Вальтер Скотт - Обручённая

• Название: Обручённая
• Автор: Вальтер Скотт
• Издательство: Ладомир, Наука
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-86218-449-X

«Обручённая» — исторический роман Вальтера Скотта, посвященный временам правления Генриха II. Он был впервые опубликован в 1825 году и вместе с романом «Талисман» входит в цикл «Рассказы крестоносцев».

---

Словом, коннетабль возвратился в свой шатер весьма довольный удачным разрешением его затруднений, которые еще утром казались почти непреодолимыми. Когда его приближенные собрались, чтобы помочь ему раздеться (ибо у феодальных лордов, в подражание суверенным монархам, были свои levees и couchees[23]), он раздавал им награды и при этом шутил и смеялся веселее, чем они когда-либо слышали.

— Тебе, — обратился он к менестрелю Видалю, который в новой богатой одежде почтительно стоял среди прочих слуг, — я сейчас не дам ничего; но оставайся подле меня, пока я не засну, и утром я награжу твою музыку и пение, насколько они мне понравятся.

— Милорд, — сказал Видаль, — я и так уже награжден и честью, и нарядом, более подобающим менестрелю короля, чем моей скромной особе; но дайте мне тему, и я приложу все старания — не из алчного ожидания щедрот, но из благодарности за уже полученные.

— Благодарю и я тебя, приятель, — сказал коннетабль. — Гуарайн, — добавил он, обратившись к своему оруженосцу, — выставь стражу, а сам останься здесь! Ложись на медвежью шкуру и спи, а если хочешь, послушай менестреля. Ты ведь, кажется, знаток их искусства.

В те тревожные времена в шатре каждого барона обычно спал кто-то из верных слуг, чтобы в случае опасности тот не остался без защиты. Гуарайн вынул меч из ножен и лег, держа его в руке, чтобы при малейшей тревоге вскочить вооруженным. Его темные глаза, в которых сон боролся с желанием послушать певца, были устремлены на Видаля; отражая свет серебряного светильника, они блестели, точно глаза дракона или василиска.

Взяв несколько вступительных аккордов на своей лютне, менестрель попросил коннетабля назвать тему, а он постарается показать свое искусство.

— Верность женщины, — ответил Хьюго де Лэси, опуская голову на подушку.

Сыграв краткую прелюдию, менестрель спел следующую песню:

1
Женщина честна, верна —
Выводите письмена
На песке, в потоке чистом,
В лунном свете серебристом!
И уверить смею вас:
Тверды, прочны, как алмаз
Эти надписи в сравненье
С тем, в чем смысл их и значенье!
2
И паучья нить прочней
Истинности их речей.
Больше вес в зерне песчаном,
Чем в обете их обманном.
Правдою моих к ней чувств
Мерю ложь коварных уст.
Утром ей поверю снова —
Вечером нарушит слово!

— Что это, негодяй! — крикнул коннетабль, приподнявшись и опираясь на локоть. — От какого пьяного рифмача перенял ты эту дурацкую песню?

— От старого, оборванного и угрюмого приятеля моего по имени Опыт, — отвечал Видаль. — Дай Бог, чтобы он не взял в обучение вашу светлость или другого достойного человека!

— Да ну тебя! — сказал коннетабль. — Ты, как я вижу, из тех умников, которые много о себе мнят потому лишь, что умеют обратить в шутку предметы, перед которыми истинные мудрецы благоговеют: честь мужчины и верность женщины. Ты зовешься менестрелем, так неужели у тебя нет песни о женской верности?

— Их было у меня много, милорд, только я не пою их с тех пор, как оставил ремесло шута, которое тоже является частью Веселой Науки. Впрочем, если угодно вашей светлости, я могу спеть на эту тему одну хорошо известную лэ.

Де Лэси жестом выразил согласие и снова лег, пытаясь задремать. А Видаль запел одну из многочисленных и крайне длинных песен об истинном образе верности — прекрасной Изольде; о верной любви, какую она питала и сохранила среди множества опасностей и препятствий к своему возлюбленному доблестному Тристану в ущерб тому, кого любила меньше — своему супругу, незадачливому Марку, королю Корнуэльса, которому, как известно, Тристан доводился племянником.

Не та это была песнь о любви и верности, какую выбрал бы де Лэси; но нечто похожее на стыд не позволило ему прервать ее; быть может, он не хотел поддаться неприятному чувству, какое вызывала у него песнь, или даже признаться в нем. Вскоре он заснул или притворился, что спит; музыкант еще продолжал некоторое время свое монотонное пение, но потом и его начала одолевать дремота; слова песни и звуки, еще издаваемые лютней, стали отрывочными. Затем звуки умолкли совсем, и менестрель, казалось, погрузился в глубокий сон: голова его свесилась на грудь, одна рука опустилась вдоль тела, другая лежала на лютне.

Однако сон его был недолог; а когда он пробудился и оглянулся вокруг, разглядывая при свете ночника все, что находилось в шатре, на плечо ему опустилась тяжелая рука, и голос бдительного Филиппа Гуарайна прошептал ему на ухо:

— Твоя служба на эту ночь окончена. Ступай к себе, и притом как можно тише.

