Сергей Голицын - Записки беспогонника

• Название: Записки беспогонника
• Автор: Сергей Голицын
• Издательство: Русскiй Мiръ
• Жанр: О войне
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-89577-123-5

Писатель, князь Сергей Голицын (1909–1989) хорошо известен замечательными произведениями для детей, а его книга «Сказание о Русской земле» многократно переиздавалась и входит в школьную программу. Предлагаемые читателю «Записки беспогонника», последнее творение Сергея Михайловича, — книга о Великой Отечественной войне. Автор, военный топограф, прошел огненными тропами от Коврова до поверженного рейхстага. Написана искренне, великолепным русским языком, с любовью к друзьям и сослуживцам. Широкий кругозор, наблюдательность, талант рассказчика обеспечат мемуарам, на наш взгляд, самое достойное место в отечественной литературе «о доблестях, о подвигах, о славе».

---

Таким же Эйранов был и на производстве. Инженер-экономист по образованию, он мастерски составлял сводки, но конкретно руководить, объяснять, показать, научить, поправить он не мог.

Ежедневно он важно проходил по трассе и делал замечания только общего порядка: почему рабочие сидят у костра, почему медленно двигаются? Ауказать, что криво выкопано, куда отвести воду — этого он не говорил.

Всеми делами на трассе заправляли два прораба: инженеры Мирер и Крылов.

Мирер был интеллигентный, флегматичный еврей, типичный кабинетный проектировщик, не умеющий подойти к рабочему и не знающий, как организовать его труд.

Крылов когда-то молодым плотником попал на рабфак, через три года попал в вуз, а еще через три года стал инженером.

Ясно, что от такого образования многого требовать не приходилось. Общеобразовательное невежество бывшего плотника было просто ошеломляющим, но природная русская сметка всегда его выручала на производстве, и он считался хорошим инженером.

Была у Эйранова бригада пятнадцатилетних мальчишек из Западной Белоруссии, к ним относились с недоверием, как к выходцам из мест, где был строй капиталистический. Тоненькие, красивые, словно ангелочки, они ходили, как беспризорники 20-го года, в жутких лохмотьях, усеянных вшами. Голод и лишения они переносили стоически, всегда были веселы, пели по вечерам свои песни и никогда между собой не ссорились. Впоследствии, когда они подросли, в армию их не взяли и в комсомол долго не принимали.

Дополнительное питание они доставали энергично, не брезгуя такими способами, какие приносили Эйранову немало хлопот, когда у местных жителей погреба оказывались обчищенными, а замки выломанными. С наступлением весны ангелочки потихоньку от начальства ежедневно отряжали двоих на добывание пищи. На полях оставалось много картофеля. Из оттаявших, вонючих и полужидких картофелин они пекли блины, которые называли «тошнотиками», блины, настолько отвратительные на вкус и запах, что я их есть не мог, а юноши поглощали свои гадости с большим аппетитом, да еще продавали излишки стройбатовцам по 3 рубля за штуку.

Получая рабочих для своих замеров именно из их бригады, я с ними подружился, научил их варить суп из молодой крапивы и из сныти и делать салат из одуванчиков.

Яркой фигурой был их бригадир Ваня Стахевич, умный, энергичный, смелый мальчик, закончивший семилетнюю польскую школу. Впоследствии, отчасти по моей рекомендации, он был направлен чертежником в Управление и там завоевал всеобщую симпатию. Его поставили сперва техником, потом перевели в старшие техники, а когда война закончилась, отправили было на курсы младших лейтенантов, но он был возвращен оттуда из-за своей анкеты.

Между тем события на фронтах нарастали. Было приостановлено движение японцев на Новую Гвинею и наступление немцев в Египет. В газете промелькнули две строчки о том, что Сталин принял японского посла и долго беседовал с ним. Стали шептаться — уж не собираемся ли мы заключать сепаратный мир? И вдруг через два дня после того сообщения вечером по радио я услышал голос Левитана, возвещающий, что сейчас будет объявлено правительственное сообщение. Сидели мы тогда в столовке. И сразу все вздрогнули, насторожились.

Оказалось, радость какая. Выпускается новый заем! Как всегда, с энтузиазмом все подписались на 120, на 200 %.

И у нас на фронтах многомесячное молчание было прервано: началось наше весеннее наступление на Харьков. Газеты затрубили — победа, война вступает в новую фазу! Харьков был нами взят. А потом газеты вдруг замолчали, а потом помянули, словно вскользь, что Харьков пришлось оставить. И снова на фронтах притихло.

Только много спустя, уже в Германии, я прочел подробности с картами, схемами и фотографиями, как маршал Тимошенко бросил войска в ужасающую ловушку, когда немцы, словно клещами, сжали с флангов вырвавшиеся вперед наши армии.

Немцы очень хвастались этой своей победой и забросали нас ядовитыми листовками.

