Юрий Бессонов - Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков

• Название: Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков
• Автор: Юрий Бессонов
• Жанр: Русская классическая проза

«Я этому парню верю, так не врут», — сказал Р. Киплинг, прочитав в переводе автобиографическую повесть Юрия Бессонова «Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков». Киплинг — единственный, кто поддержал Ю. Бессонова в тот момент, когда Л. Фейхтвангер, Р. Роллан и А. Франс заявляли, что «Побег...» — клевета на молодое советское государство. Памятная поездка А.М. Горького на Соловки была организована с целью замять международный скандал, а книга Бессонова исчезла из многих библиотек...

---

Тоже в исключительных условиях находились на Соловках «политические», то есть социалисты и анархисты.

Везде, во всем мире есть какое-то общее понятие о политическом преступнике как о лице, делом или даже словом переступившем установленный человеческий закон с целью ниспровержения, или только изменения существующего государственного строя страны, нескольких государств или даже всего мира, во имя блага отдельной группы людей, государства или всего человечества.

С оригинальной, как всегда, точки зрения советского правительства, «политическими» преступниками, если не принимать в расчет небольшой группы анархистов, считаются только социалисты. Их не расстреливают. Я не говорю об исключениях. Они одеты и сыты. Само советское правительство установило им особый режим и выдает особый, вполне достаточный паек. Главные причины такого отношения — поддержка их социалистами запада. Заигрывание советской власти с западными рабочими. Желание власти «заработать» на «политических» звание гуманнейшего правительства.

Затем, — сравнительно незначительное количество «политических» в тюрьмах, и их организованность, как следствие неприменения к ним смертной казни.

На Поповом острове они находились в отдельном бараке, конвоировались войсками внутренней охраны, связь с ними не разрешалась, они не работали, получали лучший паек, имели свой коллектив и старосту. Всего на Поповом острове их было около 150-ти мужчин и женщин.

В самом худшем положении на Соловках находятся контрреволюционеры. Они вне закона. Об них никто не заботится и никто им не помогает. Все их проступки караются большей частью расстрелом. Бежит уголовник — прибавят год, два, контрреволюционер — верный расстрел. Неисполнение приказами расстрел. Рот у них закрыт. — Болтнет что-нибудь — прибавят срок и т.п. Вот почему многие и подаются на компромиссы. И винить их трудно.

К этой категории принадлежат обвиняемые в различных контрреволюционных действиях, заговорах, по церковным делам; разные повстанцы, «шпионы», «политические» бандиты, их пособники и укрыватели. Сюда входит духовенство, бывшее белое офицерство, казаки, главным образом кубанские и терские, кавказские народности — черкесы, осетины и грузины и т.п. Много среди контрреволюционеров и возвращенцев из заграницы разных сроков.

Говорить в отдельности о ком-нибудь из контрреволюционеров... по некоторым причинам я не могу, но на мой взгляд людей действительно совершивших преступление, подходящее под одно из тех обвинений, которые им предъявляют, то есть короче говоря преступников, на Соловках нет. Всякого, сколько-нибудь активно участвовавшего в каком-нибудь контрреволюционном заговоре или действии, организатора восстания, шпиона, политического бандита, — Советская власть расстреливает. Другого наказания нет. Поэтому почти все, что попадает на Соловки, все это второстепенные роли. И большей частью по выдуманным, сфабрикованным делам.

Последнюю категорию заключенных на Соловках составляют «блат — шпана», то есть уголовные преступники. Вообще говоря уголовники представляют собой в Советской Pocсии хорошо сплоченную, по-своему дисциплинированную организацию. Живут они по своим законам. В то время, когда к.-ры никак не хотят понять, что тюрьма, это их участь чуть ли не на всю жизнь, не хотят объединиться, в конце концов, ценою нескольких жизней, добиться прав в тюрьме, уголовники считают тюрьму своим домом и устраиваются в ней как можно удобнее для себя.

На Поповом острове они не работают... Право это они себе отвоевали. Вначале их грели, принуждали, потом оставили в покое. Все равно ничего не сделаешь.

Помещаются они в отдельных бараках. Хороший процент их сидят совершенно голыми, то есть совершенно, в чем мать родила... И когда им нужно идти в уборную, то они занимают штаны у приятеля.

Большая часть из этих голышей, — проигравшиеся. Клуб там открыт круглые сутки. Играют все. Деньги имеют колоссальное значение.

«Деньги есть чеканенная свобода, а потому для человека, лишенного совершенно свободы, они дороже вдесятеро».

«Деньги же, — я уже говорил об этом, — имели в остроге страшное значение, могущество. Положительно можно сказать, что арестант, имевший хоть какие-нибудь деньги в каторге, в десять раз меньше страдал, чем совсем не имевший их, хотя последний обеспечен тоже всем казенным, и к чему бы кажется иметь ему деньги»...

