Стивен Кинг - Роза Марена

• Название: Роза Марена
• Автор: Стивен Кинг
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 1998
• ISBN: 5-237-01974-9 (ACT), ISBN 5-03-003235-5 (Мир)

Четырнадцать лет Рози Дэниэльс была замужем за тираном-полицейским. В один прекрасный день она решила — хватит. Но муж считал иначе: как охотник травит добычу, так он преследовал ее, мало-помалу сходя с ума от ненависти. И тогда Рози, спасая свою жизнь, ушла в воображаемый мир, где стала совсем другой женщиной — Розой Мареной. А погоня продолжалась…

---

Возникло такое ощущение, словно картина увидела ее.

3

Никогда в жизни Рози не сталкивалась ни с чем подобным. Картина притягивала ее к себе с мощной силою. Но это не показалось ей странным — она уже целый месяц ничему не удивлялась. Не сочла она эту силу неестественной (по крайней мере сначала), и вот почему. За четырнадцать лет брака с Норманом Дэниэльсом, когда она была отрезана от всего мира, у нее просто не было инструментов для того, чтобы отличать естественное от неестественного. Для определения естественности происходящего в тех или иных ситуациях она в основном использовала опыт, почерпнутый из телевизионных передач и редких фильмов, на которые ее водил муж (Норман Дэниэльс не пропускал фильмов с Клинтом Иствудом в главных ролях). В рамках полученного опыта ее реакция на картину, которую она увидела в магазине, казалась ей почти естественной. Героев кинофильмов и телевизионных постановок вечно что-то сбивало с ног в прямом или переносном смысле.

И потом, все это не имело значения. Имело значение лишь то, как картина позвала ее, вытеснив у нее из головы все, что она сейчас узнала про свое кольцо. Картина заставила ее забыть, как она собиралась выбраться из этого магазина; затмила собою мысли о том, какое облегчение почувствуют ее стертые ноги, когда она сядет в автобус Голубой линии, останавливающийся перед «Горячей Чашкой»; заставила ее забыть обо всем. Она лишь думала: «Ты только взгляни! Разве это не самая чудесная картина на свете?»

Написанное маслом полотно в деревянной раме, около трех футов длиной и двух высотой находилось между сломанными часами и маленьким обнаженным херувимом. Неподалеку были выставлены другие произведения искусства (старая гравюра собора Св. Павла, акварель с фруктами в вазе, гондолы на рассвете на Большом канале Венеции, изображение охоты со сворой собак, несущихся по залитой туманом английской вересковой пустоши), но она едва взглянула на них. Взгляд ее приковала к себе лишь картина с женщиной на холме — и только. По сюжету и исполнению она не очень отличалась от картин, сваленных кучей в комиссионных магазинах, антикварных лавках и на придорожных распродажах по всей стране (и, вероятно, по всему миру). Но картина притягивала ее взор, вдохнула в нее мысли и чувства под стать чистейшим откровениям, присущим лишь глубоко затрагивающим нас произведениям искусства — песне, заставившей нас плакать, роману, позволившему посмотреть на мир иначе, стихотворению, благодаря которому вы ощутили прелесть жизни, танцу, заставившему на несколько минут забыть, что когда-нибудь нас не станет.

Ее эмоциональная реакция была столь внезапной, горячей и совершенно не связанной с ее реальной повседневной жизнью, что поначалу рассудок пришел в полное смятение, не дав решения, как быть с этим наплывом чувств. Секунду или две сознание Рози походило на коробку передач, неожиданно соскочившую на нейтралку, — двигатель ревет как бешеный, но безрезультатно. Потом врубилось сцепление — рычаг переключения передач плавно скользнул на место.

«Это именно то, что я хочу для своего нового дома, поэтому я так возбуждена, — подумала она. — Вот что мне надо, чтобы дом стал по-настоящему моим».

Она охотно и с благодарностью ухватилась за эту мысль. Правда, дом будет всего лишь комнатой, но ей обещали большую комнату с маленькой кухонькой и отдельной ванной. В любом случае, это будет первый дом в ее жизни, принадлежащий ей одной. Оттого он и будет играть такую важную роль, и оттого вещи, которые она выберет для него сама, тоже будут так важны… И первая вещь станет самой главной — ведь она задаст тон всем остальным, вообще всему, что последует за ней.

Конечно, комната, в которой она будет жить, служила пристанищем для многих одиноких, малообеспеченных людей. Они жили до нее и будут жить после. Но пока она будет там жить, это будет ее комната. Последние пять недель явились переходным периодом, переправой между старой жизнью и новой. Когда она переедет в комнату, которую ей обещали, ее новая жизнь — ее самостоятельная новая жизнь — начнется по-настоящему, и… эта картина, которую Норман никогда не видел и о которой никогда не высказывал своего суждения, — та, что будет принадлежать только ей, — может стать символом новой жизни.

Вот так ее рассудок — здравый и совершенно неискушенный — моментально объяснил, определил и разложил по полочкам ее неожиданную острую реакцию на картину с женщиной на холме.