Менестрель, не отвечая, завернулся в плащ и вышел, все же несколько обиженный столь бесцеремонным прощанием.

Глава XXI

Ну, это королевы Маб проказы![24]

Ромео и Джульетта

Предметы, занимавшие наши мысли в течение дня, обычно являются нам и во сне, когда наше воображение, не сдерживаемое рассудком, сплетает из обрывочных мыслей собственные фантастические узоры. Неудивительно поэтому, что де Лэси в своих сновидениях каким-то образом отождествлял себя с Марком, несчастным королем Корнуэльса, и что он пробудился от этих неприятных снов более мрачным, чем был, когда укладывался спать. Пока оруженосец обставлял его levee со всей почтительностью, какая в наши дни окружает одних лишь монархов, он был молчалив и погружен в задумчивость.

— Гуарайн, — промолвил он, наконец, — знаешь ли ты дюжего фламандца, который, говорят, отлично показал себя при осаде Печального Дозора? Такой высокий, дородный детина.

— Конечно, знаю, милорд, — ответил оруженосец. — Это Уилкин Флэммок; я только вчера его видел.

— В самом деле? — сказал коннетабль. — Здесь, в городе Глостере?

— Так оно и есть, милорд. Он прибыл сюда со своим товаром, но также и затем, думается мне, чтобы повидать свою дочь Розу, которая состоит при особе молодой леди Эвелины.

— Он ведь, кажется, бравый воин?

— Как большинство его земляков. В обороне — крепче нету, а на поле толку мало, — ответил оруженосец-норманн.

— И, кажется, человек верный? — продолжал коннетабль.

— Верный, как большая часть фламандцев, когда за верность им платят, — сказал Гуарайн, немного удивленный необычным интересом, какой проявлялся к существу, как он считал, низшего разряда.

Задав еще несколько вопросов, коннетабль приказал немедленно доставить фламандца к нему. В то утро коннетаблю предстояли и другие дела, ибо его поспешный отъезд требовал многих, также спешных, распоряжений; принимая у себя нескольких офицеров своего войска, он заметил при входе в шатер осанистую фигуру Уилкина Флэммока в белой куртке, вооруженного всего лишь ножом, висевшим на поясе.

— Оставьте шатер, господа мои, — сказал де Лэси, — но останьтесь поблизости; пришел некто, с кем мне надобно поговорить наедине.

Офицеры удалились; коннетабль и фламандец остались вдвоем.

— Ты тот самый Уилкин Флэммок, который храбро бился с валлийцами у замка Печальный Дозор?

— Я старался, как мог, милорд, — ответил Уилкин. — Такой был заключен со мною уговор; а я надеюсь всегда оправдывать доверие.

— Мне думается, — сказал коннетабль, — ты так крепок телом, а духом так смел, что мог бы рассчитывать на большее, чем твой ткацкий станок.

— Каждый не прочь улучшить свое положение, милорд, — сказал Уилкин. — Однако я и на нынешнее не жалуюсь и охотно соглашусь не улучшать его при условии, чтобы оно не ухудшилось.

— Но я, — сказал коннетабль, — задумал для тебя кое-что получше, чем ты по скромности своей ожидаешь. Я хочу доверить тебе нечто очень важное.

— Ежели, речь идет о тюках сукна, милорд, — отвечал фламандец, — никто лучше меня с этим не справится.

— Уж очень низко ты летаешь! — сказал коннетабль. — Что, если посвятить тебя в рыцари, как того заслуживает твоя отвага, и поставить кастеляном замка Печальный Дозор?

— Что до посвящения в рыцари, милорд, то прошу прощения; мне это нужно как кабану золоченый шлем. А если надо что-нибудь сторожить, хоть замок, хоть деревенский дом, то я надеюсь справиться не хуже кого другого.

— И все-таки тебя надо повысить рангом, — настаивал коннетабль, оглядывая фигуру Уилкина Флэммока, очень уж непохожую на фигуру воина. — Нынешний чересчур низок, чтобы защищать и опекать высокородную молодую леди.

— Мне-то опекать высокородную молодую леди? — переспросил Флэммок, и его круглые светлые глаза еще больше округлились.

— Да, тебе, — отвечал коннетабль. — Леди Эвелина измерена поселиться в своем замке Печальный Дозор. Я обдумывал, кому бы доверить охрану ее особы, а также замка. Если я изберу для этого кого-нибудь из рыцарей моего окружения, он либо станет прежде всего исполнять свою вассальную службу и пойдет на валлийцев, подвергая замок опасности, либо будет часто отлучаться на турниры и на охоту; а то еще станет устраивать шумные игрища под стенами замка или даже во дворе и нарушит тихое уединение, подобающее положению леди Эвелины. Зато на тебя я могу положиться. Воевать ты станешь лишь при необходимости и не будешь сам искать опасности; твое рождение и твои привычки заставят тебя чураться увеселений, быть может, привлекательных для других, но не для тебя; хозяйство ты поведешь рачительно; я позабочусь, чтобы должность твоя была почетной; а твое родство с ее любимицей Розой сделает тебя более приятным леди Эвелине, чем кого-либо из равных ей. Ну а если говорить с тобой на языке, который твои соплеменники понимают лучше всего, то награда за исправное исполнение столь важной службы превысит все твои ожидания.