Василий Немирович-Данченко - Удача Незамай-Козла

• Название: Удача Незамай-Козла
• Автор: Василий Немирович-Данченко
• Жанр: Прочие приключения

Немирович-Данченко Василий Иванович — известный писатель, сын малоросса и армянки. Родился в 1848 г.; детство провел в походной обстановке в Дагестане и Грузии; учился в Александровском кадетском корпусе в Москве. В конце 1860-х и начале 1870-х годов жил на побережье Белого моря и Ледовитого океана, которое описал в ряде талантливых очерков, появившихся в «Отечественных Записках» и «Вестнике Европы» и вышедших затем отдельными изданиями («За Северным полярным кругом», «Беломоры и Соловки», «У океана», «Лапландия и лапландцы», «На просторе»). Из них особое внимание обратили на себя «Соловки», как заманчивое, крайне идеализированное изображение своеобразной религиозно-промышленной общины. Позже Немирович-Данченко, ведя жизнь туриста, издал целый ряд путевых очерков, посвященных как отдельным местностям России («Даль» — поездка по югу, «В гостях» — поездка по Кавказу, «Крестьянское царство» — описание своеобразного быта Валаама, «Кама и Урал»), так и иностранным государствам («По Германии и Голландии», «Очерки Испании» и др.). Во всех этих очерках он является увлекательным рассказчиком, дающим блестящие описания природы и яркие характеристики нравов. Всего более способствовали известности Немировича-Данченко его хотя и не всегда точные, но колоритные корреспонденции, которые он посылал в «Новое Время» с театра войны 1877 — 78 годов (отд. изд. в переработанном виде, с восстановлением выброшенных военной цензурой мест, под заглавием «Год войны»). Очень читались также его часто смелообличительные корреспонденции из Маньчжурии в японскую войну 1904–1905 годов, печат. в «Русском Слове». Немирович-Данченко принимал личное участие в делах на Шипке и под Плевной, в зимнем переходе через Балканы и получил солдатский Георгиевский крест. Военные впечатления турецкой кампании дали Немировичу-Данченко материал для биографии Скобелева и для романов: «Гроза» (1880), «Плевна и Шипка» (1881), «Вперед» (1883). Эти романы, как и позднейшие романы и очерки: «Цари биржи» (1886), «Кулисы» (1886), «Монах» (1889), «Семья богатырей» (1890), «Под звон колоколов» (1896), «Волчья сыть» (1897), «Братские могилы» (1907), «Бодрые, смелые, сильные. Из летописей освободительного движения» (1907), «Вечная память! Из летописей освободительного движения» (1907) и др. — отличаются интересной фабулой, блеском изложения, но пылкое воображение иногда приводит автора к рискованным эффектам и недостаточному правдоподобию. Гораздо выдержаннее в художественном отношении мелкие рассказы Немировича-Данченко из народного и военного быта, вышедшие отдельными сборниками: «Незаметные герои» (1889), «Святочные рассказы» (1890) и др.; они правдивы и задушевны. Его эффектные по фактуре стихотворения изданы отдельно в Санкт-Петербурге (1882 и 1902). Многие произведения Немировича-Данченко переведены на разные европейские языки. «Избранные стихотворения» Немировича-Данченко изданы московским комитетом грамотности (1895) для народного чтения. В 1911 г. товариществом «Просвящение» предпринято издание сочинений Немировича-Данченко (вышло 16 т.). Часть его сочинений дана в виде приложения к журналу «Природы и Люди».

Василий Иванович многие годы путешествовал. В годы русско-турецкой, русско-японской и 1-й мировой войн работал военным корреспондентом. Награжден Георгиевским крестом за личное участие в боях под Плевной. Эмигрировал в 1921 году. Умер в Чехословакии.

---

— Это вы, Амед, поёте? — спросил его Кнаус издали.

— Я… — сконфузился юноша.

— Шли бы вы спать… Вечером, ведь, дело у вас.

Елисуец сообразил, что совет был хорош, и отправился в свою комнату. Тут он первым делом совершил намаз, причём вместе с пророком Магометом поминал и Иссу, не знал только, как назвать его — Богом или тоже пророком, и, наконец, остановился на словах: «Ты, Исса, о Котором говорила мне Нина»… У горцев крепкие нервы. Несмотря на все потрясения этого дня и ожидавшую его ночью страшную опасность, он заснул быстро и крепко. Так крепко, что, когда в девять часов вечера пришёл его разбудить Левченко, старому солдату удалось сделать это с величайшим трудом… Проснувшись, Амед долго оглядывался, не понимая, где он, и что с ним, и, только очнувшись совсем, понял, что его зовёт комендант поужинать…

— С голодным брюхом, кунак, — и дела не справишь! — пояснил ему Немврод Самурского укрепления.

