Георгий Миронов - Загадки Нострадамуса

• Название: Загадки Нострадамуса
• Автор: Георгий Миронов
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9533-5929-0

Олигарх Осинский, ограбивший государство и соотечественников, скрывается от справедливого возмездия за рубежом. Но скоро становится ясно, что в Англии от кары не скрыться – слишком могущественные группировки подписали ему приговор, и нет на земле места, где он мог бы чувствовать себя в безопасности. Тогда преступник обращается к катренам Нострадамуса, который, по преданиям, был властен над временем. Частично разгадав загадки провидца, олигарх начинает лихорадочно собирать по всему миру крупные исторические рубины, чтобы укрыться от преследователей в иной эпохе. Но ему невдомек, что по его следам идут лучшие следователи Генеральной прокуратуры, и все попытки уйти от возмездия обречены на провал!..

---

– И это правильно! – имитируя южный акцент, согласился хозяин квартиры. – А вот мне пришлось…

– Вам-то что менять?

– Когда в Питере арестовали моего деда, Федора Галактионовича Милованова, то во время допроса в Петрочека его записали как Милованова. А во время паники, когда случилось восстание в Кронштадте, документы потеряли. Хотели деда расстрелять в рамках так называемого «заговора профессора Таланцева» – помните, тогда по этому делу проходил и поэт Николай Степанович Гурилев…

– Помню, конечно. Тогда еще около ста человек расстреляли.

– Да, в списках была фамилия Милованов. Списки чекисты восстанавливали по памяти и с помощью простого метода: прошлись по камерам и приказали сидельцам представиться. Дед должен был бы представиться как генерал Милованов, но, сообразив, что есть в судьбе некая лазейка, сказал: «Полковник Генерального штаба Миловидов».

– Неужто сработало?

– Фокус в том, что это была хотя и не вся, но правда: генерала от инфантерии он получил вместе с офицерским Георгиевским крестом после Брусиловского прорыва. А до того был, соответственно, полковником.

– Но фамилия…

– А предки наши еще в XVIII веке носили двойную фамилию, сохраняя верность двум древним семьям. Потом, уж и не помню, на каком витке истории, осталась от фамилии одна половина…

– Неужели не разобрались там, в Петрочека?

– Разобрались бы, конечно, но, во-первых, спешили – Зиновьев торопил Агранова, который вел то дело… Ну и во-вторых, среди чекистов оказался бывший поручик, недоучившийся гимназист, который по причудливому стечению обстоятельств получал на фонте своего «Георгия» вместе с начальником разведки Брусиловской армии… полковником Миловановым. Характерную бравую внешность выпускника Пажеского корпуса он запомнил, а на фамилию тогда внимания не обратил. Он и подтвердил: «Знаю я, говорит, товарищи, этого полковника. Если бы не он, нам тогда с немцами было бы не справиться. Грамотный человек, и отчаянной храбрости…»

– Освободили?

– Не сразу. Но смертельная волна над головой уже прошла[3].

– Ишь, какая у вас двойная жизнь. И тебе Милованов, и тебе Миловидов.

– И ничего удивительного: я по гороскопу – Близнец. У меня все в двойном варианте. И профессий, как минимум, две. И докторские две защитил – по истории и искусствоведению, и детей двое, жена вот только одна. Как говорится, возможны исключения.

– А драгоценные камни? Сколько среди них «любимых»?

– Два! – рассмеялся хозяин.

– Какие же?

– Корунды и изумруды.

– Так разве ж корунд – драгоценный камень?

– Еще какой! Между прочим, и рубины, и сапфиры – это корунды. Корунд – слово индийское, а русское слово для них одно: яхонт. Помните из сказок и былин это слово?

– Еще бы, в сказках самое распространенное.

– Между прочим, корунды-яхонты еще и потому во всякие сказки попадали, что имеют из всех, наверное, драгоценных камней наибольшее количество вариантов окраски – от совершенно бесцветного и белого, до красного, синего, зеленого, желтого и фиолетового. У ювелиров известно более пятидесяти вариантов цвета корунда.

– Собираясь на встречу с вами, я узнала, что в коллекции Горного института – корунды сорока цветов и оттенков только с одного острова Цейлон.

– А, разоблачили себя… А то прикинулась первоклассницей. «А что такое корунд, профессор?» – рассмеялся Милованов-Миловидов.

– И все же, я не совсем понимаю разницу между рубином и сапфиром, – они, выходит, оба корунды?

– Да, но рубин – красный корунд, а сапфир – синий.

– Тогда сразу, если не возражаете, ограничим разговор только рубинами.

– Химические подробности Вас интересуют?

– Мало.

– Тогда опустим их. Что вам как криминалисту нужно знать? Способы подделки?

– В другой раз.

– Наиболее комфортные варианты незаконного перемещения через границу? Методики определения следов рубинов? Имею в виду…

– Знаю, знаю – есть методики, позволяющие точно определить: были ли в тайнике рубины или нет.

