Эдуард Перруа - Столетняя война

• Название: Столетняя война
• Автор: Эдуард Перруа
• Издательство: Евразия
• Жанр: История
• Год: 2002
• ISBN: 5-8071-0109-Х

XII—XIII вв. прошли под знаком подспудной борьбы между двумя самыми могущественными государствами Европы — французским и английским королевствами. Интриги, мелкие стычки, феодальные конфликты и турниры, соперничество на ниве искусства и меценатства составляли неотъемлемую и привычную часть существования монарших дворов. Но в XIV в. противоречий стало слишком много, чтобы их и дальше можно было скрывать под маской рыцарственных и куртуазных отношений. Спесь государей Франции, жаждавших подчинить английских королей своей воле, заставила вспыхнуть долго тлевший конфликт. Война, которая началась, была долгой и кровавой. На полях сражений произошло то, чего никто не ждал — великолепное и надменное французское рыцарство, гордость всей Европы, оказалось повержено в прах стрелами английских лучников. Битва следовала за битвой, но конца войне не было видно. Обе страны устали воевать, но правители упорно не желали заключать мир. В какой-то момент Франция оказалась на краю гибели, её законный король в изгнании и лишь колоссальное усилие вернуло трон французской династии.

---

Эта концентрация политической власти сопровождалась равнозначным ростом земельных богатств. Все состояние Ланкастеров возникло благодаря тому, что Джон Гонт и его сын как удачливые наследники объединили в своих руках богатства многих крупных родов: должности и звания Мон-форов, ланкастерский апанаж, владения Боэнов и в целом пять графских титулов. В первой половине XV в. Йорки добавили к бедному апанажу Эдмунда Лэнгли обширные имения Кларенсов в Ирландии и Мортимеров в уэльских марках. Между этими удельными князьями и другими баронскими домами, связанными между собой многочисленными брачными союзами, разница была только в ранге. Основа их могущества — обладание землей. Все старались расширить и упрочить эту мощь. Прежде всего — концентрируя доселе очень разбросанные владения и превращая их в обширные сеньории с одним-единственным держателем; для этого использовались все средства — обмены, покупки, королевские дарения. Потом — улучшая управление своими фьефами: теперь у каждого магната было свое ведомство двора (hotel) по образцу королевского, свои финансовые и административные службы, позволившие им жить на широкую ногу и проводить собственную политику. И, наконец, создавая себе клиентелу.

Уже тогда неосторожные действия монархии породили тех «новых феодалов», которые того и гляди возьмут короля под опеку и уничтожат его власть. Чтобы упростить набор своей армии, Эдуард III разрешил своим крупным вассалам приводить ему все более и более многочисленные контингенты, избавляя тем самым от забот своих шерифов: это они бы должны были набирать королевский ост, но им не хватало для этого необходимой власти принуждать подданных. Таким образом, бароны брали себе на службу все больше воинов, которые становились их retainers[135], образуя тем самым баронскую «дружину» (retenue[136]). При Генрихе V дело дошло до того, что его армии почти исключительно состояли из таких феодальных контингентов, а королевская дружина сходила на нет. Мелкая знать, алчная и нуждающаяся, до тех пор преданная монархии, теперь толпами валила на службу к принцам, тем более спеша сделать это, что прекращение континентальных войн лишило ее прибыльного времяпрепровождения. Те платили за это пожалованиями земель на условии принесения оммажа (понимая, что ответствен за это прежде всего он, Эдуард III пытался, но тщетно, ограничить эти субинфеодации) и прежде всего пенсиями или рентными фьефами. Тем самым почти весь класс рыцарей оказался распределен по клиентелам магнатов. Рыцари носили их «ливрею» и находились у них «на содержании». Лишь слишком поздно, уже в начале гражданской войны, правительство Генриха VI издаст указы, запрещающие «ливрею и содержание дружин (maintenance)». Сославшись на ничтожный повод, горстка баронов могла собрать войска, явиться с оружием в парламент и навязать ему свою волю.

При всей своей немногочисленности группа высших баронов не сумела сохранить единство. В ней началась борьба партий, рассчитывавших в случае победы обогатиться за счет добра побежденных. Гражданская война, не имеющая в стране глубоких корней, не посягала ни на политические принципы, ни на социальную структуру и не сталкивала одни провинции с другими. Ее главные действующие лица образовали группировки по родственным связям. Ричард Йорк был женат на Сесили Невиль, и поэтому вокруг него группировались его шурины или племянники Невили, наследники графств Солсбери, Уорик и Кент. Перечень йоркистских полководцев дополняли еще один его племянник, герцог Норфолк, и еще один шурин — граф Эссекс. Сомерсет, последний представитель дома Бофоров по мужской линии, возглавил враждебный клан; семейные связи связывали его с Оуэном Тюдором из Уэльса, наследником Пемброков. Его силы возрастали благодаря поддержке со стороны Перси, графов Нортумберлендских, некогда ярых врагов династии, а теперь верных сторонников Ланкастеров; благодаря им на его сторону встала северная знать.

