Юрий Любопытнов - Огненный скит

• Название: Огненный скит
• Автор: Юрий Любопытнов
• Издательство: Сергиев Посад
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2002
• ISBN: 5-7394-0015-5

Публикуется на сайте «Хотьково в сети» http://hotkovo.net.ru

© Юрий Николаевич Любопытнов

© Оформление электронной версии - ПавелЪ

Об издании

Роман «Огненный скит» (в первом издании «Золото викингов»), написанный на основе легенды о поисках клада, зарытого на одном из островов Соловецкого архипелага, охватывает целый исторический пласт жизни Российской империи.

Ведь поиски клада, волею судьбы оказавшегося в подземелье старообрядческого скита среди болот Русского Севера, начавшиеся чуть ли не в ХI  веке, продолжаются по сей день. По преданию, опасаясь нападения русских, викинги спрятали награбленное золото, зарыли в земле, решив для себя: «Будем живы – вернёмся за сундуком. Погибнем – он не достанется никому». Но именно этого последнего довода не пришлось никому узнать... Мысль о возможности разбогатеть вдруг, сразу будоражит умы. И вот уже Изот, владеющий тайной клада, гибнет от рук спасённого им Антипа, но тайну не выдает....

Сюжет романа захватывает и увлекает ещё и потому, что написан он простым и доступным языком, с характерными для того или иного персонажа особенностями речи. Живое слово героев, их искренность легко соотносятся с временем, когда происходят события. Все это придаёт роману в целом своеобразный колорит, отличающий творчество автора.

Перед вами первый том Собрания сочинений, в который входят роман «Огненный скит», рассказы и литературные портреты Ю. Казакова и А. Чикова.

В рассказах автор сумел создать ёмкий, народный, своеобразный характер своих персонажей. Люди, которых он изображает, по преимуществу работяги-мужички, народ мастеровитый, привыкший экономить и выгадывать, а то и подработать, потому что лишний рубль никогда не помеха. И – русская душа! – почти все любят провести время повольготней, языки почесать, выпить, побалагурит, подразнить кого-то».

О творчестве Ю.Н. Любопытнова

«Юрий Любопытнов из плеяды тех писателей, голос которых не сразу услышишь, как не сразу услышишь пение пеночки в многоголосом лесном хоре», — писал в свое время о творчестве молодого Любопытнова писатель Владимир Мирнев. И действительно, Любопытнову чуждо стремление выделиться, заявить о себе эпатажно. Он делает своё скромное дело — описывает жизнь, быт, характеры, поступки наших земляков, жителей Радонежья, неоднозначные, комичные и драматичные, порой доходящие до трагизма, но не противоречащие укладу их жизни.

Разнообразие жанров — от эсcе, лирической зарисовки, до рассказа и повести, — преданность теме любви к малой родине, к историческому прошлому родного края, отличает творчество писателя. А трилогия «Золото викингов», состоящая из романов «Огненный скит», «Мурманский сундук», «Озеро призраков» является подтверждением того, что и эпический жанр ему по силам. Что предшествовало написанию трилогии? Какими путями пришёл к теме, включающей в себя далекое прошлое и современность, как объединил героев непростой сюжетной вязью? Размышляя об этом нельзя оставить в стороне творческий путь писателя, особенности его художественного восприятия мира.

После службы в армии, окончив факультет журналистики МГУ им. Ломоносова, он работал в периодической печати, но никогда не оставлял занятий литературой. Увлечённый магической силой художественного слова, много времени уделял творчеству. Опубликованный в районной газете рассказ «Гамаюн» — один из первых таких опытов, привлекший внимание читающей публики к начинающему прозаику. Мужественно переживая критику своих творений, он с упорством и вдохновением работал над новыми рассказами…

Известно, что многократно маститыми писателями разных эпох воспеты были подмосковные места. Однако, когда свои рассказы стал публиковать М. М. Пришвин, сколько нового вдруг открылось для всех в описании природы Подмосковья.

Так и рассказы Любопытнова о людях Подмосковья, о замечательных окрестностях Хотькова, Абрамцева, где каждая деревенька, село, поселок — целая россыпь интереснейших исторических фактов, заставляют нас по-новому открыть для себя окружающий мир, наше замечательное Радонежье. Взглянуть и вдруг ощутить свою причастность к нему, ощутить на себе дыхание давно минувших дней. И именно такие чувства возникают, когда читаешь историческую повесть «Сеча на Клинском лугу». События, описанные в ней, разворачиваются здесь, неподалёку от Хотькова, в местах, где все освящено именем Сергия Радонежского. Автор обладает качеством видеть всё, как впервые, без груза привычки, и это делает его рассказы, повести по-особому привлекательными. Каждая книга его — своеобразная экспедиция в неведомую удивительную страну, где ждут нас новые открытия. Именно такой воспринимается и трилогия «Золото викингов».