— Разве есть надо каждый день? — улыбаясь, спросил Амед.

— Это только у вас, у гололобых, — проворчал Левченко, — напился воды и сыт. Русскому и на зубы надо чего-нибудь…

Амед оделся щёгольски. Сегодня он шёл на дело как на праздник… Ему почему-то казалось, что сделай он всё, чего ждут от него, — офицерские эполеты неизбежно заблестят на его не по летам широких плечах.

— Здравствуй, молодчинище! — ласково встретил его Брызгалов.

Незамай-Козёл был уже здесь. Он казался сегодня мрачным и серьёзным. Обычных шуток не было; даже на вопрос Степана Фёдоровича, желавшего развеселить его: «А ну-ка, братец, расскажи, как ты танцевал мазурку у наместника в Тифлисе!» — Незамай-Козёл только повёл на него глазами и опять весь ушёл в какую-то думу.

— Ей-Богу, — недовольно проговорил Брызгалов, — не знай я вас за храброго офицера, — я бы подумал, что вы трусите…

— Нет… Не трушу, — тихо проговорил Незамай-Козёл, — а только зеркало моё… Знаете, что я выписал?..

— Ну?..

— Хай ему чёрт, — треснуло сегодня…

— Неужели вы верите?..

— А как же не верить, коли все говорят…

— Нашли о чём!.. — засмеялся Брызгалов.

— А впрочем, — вдруг улыбнулся Незамай-Козёл, — о чём мне тужить?.. Если и помру, слава Те, Господи! Никого у меня ни впереди, ни позади. И плакать некому, а помолиться за душу может вся крепость!..

— Все под Богом ходим! — ответил на это Брызгалов. — Значит, баста!

Старые друзья, молча, пожали руки друг другу… Только, уже прощаясь, Незамай-Козёл вместо прежних вывертов, просто подошёл к Нине и попросил у неё:

— Матери я не помню, сестры не знаю… Перекрестите меня, Нина Степановна, и за мать, и за сестру!..

Та, едва сдерживая слёзы, благословила его…

— И меня тоже! — тихо и краснея, прошептал Амед…

— А вы верите? — ещё тише спросила его Нина.

— Не знаю… Только думаю, — это принесёт мне счастье…

Но горец сказался в нём. Когда Нина исполнила его желание, он выпрямился и с блистающими глазами восторженно проговорил ей:

— Ну, Нина Степановна, я вам сегодня такого коня у самого Шамиля украду!.. — и выбежал радостный и счастливый…

Незамай-Козёл зашёл к себе на одну минуту. Охотники выстроились за крепостными воротами. Это всё были старые кавказцы на подбор, некоторые помнили Ермолова и вместе с ним ходили в горы, другие — участвовали в Даргинской экспедиции, третьи — в Чечне и Дагестане обстрелялись так, что свист пуль на них производил не более впечатления чем шум горного ветра в ущелье. Простые, бесхитростные лица. Незамай-Козёл знал их всех, и все его знали. Он и говорить с ними не говорил, — просто снял шапку и поклонился им, по старому кошевому обычаю, и коротко спросил только:

— Помолились?

— Точно так! — тихо ответили ему те…

Так же спокойно как всегда смотрят их лица, так же ровно дышат груди.

«Помолились… Славу Богу… Сподобил Господь!» — вздохнул про себя Левченко и прибавил:

— Теперь и помирать не страшно… За веру Христову!..

Мехтулин молодцом держался на фланге. Он как южанин был чужд северной простоты. Для тех — подвиг являлся службой, присягой, будничным делом… Татарин — плавал в каком-то восторге, и сегодняшняя ночь казалась ему вся в ореоле славы и блеска… Амед тоже улыбался. Его душа не знала страха, и он о чём-то перешёптывался с Мехтулином, причём ближайшие солдаты слышали имя Шамиля, Хатхуа… Левченко подошёл уже на ходу к Незамай-Козлу.

— Ваше высокоблагородие!..

— Чего тебе?..

— Гололобым-то нашим прикажите не дурить…

— Каким гололобым?!

— А Мехтулину с Ахмедкой!

— Какие же они гололобые? — засмеялся Незамай-Козёл. — И тот, и другой с волосами…

— Всё одно — азия! А только они большую пакость Шамилю задумали сделать. Как бы нам не помешали!..

— Ну, ладно… Амед… Мехтулин… Подите-ка сюда!

Молодые люди подошли к офицеру. Он некоторое время стоял молча, не зная, как начать.

— Что вы там задумали?.. — спросил он у Амеда.

— Так, пустое дело одно… — уклончиво ответил он, не глядя на офицера.

— Пустое-то, пустое… А оно может помешать нашему важному!

