Адам Торп - Затаив дыхание

• Название: Затаив дыхание
• Автор: Адам Торп
• Издательство: Иностранная литература
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2013

Героя романа, англичанина и композитора-авангардиста, в канун миллениума карьера заносит в постсоветскую Эстонию. Здесь день в день он получает известие, что жена его наконец-то забеременела, а сам влюбляется в местную девушку, официантку и скрипачку-дилетантку. Но, судя по развитию сюжета, несколько лет спустя та случайная связь отзовется герою самым серьезным образом.

---

Таков, видимо, конец очень длинной фразы, которая началась в Таллинне с затяжки тонкой сигарой, а теперь завершается ныряющей в воду гладкой перламутровой утиной головкой.

— И не оставляла надежды?

— Нет.

Она вынула помятую фотографию и протянула ему. Джек в смятении смотрел на карточку: он стоит перед деревянной овцой, на ее заду болтаются большие стригальные ножницы. В смятении он оттого, что выглядит жалким идиотом и вдобавок заметно моложе себя теперешнего. А вид-то какой самодовольный! И при этом смущенный. Волшебное было время. И безумное.

— Надо же! — только и выдавил он.

Она сунула карточку в сумку, вынула пачку «Кэмел» и одну сигарету протянула ему.

— Почему бы и нет? — сказал Джек и взял сигарету.

На миг их глаза встретились; радужка у нее тоже серо-перламутровая, как внутренняя сторона двустворчатой раковины, отметил про себя Джек. Скорее всего, этот образ он где-то позаимствовал — возможно, прочел в журнале, романе или стихотворении, когда искал для себя что-нибудь вдохновляющее на сочинение пьесы или хотя бы музыки к стихам. Кайя щелкнула пластмассовой зажигалкой «бик» — он видел такие у парижан, — поднесла огонек ему, потом закурила сама. Джек вдохнул дым и закашлялся.

— По крайней мере, на этот раз обошлось без оплеухи, — прохрипел он, хлопая себя по груди. Кайя рассмеялась, а он сквозь кашель добавил: — Прости, но я сигареты терпеть не могу.

— Следует понимать, что их не терпит твоя жена.

— Пусть так, но в этом я с ней согласен.

— Она очень сильная женщина, да?

— Да.

Джеку было неприятно, что Кайя заговорила про Милли, он невольно ощетинился. Мерзкий вкус табачного дыма заполонил рот.

— Во-первых, должна тебе сказать, что я знаю про ребенка, — продолжала Кайя. — Знаю, что вы его потеряли. По твоей музыке поняла.

— Ты шутишь?

— «Песнь с черного экрана».

— Вот это да! Браво! Самое неудачное название в мире.

— Я даже плакала. Правда, пьеса мне понравилась не сразу, пришлось слушать много раз.

— С тех пор нам никак не удается зачать ребенка — почти наверняка вследствие той трагедии. Что-то… надломилось. В общем, шансов теперь мало.

— Ты в этом уверен?

— Таково мнение специалистов.

Его коробит, что она сочувственно обсуждает их с Милли глубоко личные дела, но ведь он рассказал о них сам, по собственной воле. Вдалеке заверещал малыш: требует чего-то, а ему не дают. Несмотря на расстояние, детский крик действует на нервы: в нем, как ни странно, слышится подлинное страдание. На миг вопли смолкли, потом разом возобновились, будто кто-то включил рубильник. А каково тем, кто рядом, подумал Джек, — полный кошмар. Он смахнул запутавшийся в волосах медно-рыжий лист.

— И не сказать, чтобы мы с женой оставили попытки, — проронил он и почувствовал, как загорелись кончики ушей.

— Понятно.

Выпятив губы, Кайя затянулась и тут же выпустила струю дыма. Солнце, пробиваясь сквозь листву, щедро осыпало золотом ее волосы. Очень длинные и такие легкие, что вздымаются даже под едва ощутимым ветерком. Наверно, если она разденется догола, они, как прежде, закроют ей груди.

Вся в мыльной пене…

— Наш сын… Его дефект был… — она смолкла, подыскивая слово, — спровоцирован.

Слово «наш» исполнено огромного смысла. Возможно, отец еще присутствует в их жизни.

— Ты имеешь в виду ногу?

— Ну да. Сейчас она уже много лучше, гораздо прямее. С младенчества — гипс, разные фиксирующие аппараты, врачи… Эта нога всегда будет чуть короче и менее подвижная, чем другая. А что спровоцировало, знаешь? Стимуляторы для спортсменов.

— Допинг?

— Ну да, когда я занималась гимнастикой, еще в советские времена. Я же тебе рассказывала.

— A-а, да-да.

На самом деле она мельком обронила, что ее заставляли принимать препараты, позволяющие добиваться высоких результатов. Возможно, благодаря этой химии она и выглядела юной девушкой, почти подростком. Сейчас она уже так молодо не выглядит.

— Отрыгнуть и выплюнуть всю отраву не удавалось. Не исключено, что я скоро заболею раком.

Джек нахмурился; перед глазами возник серый лабиринт коридоров, какие-то фигуры в белых халатах со шприцами в руках.

— Серьезно? И что за препараты?

