Дэйв Пельцер - Ребенок, который был вещью. Изувеченное детство

• Название: Ребенок, который был вещью. Изувеченное детство
• Автор: Дэйв Пельцер
• Жанр: Психология
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-386-04021-5

«Ребенок, который был вещью» — незабываемый рассказ об одном из наиболее вопиющих случаев жестокого обращения с детьми в истории штата Калифорния. Психически нестабильная мать-алкоголичка годами избивала и морила голодом маленького Дэйва Пельцера. Она изощренно издевалась над ним, в результате чего мальчик не раз оказывался на пороге смерти.

Дэйв спал на старой раскладушке в холодном гараже, носил грязную, рваную одежду. Когда мать решала, что еда для него — непозволительная роскошь, он довольствовался отбросами, которыми брезговали даже собаки.

Мир за стенами родительского дома ничего не знал о кошмарной жизни мальчика. Ему не к кому было обратиться за помощью. Лишь мечты помогали ему держаться — мечты о ком-то, кто будет заботиться о нем, любить и называть сыном.

---

Д. Пельцер Ребенок, который был вещью. Изувеченное детство

Некоторые имена, приведенные в этой книге, были изменены, чтобы защитить частную жизнь и достоинство упомянутых здесь людей.

«Ребенок по имени Это» — первая часть трилогии; она отражает взгляд ребенка на произошедшие события и написана соответствующим языком. Манера изложения и словарь свидетельствуют о возрасте и жизненном опыте ребенка на тот период.

Книга основана на событиях, происходивших с ним с четырех до двенадцати лет.

Вторая часть трилогии, «Потерявшийся мальчик», рассказывает о его жизни с двенадцати до восемнадцати лет.

Ребенок, который был вещью

Эту книгу я посвящаю своему сыну Стивену, который, милостью Божией, научил меня любить и радоваться жизни так, как умеют только дети.

Я также посвящаю эту книгу учителям и другим работникам начальной школы Томаса Эдисона:

Стивену Э. Зиглеру,

Афине Констан,

Питеру Хэнсену,

Джойс Вудворт,

Дженис Вудс,

Бэтти Хоувелл,

и школьной медсестре.

Я благодарю вас за вашу смелость, за то, что вы не задумываясь поставили под угрозу свою карьеру в тот судьбоносный день, пятого марта 1973 года.

Вы спасли мою жизнь.

Глава 1 Спасение

5 марта 1973 года, Дэли-Сити, Калифорния…

Не успеваю. Я должен вымыть посуду как можно скорее, иначе останусь без завтрака; вчера меня уже лишили ужина, так что мне обязательно нужно поесть. Мама носится по дому и кричит на братьев. Я слышу, как она, громко топая, идет по коридору в сторону кухни. Опускаю руки обратно в обжигающе горячую воду. Поздно. Она заметила, что я стоял без дела.

ШЛЁП! Мама бьет меня по лицу, и я падаю на пол. Я давно понял, что нельзя оставаться там и ждать следующего удара. Мама воспринимает это как неповиновение, начинает бить еще сильнее и — что страшнее всего — оставляет без еды. Я встаю к раковине и стараюсь не встречаться с мамой взглядом, пока она кричит на меня.

Я покорно молчу и киваю в ответ на ее угрозы. «Пожалуйста, — думаю я, — только дай мне поесть. Можешь бить меня, только не оставляй без еды». От очередного удара я бьюсь головой о кухонный кафель. Слезы притворного поражения бегут по щекам, мама резко разворачивается и уходит, явно довольная собой. Я считаю шаги, убеждаюсь, что мать не вернется, и облегченно вздыхаю. Получилось. Она может издеваться надо мной сколько угодно, но ей не выбить из меня желания выжить.

Я домываю посуду и заканчиваю другие утренние дела. В качестве награды меня ждет завтрак — остатки хлопьев с молоком, которые не доел один из моих братьев. Сегодня — «Лаки Чармз». Несколько глазированных подковок плавают в полупустой миске; я проглатываю их как можно быстрее, пока мама не передумала. Она уже делала это раньше. Ей нравится использовать еду как оружие. Она понимает, что нельзя выкидывать объедки в мусорное ведро, иначе я обязательно вытащу их оттуда. Ей известно большинство моих уловок.

Через несколько минут я уже сижу в старом семейном фургоне. Я слишком долго копался на кухне, поэтому меня придется подвозить до школы. Обычно я добираюсь сам — бегу изо всех сил и успеваю как раз к началу занятий, поэтому не могу стащить еду из чьей-нибудь коробки с завтраком.

Мать высаживает моего старшего брата, но мне приходится остаться в машине — ей нужно рассказать о том, что ждет меня завтра. Она собирается отвезти меня к дяде Дэну. Уж он-то «позаботится обо мне». Звучит как угроза. Я испуганно смотрю на мать, притворяясь, будто мне действительно страшно. Дядя Дэн, конечно, строгий, но он точно не будет обращаться со мной так, как она.