— Нет! — засмеялся Мехтулин. — Не помешает… Мы обещали Нине Степановне Шамилева коня достать…

— Вот… — хотел бы сказать «дураки», да удержался Незамай-Козёл. — Что ж, у вас по десяти голов на плечах?..

— По одной… Только кажется десяти стоит! — гордо ответил Амед.

— Не сносить вам её, ребятушки!.. Там кончим дело, — дай вам Бог успеха… А только пока что — вы с нами… Шамилева коня!.. Шутка ли, что придумали!.. Да они вас в куски изорвут…

— Посмотрим! — и Мехтулин засмеялся, соображая, что, если ему удастся это дело, — завтра во всех горах, от Адыге до Белокани, заговорят о нём, и все горские девушки станут мечтать о таком богатыре.

— Знаешь что? — обернулся Мехтулин к Амеду.

— Ну?..

— Будем от этой ночи навсегда братьями…

— Я рад… Я всегда любил тебя… У тебя в груди бьётся настоящее сердце…

У нас в таких случаях меняются крестами… Татарин с елисуйцем — обменялись кинжалами. Амеду нисколько не жалко было отдать свой, оправленный в золото и бирюзу, за простой в кожаных ножнах Мехтулина. Оба поднесли их к сердцу, устам и голове и горячо пожали руки друг другу. Теперь они не задумались бы умереть один за другого!.. Незамай-Козёл видел всё это и догадывался, в чём дело… «Хороший народ, — сообразил он. — Кабы им да настоящую дорогу — в большие чины произошли бы».

Наши миновали секреты…

«С Богом!» — слышалось им вслед оттуда. Солдаты, лежавшие на земле, крестили охотников. Собаки скоро почуяли своих и молча подбежали, ласкаясь и тыкаясь мокрыми носами в руки приятелям. Потом опять залегли в траву и, чутко сторожа окрестность, всматривались в темень безоблачной ночи…

«Так ли мы идём?» — призадумался было Незамай-Козёл, но в это самое время, точно желая указать ему путь, вспыхнул вдали на небольшой высоте сноп огня, послышался глухой удар горного орудия, — и с визгом и трепетом чугунное ядро пролетело над головами маленького отряда… — «Ишь, отозвалось… Сюда-де»… — улыбнулся Незамай-Козёл. От тяжёлых предчувствий у него ничего не осталось. Перед лицом настоящей опасности он был уже и спокоен, и весел.

Амед и Мехтулин вышли далеко вперёд… Они должны были в случае чего подать сигнал тревоги. Но горцы стали за последнее время до странности беспечны. Возбуждение первых нападений давно улеглось. Вся эта масса горючего материала, собранного Шамилем перед крепостью, точно отсырела… Недавно отбитое Амедом стадо у дидойцев нисколько не заставило отдельные отряды горных кланов быть осторожнее, у великого имама тоже был расчёт. Взамен ушедших обратно в горы андийцев он ждал малую кабарду и чеченцев из самых диких аулов… Табасарань тоже прислала ему аманатов в залог того, что она скоро явится на газават. До нового отчаянного нападения ему хотелось усыпить русских… Он беспокоил гарнизон ночною канонадою, но сам оставался неподвижен… Наибы просили его разрешить отдельные нападения. Он позволял им накидываться в окрестных горах и ущельях на аулы мирных горцев и разорять их, но крепости не тревожил. Ещё будет время, соображал имам. У русских всё равно неоткуда взять сил… Никто не придёт им на помощь, и последний удар, который он нанесёт, должен быть, действительно, последним, роковым, уничтожающим. Ему хотелось сердца всех исполнить ужасом, и он решил никому из гарнизона не давать пощады. Когда крепость будет взята, — он повесит и расстреляет весь её гарнизон. Там есть две женщины, — он отдаст их не в плен, а в рабство. Священника сожжёт живьём вместе с комендантом. Пусть у русских долго помнят об этой расправе, а в горах власть и обаяние имама только вырастут после этого.

Благодаря такому решению Шамиля — усыпить пока защитников старого укрепления, — наш маленький отряд между своими стенами и первыми кланами не наткнулся ни на одну сторожевую партию горцев. Когда охотники подошли уже ближе, новый сноп огня со скалы вспыхнул, точно чьи-то веки поднялись и открыли на мгновение чудовищное пламенное око… Костры вдали у кабардинцев гасли. Лезгины сегодня их и не зажигали… Тихо-тихо шёл отряд… Так тихо, что двигавшимся впереди Мехтулину с Амедом трудно было расслышать его движение по мягкой и сырой почве… Утёс, на котором стояли орудия имама, гребнем подымался почти отвесно над ближайшим холмом… Позади он пологим скатом сливался с ним… По этому скату нужно было подняться нашим… Татарин и елисуец дождались их…