Первый роман «Огненный скит» (в первом издании «Золото викингов»), написанный на основе легенды о поисках клада, зарытого на одном из островов Соловецкого архипелага, охватывает целый исторический пласт жизни Российской империи. Ведь поиски клада, волею судьбы оказавшегося в подземелье старообрядческого скита среди болот Русского Севера, начавшиеся чуть ли не в ХI веке, продолжаются по сей день. По преданию, опасаясь нападения русских, викинги спрятали награбленное золото, зарыли в земле, решив для себя: «Будем живы — вернёмся за сундуком. Погибнем — он не достанется никому». Но именно этого последнего довода не пришлось никому узнать… Мысль о возможности разбогатеть вдруг, сразу будоражит умы. И вот уже Изот, владеющий тайной клада, гибнет от рук спасённого им Антипа, но тайну не выдает.

Год за годом идут десятилетия, но мысль о сундуке с богатством не оставляет Антипа Маркелыча и на смертном одре он сыну на прощание говорит: «Так вот о главном. Не хочу умирать, не сказав тебе… Ты у меня один остался… В том скиту большое богатство зарыто — сундук мурманский, древний, найденный в Соловках во время раскола, с тех пор и сохранился. В нём большое число монет старинных, каменьев разных самоцветных и другого. Весом он в три с лишком пуда… Я всё искал его, да не нашёл. Видно, тебе придется».

Перипетии, доставшиеся на долю Степана — сына Антипа Маркелыча, являются своеобразным продолжением преступного пути, на который однажды ступил отец. Вряд ли ждёт сына удача, ведь он тоже пошёл на убийство, ничем не оправданное, ведомый лишь стремлением спасти собственную жизнь…

Сюжет романа захватывает и увлекает ещё и потому, что написан он простым и доступным языком, с характерными для того или иного персонажа особенностями речи. Живое слово героев, их искренность легко соотносятся с временем, когда происходят события. Все это придаёт роману в целом своеобразный колорит, отличающий творчество автора.

Говорят, что золотой запас писателя — это его мысли и наблюдения, сделанные им в течение жизни. Иными словами — биография автора. Писатель неизбежно опирается в своём творчестве на собственный опыт, знания, почерпнутые из жизни, из общения с современниками, земляками.

И ответы на многие вопросы, касающиеся личности Юрия Любопытнова, условий, сформировавших мировоззрение и мироощущение, тоже в его биографии. Родился он в простой семье: отец работал шофером, мать бухгалтером в ахтырской артели. Когда началась Великая Отечественная война, и отец воевал на фронте, мать с годовалым сыном взяли к себе в деревню Кудрино в пяти километрах от Хотькова её родители, дедушка и бабушка Юры Ворносковы Алексей Дмитриевич и Любовь Николаевна. В этой знаменитой деревне и прошло его детство. После возвращения отца из госпиталя, в 1946 году в Хотькове был выстроен бревенчатый дом, в котором и прошла жизнь писателя. Однажды отец принёс толстую тетрадь и сказал: «Пиши, сынок, дневник. Ты уже большой, записывай, что за день произошло». Юре тогда шёл девятый год, он послушался отца и стал вести дневник. Оказалось, что это было не простое дело, дальше записей о том, когда встал, умылся, куда и с кем ходил гулять, какая погода, дело не пошло. Позже в середине пятидесятых годов, став постарше, он вел дневник постоянно, в нём и мысли кое-какие появились. Теперь интересно бывает в него заглянуть…

«Не знаю, — говорит Юрий Николаевич, — возможно дневник сыграл свою роль — приобщил к «писательскому» труду, а, может быть, то, что я рано начал читать и читал много, как говорится, запоем. Любил, как многие мальчишки, приключенческие книги, рассказы о географических открытиях, путешествиях. Прочитал как-то Робинзона Крузо, сюжет так захватил меня, что захотелось знать, как сложилась судьба героя книги по возвращении с острова. Выяснил, что у книги есть продолжение, но нигде его так и не смог раздобыть. И вдруг подумал: чего искать? Попробую-ка я сам написать продолжение. И тогда же, классе в пятом, стал писать стихи. Годам к пятнадцати кое-что получилось, на мой взгляд, и хотя никому о своем увлечении не говорил, в школе как-то узнали о моих стихах… Уже тогда писал я много, пробовал себя в разных жанрах. Пожалуй, только драмы не писал».