Была, например, такая листовка: гордо стоит Тимошенко с физиономией орангутанга, осыпанный орденами и медалями, но, между прочим, в обмотках и босиком; а внизу надпись: «Не хвались, идя на рать». А на обороте листовки тот же Тимошенко летит кувырком — громадный сапог поддает ему под зад, а внизу подпись: «А хвались, идя с рати». И еще ниже табличка: «Маршал Тимошенко потерял убитыми и пленными: под Белостоком — столько-то, под Минском — столько-то, под Смоленском — столько-то, под Вязьмой — столько-то, под Харьковом — столько-то». Выходило больше миллиона. Листовка была мерзкая, цифры преувеличенные, но и доля правды казалась очень горькой.

Сроки окончания строительства железной дороги приближались, но фактически было выполнено намного меньше, чем показывалось в сводках. У Эйранова было не менее 75 % туфты, но у меня не хватало решимости поднять об этом вопрос, хотя я чувствовал, что рано или поздно вынужден буду так поступить, если не хочу попасть под суд.

20 мая этот трудный для меня вопрос разрешился довольно просто: неожиданно явилась воинская часть — саперы военно-восстановительных батальонов. Им была передана половина трассы Эйранова. Я участвовал в этой передаче. Благодаря техническому невежеству саперных командиров, нам удалось их обдурить с объемом земляных работ, якобы выполненных на участке.

Несколько дней я разбивал для них выемки и устанавливал лекала насыпей. Кормили они меня по тогдашнему времени хорошо и были со мной очень любезны. Я подучивал нескольких командиров, как обращаться с нивелиром. Командиры эти были молодцы, энергичны, но техническое невежество их оказалось действительно поразительным, они не имели и понятия о железнодорожном профиле, о красных и черных отметках, а земляные работы организовали самым диким образом, куда хуже наших прорабов.

Наши имели вагонетки, тачки и носилки, у саперов не было ни одной доски, ни одного гвоздя, ни одного топора. Красноармейцы забирали землю лопатой и так на лопате относили ее метров на 20. Однако политработники килограмм гвоздей все же достали и увешали деревья по сторонам трассы лозунгами с неизменными молитвами великому Сталину.

У этих саперов я и жил в соседней с Ильинским деревне и ничего не знал, что творится у наших на участке и в районе. Случайно от одного приехавшего из Дмитрова командира узнал, что наши уезжают куда-то на юг. А в тот день я как раз обнаружил невязку между реперами, переданными нам изыскательской партией Наркомата путей сообщения. Следовало бы немедленно об этом поднять дело, так как это грозило крупным скандалом, ведь при строительстве получилась бы на железнодорожном полотне ступенька высотой в 1 м 23 см.

Но раз наши уезжают, я решил удрать от саперов и на следующий день помчался в Ильинское. Там застал только Эйранова с женой и сыном Виктором, ожидавших машину. А все рабочие недавно ушли.

Я узнал, что наше Управление Полевого Строительства спешно перебрасывается из Дмитрова на возведение оборонительного рубежа к северу от Воронежа на берега Дона, что эшелон уже подан и вечером отправляется.

Что делать? Что делать? У саперов мой нивелир, но была от них расписка и письменное распоряжение Эйранова о его выдаче во временное пользование. Невязка размером 1,23 м! К черту невязку! Без меня разберутся. Ждать машину? А если она придет по этой ужасающей дороге только к вечеру? А если совсем не придет? Я не успею проститься с родителями. И я помчался в Дмитров пешком.

В штабе района встретил Итина. С истерическими воплями он набросился на меня. Оказывается, сегодня утром поехала в Задонск машина во главе с нашим главным инженером Карагодиным, с ним отправились топограф Некрасов, инженер техотдела Савозин и несколько снабженцев. Должен был ехать и я, за мной посылали, меня искали, а я как сквозь землю провалился. Эшелон подан, идет погрузка, вечером выезжают все, кроме Итина, который остается на генеральную передачу трассы саперным частям.

Я побежал к эшелону. Зеге приказал взять весь хозяйственный инвентарь — тачки, лопаты, топоры, вагонетки и прочее. Все это сейчас грузилось в спешке в товарные вагоны, чтобы ничего не оставить нашим сменщикам, хотя существовал приказ, чтобы именно все им передать.

Зеге стоял возле эшелона и распоряжался. Я подошел к нему. Увидев меня, он начал наливаться кровью. Не дожидаясь, когда он на меня набросится, я выпалил длинную оправдательную речь о том, что, живя у саперов, понятия не имел о нашей передислокации. Не знаю, поверил ли он мне, но махнул рукой и разрешил мне отлучиться на один час.

Я помчался к родителям. Забежал буквально на десять минут, перецеловался со всеми. С матерью расстался на три года, с отцом навсегда.

Взял я свой рюкзак и пошел к эшелону, который стоял на ветке позади перчаточной фабрики. Сестра Маша провожала меня. Часа два мы с ней ходили вдоль товарных вагонов и разговаривали. Тогда она была худенькая и красивая.