4

Это была единственная застекленная картина в проходе (Рози понятия не имела, что полотна, написанные маслом, обычно не держат под стеклом, потому что им нужно дышать), и в нижнем левом углу ее был приклеен желтый ярлычок с надписью «$75 или?».

Она потянулась к ней задрожавшими руками, взялась за раму, осторожно сняла картину с полки и пошла с ней обратно по проходу. Старик с потрепанным чемоданчиком был все еще на прежнем месте и продолжал наблюдать за ней, но Рози не замечала его. Она подошла прямо к прилавку и осторожно положила картину перед Биллом Стэйнером.

— Что-то пришлось вам по вкусу? — спросил он.

— Да. — Она постучала пальцем по ярлычку в углу рамы. — Тут написано: семьдесят пять долларов, а дальше стоит вопросительный знак. Вы говорили, что можете дать мне полсотни за мое свадебное кольцо. А хотите поменяться? Мое кольцо — на эту картину?

Стэйнер прошелся вдоль прилавка, откинул крышку в проходе и, обойдя прилавок, подошел к Рози. Он взглянул на картину так же внимательно, как осматривал ее кольцо, но на этот раз в его взгляде можно было прочитать удивление.

— Не помню такую. Не думаю, что видел ее раньше. Должно быть, отец подобрал ее где-то. Он у нас любитель искусства, а я — просто мистер Принесь-Отнесь-Подай-Пошел Вон.

— Это значит, что вы не можете…

— Торговаться? Это уж слишком, мэм! Я готов торговаться, пока коровы не вернутся осенью с пастбищ, если дать мне волю. Но на этот раз я не получу такого удовольствия. Я счастлив пойти вам навстречу — по рукам. И мне не надо будет смотреть вам вслед, думая, не прогадал ли я.

И тут еще одно случилось с ней впервые. Прежде чем она поняла, что делает, Рози обвила руки вокруг шеи Билла Стэйнера и поцеловала его.

— Спасибо! — воскликнула она. — Огромное спасибо!

Стэйнер смущенно рассмеялся.

— Ну и ну… На здоровье, — сказал он. — Насколько я помню, меня впервые обнимает покупатель в этих стенах. Нет ли здесь еще картин, которые вы хотели бы приобрести, леди?

Старый чудак в плаще — тот, кого Стэйнер называл Робби, — подошел поближе, чтобы рассмотреть картину.

— Учитывая, что собой представляют большинство хозяев комиссионных магазинов, это, вероятно, знамение свыше, — сказал он.

— Наверное, так, — кивнул Билл Стэйнер.

Она почти не слышала их. Она рылась в своей сумочке, ища завернутое в салфетку колечко. У нее ушло гораздо больше времени, чем нужно, на то, чтобы отыскать его, поскольку ее взгляд все время возвращался к картине на прилавке. Ее картине. В первый раз она с нетерпением думала о комнате, в которую переедет. Ее собственное жилье, а не просто койка среди многих других. Ее собственный дом и ее собственная картина, которую она повесит на стену. Это первое, что я сделаю, подумала она, когда ее рука наткнулась на бумажный сверток. Она развернула салфетку, достала кольцо и протянула его Стэйнеру. Но он даже не взглянул на него, а продолжал внимательно изучать картину.

— Это настоящее масло, не репродукция, — сказал он. — И я не думаю, что она хороша. Вероятно, поэтому ее и закрыли стеклом — кому-то пришло в голову слегка приукрасить ее. Что это может быть за здание у подножия холма? Развалины фазенды в саду?

— Я полагаю, это, должно быть, руины храма, — тихо сказал старик с чемоданчиком. — Возможно, греческого храма. Хотя трудно сказать наверняка.

Сказать было действительно трудно, поскольку здание, о котором шла речь, было скрыто зарослями почти по самую крышу. Пять передних колонн заросли виноградной лозой. Шестая лежала на земле, разбитая на куски. Около рухнувшего постамента лежала упавшая статуя, настолько закрытая зеленью, что можно было различить лишь гладкое белое лицо, уставившееся в гряды грозовых туч, которыми художник щедро разукрасил небо.

— Ага, — сказал Стэйнер. — Как бы там ни было, мне кажется, у картины неправильная перспектива — здание слишком велико для того места, где оно стоит.

Старик кивнул.

— Но это необходимая уловка. В противном случае ничего не было бы видно, кроме крыши. А уж про рухнувший постамент и статую тогда вообще забудь — они были бы совсем не видны.

Что касается Рози, то фон картины ее совершенно не занимал. Все ее внимание было приковано к центральной фигуре. На вершине холма, отвернувшаяся к руинам храма так, что зритель мог видеть лишь ее спину, стояла женщина. Ее светлые волосы были заплетены в косу, закинутую на спину. Одно из округлых предплечий — правое — охватывал широкий золотой обруч. Левая рука была поднята, и, казалось, она прикрывает глаза. Это было странно, учитывая предгрозовое небо без проблесков солнца, но все равно она, похоже, загораживала глаза ладонью. На ней было короткое одеяние пурпурно-красного цвета — тога, решила Рози, — оставлявшее одно кремовое плечо голым. Невозможно было определить, во что она обута: трава, в которой она стояла, доходила ей почти до колен.