагов, хотел вздохнуть и покатился в снег, хватая пальцами за попадавшиеся щепы.

В предсмертной агонии открыл широко рот, чтобы позвать на помощь и не мог…

* * *

В полыхнувшем огне, во взметнувшемся дыме Архипов углядел нелепо отброшенную фигуру и понял, что попал.

— Плис, есть один гад, — обернулся, отдергивая затвор.

Плису некогда.

Плис слышит, как ломятся в дверь, приподымает короткую двухстволку и, наконец, стреляет раз за разом, оглушая и себя, и Архипова.

Дым пороховой и гул в ушах и нервы вздыбились…

Оскалившейся рысью смотрит в окно Архипов.

Внимание все сейчас фиксировалось в мушке. Он сам — как ищущая мушка.

Наступила тишина — короткий, страшный перерыв.

Оттуда, из-за двери, протяжный, надрывный стон.

— Ай-да мы, — похвалил Архипов. — Ай-да Генрих…

Плис сперва не понял. Борьба и выстрел одно, а этот жалкий крик совсем другое… И только мысль связала.

«Так нужно», — успокоил себя Плис, и поудобней примостился к печке.

На снеговом пространстве перед окнами, средь черных лент заборов, между построек темных, неосвещенных, маячили неясно тени, скользили и сползались перед домом. На стороне трещал тревожно и прерывисто свисток и в темноте по-матерно ругался зычный голос.

— Слышь, Генрих, матом кроют… — весело проговорил Архипов и вспомнил. — Спирту хочешь?

— Я… не пью. Вы — пейте.

— Я выпью… вот. И — хватит. А то рука дрожать будет. А чтобы сволочам не доставалось, — остатки выльем… — Опрокинул свою жестянку и мстительно держал над полом, пока не вытек спирт.

Плис аккуратно и в порядке, тем временем, расставил на печи перед собой патроны. Вот, в этой кучке пули. Тут — картечь, а там уж дробь. Удобно заряжать. И, втянутый в смертельный поединок, был спокоен, почти весел.

Немного, разве, было жаль кота. Даже попробовал позвать его обычным, в обращении к животным, шутливым и смягченным тоном:

— Рунцик, Рунцик…

Но кот, напуганный стрельбой, не шел.

Цепью подбирались вызванные солдаты.

Одно звено уж близко. Видно, как, горбясь, перебегают. Архипов крепко приложил ружье, заметил место: пускай дойдет.

— Ага!

И выстрелил.

Захлопали, защелкали, перебегая по снегу, огни. И, точно молотками, заработали по стенкам. Поднялась пыль, летела штукатурка, угарный, едкий дым душил дыханье. Не думая, не рассуждая, весь в диком упоении дрался Архипов.

Инстинктивно отдергивался от злой, дрожащей струнки пули, всовывал патрон и дерзко, не хоронясь, стрелял в окно, платя ударом за удары.

И перестал палить тогда, когда осталось два патрона.

И, в тот же миг, с последней пулей, попавшей в медный таз, умолк противник. Медленно расплылся и затух звенящий всплеск металла.

В разбитое окно из комнаты, как будто нехотя, тянулся полог дыма и фантастическим туманом играл с блестящей, яркою луной.

— Генрих! — окликнул Архипов.

Никто не отвечал и только четко тикали из мрака уцелевшие часы.

Еще спросил — молчит.

Тогда полез к нему по полу, натыкаясь на куски отбитой штукатурки, щепы и беспорядочно наваленные предметы.

В углу у печки привалился Плис.

— Што ты, парень… што ты… — растерянно и ласково, как будто ободряя, шептал Архипов.

Внезапный шорох у двери заставил обернуться.

В испуге заслонил себя ружьем, прижался к мертвецу…

Два фосфорически горящих глаза уткнулись на него из тьмы.

Уж был готов стрелять, да догадался, что это Плисов осиротелый кот.

И тут же увидал в окошках отблеск пламени, почуял запах гари и понял, что настает конец.

«Сжигают… — сказал он сам себе и усмехнулся, — трусы!»

По привычке, хотел уж выругаться крепко, да вспомнил, что рядом мертвый Плис, что сам он тоже умирает, и удержался. Потом прижал короткое ружье к груди, секунду подождал.

В загадочной, могильной тишине за стенкой рядом ворчал огонь, и искорка, влетевшая из темноты, оставила на миг кровавый, долгий след…

— Прощай, товарищ, — сказал он Плису и нажал гашетку, закрыв глаза.

* * *

Мчались, мчались события.

Нарастали, перепутывались, сталкивались.

Как в термометре ртуть, падала, замерзала для одних радость жизни, повышалась, крепла для других.

А для всех:

Телеграфная связь порвалась.

Железная дорога — останавливалась.

«Надо меньше рассуждать, — как привык, так думал Решетилов, торопился и шагал быстрее. — У событий — есть логика. И довольно…»

Проходил по площади, мимо собора, взглянул на колокольню.

— Вероятно, про эту церковь рассказывала мне сегодня хозяйка, что на ней поставлены пулеметы… Все ждут. Как мало времени у меня и как много надо еще делать…

Приближался к кирпичным постройкам военного городка и вспомнил рассказ той же хозяйки о расстрелах, будто бы совершенных прошлой ночью.

У калитки ворот стоял часовой. Решетилов твердо подошел вплотную и властным, уверенным тоном:

— Где квартира начальника гарнизона?

Часовой посторонился, ткнул пальцем в стоявший напротив флигель и проводил испуганным взглядом удалявшуюся солидную фигуру в барской шубе.

Денщик с лоханью помой столкнулся у входа с Решетиловым.

— Барин дома?

— Никак нет, — оторопел солдат, не зная куда девать лоханку, — барыня дома.

— Доложи.

Стал в коридоре, ожидая.

«Ранний визит, — про себя усмехался, — одиннадцать часов и… как удачно: его нет…»

Распахнула дверь Мария Николаевна, высокая, на пороге появилась.

Вздрогнула, растерялась.

— М-сье Решетилов… — запахивала на груди накинутый платок.

— Очень нужно видеть.

Не снимая шубы, прошел за ней Решетилов.

— Вы извините… У нас не убрано, — машинально, упавшим голосом говорила она, — садитесь…

Перед Решетиловым безразличная пестрота убранства, да большие глаза, наливавшиеся, наливавшиеся тревогой.

— Простите меня за бесцеремонность, но судьба одного общего нашего знакомого заставила меня это сделать…

— Николай Васильевич? — закусивши губу, перебила она…

— Он арестован сегодня ночью…

Ахнула слегка, притянула руки к груди, задохнулась…

— Милая Мария Николаевна, ваше спокойствие нужно для многого…

— Что я должна делать? — встрепенулась, — я буду спокойна.

Надеждой, отчаянием глаза переливались — скорей говори.

— Прежде всего самообладание…

— Слышала, — резко прервала.

— Потом, чтобы никто не знал о нашей беседе…

Кивнула — да!

— У Баландина есть друзья. Они думают о нем. На всякий случай, попробуйте добиться у вашего мужа, чтобы Баландина выключили из числа заложников…