Продавали все...

«... Продавались иногда такие вещи, что и в голову не могло бы придти кому-нибудь за стенами острога не только покупать, или продавать их, но даже считать вещами». Говорит Ф. М. Достоевский в своих «Записках из Мертвого дома».

Каторга мало изменилась... Разница в пустяках... В прежнем остроге арестант мог быть спокоен, что он останется жив, теперь его жизнь в постоянной опасности, ему грозит и расстрел и голодная смерть. И теперь деньги имеют еще большее значение. Раньше они шли на покупку водки и табаку, а теперь просто на хлеб, чтобы не умереть с голоду.

Живется уголовникам легче. Сроки у них меньше и, кроме того, на них распространяются различные амнистии и сокращения. Bcе они совершенно не касаются к.-ров. Тюрьмы, лагери переполнены, число преступников растет. Нужно место, поэтому ежегодно, весной приезжает комиссия и до срока освобождает часть уголовников.

В середине между к.-рами и уголовниками, стоят «хозяйственники» и «фальшивомонетчики».

Первые, это главным образом служащие различных учреждений, проворовавшиеся или попавшиеся во взяточничестве. На Соловках их сравнительно мало.

Мне кажется, что в настоящее время в Советской России не найдется ни одного человека, который бы не пошел на уголовное преступление направленное против правительства. Вопрос только в ответственности перед законом, но никак не перед совестью. Сама жизнь, сама Советская власть ставила и ставит людей в такие условия, что волей неволей, но преступление ее закона они совершать должны. И люди не совершают их только из боязни наказания. Раскаяния бывают... Но не говорят зачем я взял. А зачем мало взял.

За последнее время на Попов остров прислали много «фальшивомонетчиков». Хорошо действует Г.П.У. Оно не идет в хвосте за преступлением, а наоборот наваливается на его зародыш. Так било оно по контрреволюции, спекуляции, по взяткам. За последнее время, когда задрожал червонец оно выкинуло лозунг «Все на борьбу с фальшивомонетчиками». И действительно стреляло их нещадно. В Соловки их попало много, но это уже остатки. Все ядра были уже уничтожены. Большинство фальшивомонетчиков евреи. Высылали их сюда иногда целыми семьями.

На Поповом острове находилось около 150-ти женщин. Жизнь их была тоже несладкая. Подоплека к каждому наряду на работу к начальству был разврат... Назначение на какие-либо должности тоже и т.д. Хочешь жить, сходись с кем-нибудь из начальства. Не пойдешь, замотают на работе, прибавят срок...

При ссылке возраст не принимался во внимание. Высылались на Соловки и целые семьи. — Отец, мать и сын. Муж и жена. Мать и дочь.

Официально в таких случаях свидания разрешались раз в неделю. На короткие промежутки встречаться можно было чаще. Вообще же свидания арестованных с родными допускались только с разрешения Москвы и получить такое разрешение было очень трудно.

На Соловках разрешалось получать и писать одно письмо в неделю. Все это проходило через строжайшую цензуру. В письмах совершенно нельзя было говорить о режиме и быте Соловков.

Говорят о расстрелах, которые существуют в Советской Pocсии. Действительно ли там расстреливают? Да. Стреляют... Не так, как стреляли — меньше, и с разрешения центра. Но все-таки стреляют когда им угодно, и сколько угодно. Но ужас не в том, что тебя расстреляют, а в том, что тебя каждую минуту могут расстрелять. Расстреляют ли тебя с санкции Москвы или без таковой, — тебе все равно. Факт тот, что хотя бы ты и не был ни в чем виноват, тебя всегда могут расстрелять. Ужас в том, что царство произвола продолжается.

Физические мучения, лишения, пытки, избиения в Советской России существуют. Я мог бы привести много примеров избиений и пыток заключенных на Соловках и в тюрьмах. Я видел избиение при попытках к бегству, я видел арестованных с разбитыми в кровь лицами, я видел как на них ломали палки, я сам перенес много. Но это все не орудия для большевиков, на этом далеко не уедешь. Большевики гораздо тоньше, чтобы применять эти грубые старые способы. Раз изобьешь — подействует, второй — меньше, третий — еще меньше и т.д. Большевики умны, они этим не злоупотребляют. Важно действовать на психологию, важно, что тебя могут избить, могут пытать, могут расстрелять. Важно, что в России каждый боится этой возможности, этого «могут», что на деле там ни права, ни законности нет. Важно, что царство произвола там продолжается...

Тяжело действовало на меня угнетение личности — упорное желание большевиков сделать из тебя мерзавца. Путь к облегчению своей участи всегда открыт. — Делайся начальством и дави. Но дави уж изо всех сил... А то тебя сметут и задавят.