Прежде чем фургон полностью останавливается, я бросаюсь на улицу. Мать кричит, чтобы я вернулся. Я забыл свою мятую коробку с завтраком; последние три года ее содержимое не менялось — два бутерброда с арахисовым маслом и несколько морковных палочек. Прежде чем я закрываю дверь, она говорит: «Скажи им… Скажи, что ты врезался в дверь». А потом добавляет голосом, который я очень редко слышу по отношению к себе: «Хорошего дня». Я смотрю в ее опухшие красные глаза. Маму мучает похмелье после вчерашней пьянки. Ее когда-то красивые блестящие волосы висят неровными грязными прядями. Как обычно, никакой косметики, лишний вес, о котором ей прекрасно известно. В последнее время только так она и выглядит.

Я опоздал, поэтому должен сначала зайти в учительскую. Седая секретарша улыбается мне и желает доброго утра. Потом в учительскую заходит школьная медсестра; она ведет меня в свой кабинет, где мы проходим через обычную процедуру. Сначала она внимательно осматривает мое лицо и руки. «Что с твоим глазом?» — спрашивает она.

Я робко отвечаю: «Случайно врезался в кухонную дверь…»

Она улыбается и качает головой. Достает блокнот из ящика стола. Перелистывает несколько страниц и протягивает его мне.

— Вот, — показывает она, — ты говорил это в прошлый понедельник. Помнишь?

Я быстро придумываю новую историю:

— Я играл в бейсбол, и меня ударили битой. Случайно.

«Случайно». Я должен говорить это каждый раз. Но медсестру не так просто обмануть. Она мягко ворчит на меня, чтобы я сказал правду. В конце концов я всегда признаюсь, хотя и чувствую, что должен защищать маму.

Медсестра уверяет, что со мной все будет хорошо, и просит снять одежду. Я слышу это уже целый год, так что сразу подчиняюсь. В моей рубашке с длинными рукавами больше дыр, чем в швейцарском сыре. Я ношу ее почти два года. Мама заставляет надевать ее каждый день — это еще один способ унизить меня. Штаны протерлись, а ботинки прохудились так, что видно пальцы. Пока я стою в одном белье, медсестра записывает в блокнот мои синяки и ушибы. Внимательно считает шрамы на моем лице, проверяя, не упустила ли что-нибудь в прошлый раз. Просит меня открыть рот, чтобы посмотреть зубы: передние откололись, когда я ударился о кухонный стол. Делает еще несколько записей. Продолжает осмотр, задерживаясь на старом шраме у меня на животе.

— А сюда, — она глубоко вздыхает, — она ударила тебя ножом?

— Да, мэм, — отвечаю я. «Нет! — кричу про себя. — Я все испортил… снова!»

Медсестра, судя по всему, заметила мое замешательство. Откладывает записную книжку в сторону и обнимает меня. «Боже, — думаю я, — она такая теплая». Не хочу, чтобы она меня отпускала. Хочу и дальше стоять вот так. Я крепко зажмуриваюсь, и несколько секунд в мире не существует ничего, кроме теплоты и чувства защищенности. Медсестра гладит меня по голове. Я вздрагиваю — она случайно задевает шишку, которая осталась после утреннего «разговора» с мамой. Затем медсестра уходит. Я бросаюсь к своим вещам, чтобы поскорее одеться. Никто не знает, но я стараюсь все делать как можно быстрее.

Медсестра возвращается через несколько минут с директором — мистером Хансеном. Вместе с ним приходят мисс Вудс и мистер Зиглер, мои учителя. Мистер Хансен очень хорошо меня знает. Я бываю в его кабинете чаще, чем другие ученики. Он просматривает записи медсестры, пока она рассказывает ему о своих наблюдениях. Я боюсь встречаться с ним взглядом, этот страх вынесен из общения с матерью. А еще я не хочу ничего ему говорить. В прошлом году он позвонил маме и спросил, откуда у меня синяки. В то время он понятия не имел о том, что происходит на самом деле. Мистер Хансен знал только, что я — проблемный ребенок, крадущий еду. Когда я пришел в школу на следующий день, он увидел, что со мной сделала мать. Больше он ей не звонил.

Мистер Хансен хрипло говорит, что с него хватит. Я начинаю трястись от страха. «Он снова позвонит маме!» — молча кричу я. Не выдерживаю и начинаю плакать. Тело трясется, подобно желе, я всхлипываю, как ребенок, и прошу мистера Хансена не звонить матери.

— Пожалуйста, — скулю я, — только не сегодня! Вы не понимаете, сегодня же пятница!

Мистер Хансен уверяет, что не собирается звонить моей матери, и отправляет меня в класс. Первый урок уже закончился, так что я сразу иду на английский к миссис Вудворт. Сегодня контрольная на знание штатов и их столиц. Обычно я хорошо учусь, но в последние месяцы оценки перестали меня волновать, я сдался; уроки больше не помогают отвлечься от того, что творится дома.

Когда я вхожу в класс, остальные ученики начинают зажимать носы, шипеть и фукать. Учительница, заменяющая нашего обычного преподавателя, машет рукой перед лицом. Она не привыкла к моему запаху. Она протягивает мне листок с заданием так, чтобы я не подходил к ней слишком близко. Прежде чем я успеваю занять свое место позади всего класса и открыть окно, меня снова вызывают к директору. Класс вздыхает с нескрываемым облегчением. Я изгой, меня здесь не любят.