Прежде чем полностью сгинуть в этой буре, перебив друг друга в ходе все более ожесточенной борьбы, эта высшая аристократия создаст угрозу для существования самого механизма управления, а тем самым и для власти монарха. При последних Плантагенетах и при первых Ланкастерах старинные англо-нормандские институты власти еще развивались в направлении все большей специализации центральных органов и все более строгого контроля над служащими на местах. В центре теперь прочно утвердились три ведомства, главы которых сообща руководят в Совете политическими делами: Канцелярия, сохраняя административные функции, стала все более и более популярным судебным органом, потому что судила по справедливости, без узкого формализма, характерного для других судов; Палата Шахматной доски, напротив, мало-помалу утратила свои судебные полномочия, оставшись только Казначейством и Счетной палатой; наконец, Ведомство малой печати связывало между собой крупнейшие административные ведомства и Совет. Начиная с середины царствования Эдуарда III ведомство двора, отнюдь не намереваясь соперничать с главными государственными органами, помогало им в решении их задач и дополняло их деятельность. Гардероб, специализирующийся на организации военных походов, образовал «большой гардероб» — склад обмундирования, расположенный в лондонском Сити, и «частный гардероб» — арсенал оружия и боеприпасов, размещенный в Тауэре. При ведомстве двора, с тех пор как из него выделилось Ведомство малой печати, возник новый секретариат — бюро печатки[137], глава которого, со времен Ричарда II именуемый «секретарем», являлся самым приближенным советником короля, до такой степени важным, что в следующем веке Тюдоры возведут его в ранг «главного государственного секретаря»[138], предшественника министров короны Нового времени. В лице Томаса Бекингтона, епископа Батского, Генрих VI имел чрезвычайно квалифицированного секретаря, хорошего администратора, сведущего политика и дипломата. В провинциях королевская власть создала, как и во Франции, много чиновничьих комиссий, выполняющих временные миссии, несущих ответственность непосредственно перед королем и более гибких, чем старинные местные органы, суды графств или шерифов: это комиссии асессоров и сборщиков налогов, следователей либо магистратов с поручением «заслушать и завершить» определенные дела, мировых судей и «пахарей» (laboureurs), использующих старинные законы для поддержания порядка и нормальной работы. Но с тех пор как политическая борьба вокруг трона слабого Генриха VI усилилась, создается впечатление, что весь этот механизм крутился вхолостую. Возможно, как некогда во Франции при власти принцев, доходы государства ушли на увеличение числа ведомств и слишком частые чистки? С уверенностью сказать этого нельзя. Сам объем административных архивов, сохраненных для нас английскими службами по сей день, делает их обработку делом небыстрым; эрудиты, обескураженные обширностью этой задачи, пока не сумели в достаточной мере описать для нас функционирование ланкастерской или Йоркской администрации. Некоторые признаки позволяют думать, что такое обилие контор, уполномоченных, судей и бюрократии так и не обеспечило ни исполнения королевской воли, ни получения достаточных доходов, ни удержания страны в повиновении. Палата Шахматной доски, скованная своими рутинными и обветшалыми методами, не имела никакой возможности добиться оплаты от нерадивых податных людей. Налоги поступали плохо, расходы контролировались недостаточно тщательно и недостаточно быстро, невозможно было ни спрогнозировать бюджет, ни подвести баланс. В судах тяжеловесная процедура до бесконечности затягивала процесс, замедляла вынесение приговора, который никто не мог привести в исполнение, если подсудимый не явился. «Мир короля» слишком часто оказывался не более чем пустым словом; все больше насилий, самоуправств, частных войн, колоритные или зловещие отголоски которых слышатся как в официальных грамотах о помиловании или outlawry[139], так и в корреспонденции Пастонов.

Однако можно ли сказать, что страна скатывалась к анархии, к безрассудствам, куда ее толкала воинственная аристократия? Не считая профессиональных военных, знатных вельмож, алчных мелких дворян и наемников из всех сословий, династическая борьба не интересовала никого. Городские коммуны хотели лишь сохранить свои богатства и заниматься коммерцией в условиях общественного порядка, сохраняемого компетентным правительством; они торговали с обоими лагерями, поскольку это им было всего выгоднее. В деревнях тоже вздыхали по утраченному спокойствию. Даже в советах суверенов легисты размышляли о правилах хорошего управления страной, превозносили монархию, расхваливали совершенство ее институтов, чье нормальное функционирование, временно прерванное, могло бы восстановиться, если бы на престол взошел более способный и энергичный король. Сэр Джон Фортескью, первоначально главный судья Королевской скамьи, а потом канцлер дома Ланкастеров, за которыми он последует в изгнание, прежде чем примкнуть к торжествующим йоркистам, в своих политических трактатах, написанных как по-латыни, так и по-английски, сумел соединить выводы из римского права и уроки истории с традиционными обычаями, описать достоинства хорошо устроенной монархии, которую ограничивает институт парламента, выражающий чаяния общества. Ни в трактате «De laudibus legum Angliae»[140], ни в «The Governance of England»[141] он не выражает желания ни менять обычную конституцию, ни модифицировать существующие законы. Но зрелище окружающих беспорядков вынуждает его желать улучшения способов управления и прежде всего — укрепления власти монарха: нужно дать королю возможность выбирать чиновников, помешать баронским родам увеличивать свое состояние путем браков между собой, прекратить отчуждения домена, вернуть в Совете все влияние профессиональным функционерам.