– Опускаем. Запаха рубины не оставляют, как героин, например, но следки, как говорят следователи вашего ведомства, оставляют. Таблицы определения ценности камней в зависимости от размеров, способов огранки, думаю, вы тоже видели. Тогда что?

– История.

– История наиболее крупных камней?

– Шире! Насколько цена камня зависит от исторического прошлого? И самое главное: правда ли, что от истории камня зависят его, якобы, некие «волшебные», или скажем точнее – неизученные свойства?

– Ишь куда копнула, простой милицейский криминалист. Это тема опасная…

– Для кого? Для криминальных авторитетов, которые могут интересоваться такими «камнями с прошлым»?

– Если бы речь шла только о них…

Профессор встал и подошел к окну. В прозрачном августовском воздухе хорошо просматривался берег Строгинской дельты и даже противоположная сторона – крутой спуск к рекe со стороны улицы Живописной.

– Опасная это тема…

– Есть примеры?

– Есть опыт консультирования очень разных людей по вопросам малоизвестных особенностей драгоценных камней.

– Не напугали.

– Тогда приступим…

Глава шестая Рубины баронессы Корф

Анна Алексеевна Батюшкова, урожденная баронесса Корф, спать старалась как можно меньше: ей казалось, что, сокращая время сна, она продлевает жизнь. Жизнь баронесса любила, хотя последние девяносто пять лет та не отвечала ей взаимностью.

Годы до октябрьского переворота 1917 пронеслись как короткий и прекрасный сон, а потом были лишь нескончаемые испытания и унижения. Отец, добрейший Алексей Игнатьевич, один из лучших в Петербурге начала XX века отоларингологов, был обвинен в государственной измене: посмел оказать медицинскую помощь юному офицеру, чудом выбравшемуся из разгромленного войсками Тухачевского города-крепости.

В российском законодательстве ни ранее, до октября 1917-го, ни в первые годы после большевистского переворота не было такой статьи в Уголовном кодексе – «за недоносительство», она появится позднее. Но чекисты не стали разбираться в тонкостях юриспруденции.

Отца и еще двух практикующих врачей, верных клятве Гиппократа, оказавших помощь раненым кронштадтцам, а также известного поэта и путешественника Николая Степановича Гурилева, знавшего об антисоветских настроениях в кружке доцента петербургского университета, обвинили в «недоносительстве». Так называемый «заговор профессора Таланцева» был быстро придуман в кабинетах Петрочека и еще быстрее раскрыт бригадой специально прибывшего из Москвы Якова Сорензона. Сто один человек, в том числе профессура, литераторы, матросы и офицеры Кронштадта были расстреляны[4].

Возможно, милейший барон Корф был как раз сто первым.

Обо всем этом она узнала позднее…

Баронесса тяжело вздохнула. Жаль было и отца, и свою незадавшуюся жизнь.

Вроде бы ничего не болело… Можно было лежать и вспоминать прошлое.

Разумеется, старики в основном думают о прошлом. О будущем думалось в очень уж минорной тональности, в однотонной серо-черной гамме и затягивающем монотонном ритме. Сплошное «Болеро» Мориса Равеля.

В череде же мелькающих в мозгу картинок и эпизодов прошлого время от времени выделялись светлые и даже радостные эпизоды. Такими были дни, когда вся Россия, не говоря уже о Санкт-Петербурге, отмечала 300-летие Дома Романовых. Праздничное настроение взрослых, отца и матушки, гуляния по Дворцовой площади, куда ее привезли посмотреть на появление перед народом членов императорской фамилии… А еще – совершенно особенные лакомства, которые присылались из кухмистерской Иоганна Готлиба Фюрстера с Кронверкской: совершенно невообразимые по вкусу пирожные с ореховым кремом, с цельными орешками, цукатами, засахаренными сливами, виноградом, абрикосами, тающие во рту пирожные «наполеон» с ореховым и фруктовым кремами… Можно себе представить, как умели делать лакомства в кухмистерской, если спустя столько лет во рту сохранялась память об их вкусе…

Впрочем, вкус сырого черного хлеба, который выдавали членам семей изменников Родины в лагере под Красноярском, баронесса тоже отлично помнила.

Когда два воспоминания сталкивались в ее полудремлющем мозгу, выигрывали бриоши с Кронверкской.

Но было и совсем другое воспоминание. Ныне живущие наверняка не знают, что если во рту долго держать кусочек черного хлеба, посасывая его как леденец, то вскоре рождается сладость.

Хорошо, матушка не дожила до конца 30-х, когда дворян брали подчистую. Хотя и в 20-е было непросто. Но как-то выкручивались.

Спасал чекист Селиверстов, учившийся в Военно-медицинской академии у барона Корфа и специализировавшийся с третьего курса как раз по болезням уха, горла и носа. Правда, Миша (дядя Миша – так она его называла в 20-е годы, когда он часто навещал семью любимого профессора, принося то буханку серого хлеба, то ржавую селедку) до четвертого курса не добрался. Ушел добровольцем на фронт. Работал хирургом в госпиталях на передовой, попал под воздействие большевистской пропаганды, пришел в ЧК…