Конечно, всё это отнимало массу времени, вполне естественно, что не столь горячо любимые предметы, вроде математики, физики, выпадали из поля зрения юного литератора. Ругали в школе, поругивали дома, но в целом родители относились с пониманием к увлечению сына и даже поощряли…

Еще, наверное. дом Ворносковых — деда с бабушкой, где жил маленький Юра с матерью, пока отец был на фронте, — та жизнь, запечатлевшаяся в сознании, как на фотопленке, не могла не повлиять на дальнейшее творчество. Дед был резчиком-ковшечником. И не только ковши резные, но и невиданной красоты лебеди и диковинные птицы выходили из-под его рук. А запах свежих стружек, дерева наполнял тогда избу, придавая сказочность всему происходившему.

Может быть, в Кудрине военных лет и были истоки того, что позже, в зрелые годы, выльется в рассказы о жизни и людях деревни, об их заботах, радостях. И сегодня, нет-нет, да и вспомнится Любопытнову кудринское детство со скотным двором, поездки на лошади с бочкой за водой, престольные праздники, что так широко и безоглядно отмечали всей деревней, тогдашние песни и разговоры резчиков-артельщиков…

И контуры небольшого подмосковного Хотькова невольно угадываются в современных его рассказах. Города, тяготеющего к деревне. Это с годами он стал промышленным центром, настоящим городом, но основа, опора и крепость его — всё же деревня. И в основе характеров нынешних хотьковцев — характеры предков, что жили в Мутовках, Кудрине, Ахтырке. Об этих людях — рассказы Любопытнова. Его сборник «Три месяца лета» — рассказ о людях нравственно чистых, трудолюбивых, умеющих ценить хорошую шутку и добрый разговор. Книга была издана в 1988 году в издательстве «Советский писатель» 30-тысячным тиражом.

Ещё будучи студентом факультета журналистики МГУ, начиная с 1963 года, Любопытнов много печатался в районной газете «Вперёд». Тогда-то читатели и познакомились с его стихами, рассказами, повестями. Это был поиск жанра, поиск своего места в литературе. Но предпочтение в творчестве Юрий Любопытнов стал отдавать рассказу. Постепенно он вытеснит остальные литературные пристрастия. И хотя поначалу из «толстых» журналов приходили лишь доброжелательные рецензии с вежливым отказом в публикации, Любопытнов не сдавался, с завидным упорством продолжая работать. Правда, иногда у писателя закрадывались сомнения: «Уж не графоман ли я? Пишу, пишу, сколько лет уже посылаю свои рассказы, и никак их не принимает «большая» литература», — досадовал, скорее, сам на себя, чем на кого-либо молодой литератор. И, как нередко бывает, помог счастливый случай…

Пришел в районную газету «Вперёд» в 70-х годах новый редактор А. В. Диенко, прочитал рассказы Юрия Любопытнова и предложил ему познакомиться с писателем, что живет в Абрамцеве. Что, мол, в своём соку вариться? Пусть настоящий писатель оценит твоё творчество! Так состоялось знакомство с Юрием Казаковым, известным писателем, чьими рассказами зачитывались тогда не только у нас в стране, но и далеко за пределами тогдашнего Советского Союза.

Это Казаков в одном из писем-рекомендаций назвал Любопытнова «рассказчиком чистых кровей», разглядев в нём тот дар, что отличает человека, просто владеющего пером, от настоящего писателя. И ещё назвал Любопытнова «писателем перспективным». Лестные характеристики подтвердились в дальнейшем, в 1982 году, когда в «большой литературе» — журнале «Москва» — был опубликован первый рассказ Любопытнова «Заступник Кузьма Лычков», и в 1983 году, когда Любопытнов — участник Y общемосковского Совещания молодых писателей — был отмечен в числе лучших. Тогдашний секретарь правления Московской писательской организации О. Попцов назвал его и нескольких других авторов «подлинным открытием совещания». А год спустя, кому дорог был писатель Ю. Казаков, увидели его глазами Ю. Любопытнова, написавшего в «Литературной России» очерк «Дом в Абрамцеве», посвящённый памяти безвременно ушедшего из жизни Юрия Казакова. И тогда многие смогли убедиться, что Любопытнов оказался достойным учеником. Его «Дом в Абрамцеве» — прекрасно написанный рассказ об одном из интереснейших писателей-современников, чьё творчество развивалось и совершенствовалось на просторах Радонежья.