— Гормональное дерьмо, которым нас пичкали. Друзья его сдавали на исследование; теперь они сами на пороге смерти, понимаешь? А у девочек из моей команды — у них рождались увечные детки и даже мертвые. Мы стали маленькими солдатами в «холодной войне»: обязаны быть во всеоружии, побеждать любой ценой. Не спорт, а политика.

Она глубоко затянулась. Напрасно она курит, особенно если есть угроза рака.

— Как себя чувствует твоя мать? — спросила она.

Приятно, что Кайя про нее вспомнила. А он все еще пытается осознать те грязные уловки с допингом, их последствия, их страшный вред, — точно старый заброшенный завод, продолжающий отравлять землю ядовитыми отходами. Разрушительное вторжение мрачного прошлого. Надо было хотя бы посочувствовать ей, но теперь, как водится, подходящий момент уже упущен.

— Со здоровьем у нее неважно, — ответил Джек. — Хвастаться нечем. Она ведь ослепла.

Кайя кивнула.

— Но у тебя есть музыка, — сказала она.

— У меня?

— Твоя музыка. Мистер Давенпорт говорит, что ты пишешь мало, но я думаю, твоя музыка очень неплохая.

«Очень неплохая»! Джек огорчился. Слушая ее певучий голос, ее мягкий иностранный акцент, он ожидал, что длинное предложение завершится совсем иначе.

— Неплохая, значит…

— Ну да. Хорошая. Я покупала все твои диски.

— Ага, все, то есть три. Удивительно, что тебе удалось их раздобыть.

— Пришлось, конечно, повозиться. Я знаю про все твои концерты и лекции. Выискивала в интернете всё, что можно. Выслеживала тебя. Ты оставил мне придуманную фамилию, но я рыскала по сети, используя имена Джек и Арво Пярт, плюс город Хейс. На поиски ушло несколько минут, потому что это же шесть лет назад. Но сеть тебя выловила. За несколько минут. Джек Миддлтон! Ура! Вот он: хорошая фотка, сидит, откинувшись на спинку пластмассового стула, невозмутимый такой. Узнать адрес тоже было легче легкого. Я долго плакала. Знаешь, какую фамилию ты мне написал?

Джек покачал головой. В спешке он нацарапал первое, что пришло в голову. Она посмотрела на него, и ее глаза снова затуманились. В скамейке, видимо, ослаб крепеж, она слегка покачивается.

— Стьюфорт, — сказала она. — Джек Стьюфорт.

— Ну, ладно тебе, — пробормотал он и отвернулся; хоть бы она сейчас не заплакала. В то же время на душе полегчало: значит, в длинную череду бредущих мимо Кайи слюнтяев он никогда не входил.

— Так вот зачем ты использовала моего друга Говарда как прикрытие. Чтобы выследить меня. А потом уже действовать в открытую.

— Мне нужно знать, чем занимается отец Яана, — твердо сказала она.

— Э-э, постой, — начал Джек. Не хватает еще, чтобы она на него давила.

— Точно, как говорил Каплинский — эстонский поэт, помнишь? Я тебе часто читала его стихи. Так вот: стихотворение, говорит он, похоже на прогулку вглубь своей души. Когда я навожу о тебе справки, это сходно с таким стихотворением.

— Тут одна маленькая заковыка: Яан не мой сын.

— Твой.

— Кайя, я знаю, что нет. Знаю наверняка.

— Понятно — ты думаешь, что он не твой сын. Но он твой. Без всякого «возможно». Точно.

— Гм, прости, но ты сама сказала Говарду… Вернее, Говард Давенпорт мне сказал… что Яан безусловно сын… музыканта, который играл на банджо. И любил музыку каджун. Сын твоего мастера по акулам.

Джек глядел в неверную темную глубь распахнутых глаз, не сомневаясь, что перед ним закоренелая, патологическая лгунья.

— Я это сказала со злости.

— На кого?

— На тебя. За то, что подглядывал.

— Я? Подглядывал?!

— Подслушивал, точно шпион. Почему не установил «жучок»? А? — Она покачала головой, глядя, как он хочет прикинуться несправедливо обиженным, а у самого вид до смешного виноватый. — Подглядывать в замочную скважину — как это недостойно и примитивно! Ну да, я тебя заметила. И очень разозлилась.

— Как заметила?

— Поняла, что ты там сидишь. Когда мистер Давенпорт заговорил об отце, его взгляд сразу скользнул к двери. На секунду. И тут я увидела в скважине глаз. Естественно, твой. Чей же еще?

Видя искреннее изумление Джека, она презрительно фыркнула:

— Ты, видно, забыл, где и как я росла? На даче мы часто пели песни. Эстонские песни. Они были под запретом: пропаганда национализма. Ясно? — Он кивнул, но по-прежнему не мог себе это представить. — Прекрасные народные песни. Под запретом. Каждый раз нужно было проверять, что никто не притаился в засаде, не подслушивает нас. И тогда пели, пусть тайком, с опаской, но все-таки пели. Для меня замочная скважина — огромное отверстие. Мне видно все, что творится за ней. Перемена в освещении, тень, движение, звуки. У меня глаз рыси, вот. Понял? Эстонской рыси. Думаешь, я круглая дура? Нам приходилось постоянно быть начеку, читать по лицам и глазам людей. Ведь собственный отец, сестра или дядя могли оказаться шпионами. Или лучший друг. Мы вечно вглядывались в лица. Чтобы вовремя заметить вранье.