Рассказы Юрия Любопытнова, его лирические миниатюры не раз печатались в издававшейся для соотечественников за рубежом газете «Голос Родины», в журнале «Юный натуралист», в других изданиях.

Его рассказы не спутаешь с другими, они написаны у нас, в Абрамцеве, Хотькове. Радонежье стало для писателя с самого начала творческой жизни тем чистым родником, откуда черпает он вдохновение. Интерес к историческому прошлому, желание узнать больше о том, как жили предки в этих удивительных местах, побудили Юрия Любопытнова к поиску фактов, подтверждающих догадки. Почему, например, здесь, вблизи Хотькова, — урочище Казаково? Что прячется за этим названием? Вот уже рождается замысел исторических повестей «Радонежская засека» — одна из них — о том, как отбивались от нашествия ордынского наши предки, отрезая путь врагу огромными лесными завалами-засеками.

Немало тропинок исходил Юрий Любопытнов по нашему краю, немало книг переворошил, прежде чем написал свою «Сечу на Клинском лугу», закончив ее словами: «До сих пор под Кудрином известны места, связанные с битвой, прошедшей между казаками и мужиками в 1609 году. Луг под деревней, где сошлись два отряда, до сих пор зовется Клинским. Рядом с ним склон прозывается Сеча, а поляна у ведущей в село Озерецкое зарастающей теперь дороги, где была стоянка сечевиков, зовется Казаково».

Он несколько лет возглавлял краеведческий отдел Государственного музея-заповедника «Абрамцево». Буквально физически соприкасался с прошлым Радонежского края​, знакомясь с историей экспонатов, уже собранных и поступающих.

Изданную в 2004 году книгу «Хотьково и его окрестности» автор закончил послесловием — призывом к землякам пополнить музей материалами из домашних архивов. «Всё это не только интересно, но и крайне важно сохранить для наших детей и потомков, чтобы они выросли людьми, ведающими свою родную отечественную историю».

Последняя книга, получившая лестные отзывы читателей — повесть «Свет над Маковцем» — о юности Варфоломея, будущего Сергия Радонежского. Книга задумывалась, как первый шаг на пути к празднованию 700-летия со дня рождения православного святого.

Любопытнов полон творческих замыслов, он много и увлечённо работает, всё глубже осваивая новый для себя жанр исторического романа.

Писатель, казалось бы, далекий от проблем современности, увлечённый творчеством, по-своему участвует в жизни родного края и страны. Своими произведениями он прокладывает пути от прошлого к настоящему и будущему. Без такой связи времен трудно выстоять в том бесконечном потоке преобразований, что захватывает наше общество и порой ведет к утрате достойных жизненных ориентиров.

Многое уже сделано, написаны рассказы, повести, исторические романы, эссе. Поиск «золота викингов» продолжается. Продолжается и творческий поиск писателя. Он ищет ответы на сегодняшние вопросы, пристально вглядываясь в прошлое. Он рассказывает о прошлом так, чтобы каждый почувствовал себя ответственным за происходящее сегодня. Ведь и оно, это сегодня, неизбежно станет прошлым.

Ксения Кальянова

---

— Это не предание, а сущая быль.

— Так где ж тот сундук. Я его не видел.

— И не мог видеть. Он замурован в полу хранительницы.

— И барин похитил грамоту сию и теперь знает, что есть сундук мурманский и как его найти?

— Да, Изот.

— Вот почему разбойники были посланы сюда…

— В грамоте также обозначены тайные ходы к мурманскому золоту.

— Ты помнишь их, отче?

— Как не помнить. И ты их знаешь, это пути в хранительницу. Я сам не видел сундука. Я принял грамоту из рук старцев. Я бы её тоже передал…

— Вот отчего проникли грабители в хранительницу. Знали, где искать, но не знали, что сундук замурован.

— Теперь ты один хранитель его. Найди его, пока не похитили, и помоги братьям нашим, кто нуждается, кто чтит заветы отца нашего протопопа Аввакума.

— Будь спокоен, отче. Не отойду от заветов твоих.

— Вот и добро. Я всегда знал, что на тебя можно надеяться.

— Филипп Косой сказывал про барина. Он нарёкся Василием Ивановичем Отроковым?

— Да, он так назвался. Сказывал, что в городе проездом…

— Когда он похитил грамоту, он подбил Косого себе в помощь.

— Верно, так оно и было. Барин, он может, и не барин. Сколько сейчас разного люда пропитание себе добывает обманным путем.

Кирилл тяжело задышал. В груди захрипело, в краешке губ замерцала капелька крови и потухла.

— Зашибло меня бревном, — простонал старец. — Нутро гормя горит… И ещё… Отнеси младенца добрым людям. Не сдобровать ему в лесу без тепла и довольной пищи, без материнской неги… Ему молоко и каша нужна. Где ты это возьмёшь? Приюти у хороших людей. Пусть живёт.

Изот наклонился к лицу старца, прошептал, ибо говорить не мог — слезы застилали глаза, а в горле застыл ком:

— Исполню, отче, заповеди твои.

— Поклянись Богом!

— Клянусь, отче, всеми святыми, что поступлю, как ты повелел.

В подтверждение своих слов Изот вынул из-за пазухи нательный крест и прикоснулся к нему губами.

Кирилл закрыл глаза. Изот сидел неподвижно рядом, глядя, как горит, потрескивая, свеча, и растопленный воск маслянисто дрожит в лунке под пламенем, переливается через край, оставляя на боках неровные потоки, словно застывшие слезы. Язычок пламени дрогнул, заколебался, поник, и свеча готова была погаснуть, но Изот схватил кончик обгоревшего фитиля пальцами, снял нагар, и огонь вновь разгорелся.

Кирилл поднял веки, посмотрел на Изота потухшим взглядом:

— Выведи меня на волю, Изот? — попросил он. — Хочу посмотреть на скит. Не протився, — добавил старец, видя, что Изот хочет возразить.

Ключник с трудом поднял его с ложа — старец совсем обессилел. Левую руку Кирилла забросил за свою голову и вывел его из подземелья.

Кирилл выпрямился, насколько смог, повёл глазами по сторонам:

— Прости меня, Господи, — прошептал он, — что не уберёг чада твоих…

Он подался вперёд, напрягшись в руках Изота, глаза окинули пепелище, а губы беззвучно что-то прошептали.

Вернувшись в землянку, Изот уложил старца на постель. Лежал он высохший, с тонкими тёмными руками, сложенными на груди. К вечеру силы совсем покинули его, не открывая глаз, он захрипел и последний выдох вырвался из груди. Рука соскользнула вниз.

— Прости, отче, — склонил голову Изот.

Он ощутил вдруг тревожно-гнетущее чувство пустоты как в самом себе, так и окрест. Стало невыносимо оставаться в подземелье, словно кто-то принуждал выйти вон. Он открыл дверь и вышел на воздух как был в рубахе и лычницах.

Облака разошлись, и на небе мерцали звёзды. Откуда-то сверху, казалось, опускался шелестящий звук, наполняя окрестность непонятным движением. Место перед землянкой озарилось оранжевым свечением, потом заискрилось и между сгоревшими кельями покатились по снегу шарики. Их было много: и оранжевых, и голубых, и жёлто-серебристых. Казалось, они совершали беззвучный танец. Потом, словно унесённые ветром, удалились и исчезли в лесу. Лишь один, чуть больше остальных, покружился вокруг Изота, над землянкой, замер на мгновение, стал сжиматься, тускнеть, затем взвился вверх и пропал. А Изот подумал: «Это душа Кирилла покинула тело и соединилась с душами таких же усопших на небесах».

Всю ночь Изот не сомкнул глаз, хотя и был изморен дневными заботами, нервным напряжением, связанным со словами старца Кирилла и его смертью. Думал он не о себе. Ему, привыкшему с молодости к лесной жизни, к голоду и холоду, не впервые было переносить подобные лишения. Думал он о младенце, который по воле судьбы остался жив, как и он, Изот, и которому, действительно, как предупредил Кирилл, без матери жизнь впроголодь в холодной землянке грозила обернуться самым худшим.

Поэтому Изот, проживший более чем половину человеческой жизни, изведавший радости и горести, понаторевший в разных ремёслах, прочитавший не одну книгу, пришёл к мысли, что оставлять с собой ребёнка бессмысленно, ибо чревато большим для него несчастьем. Надо будет только переждать несколько дней, дождаться крепких морозов и по замёрзшим основательно болотам, напрямую добраться до первого жилья, а уж там добрые люди не дадут погибнуть младенцу. С такими мыслями Изот забылся сном.

Часть вторая Постоялый двор

Глава первая Изот в городе

Вчера, покинув с младенцем заснеженное пепелище и ступив на замёрзшие болота, Изот уже знал, что будет делать после того, как оставит ребёнка добрым людям. Кому его оставить, он решил ещё тогда, когда эта мысль впервые пришла в голову. За болотами, чуть в стороне от тракта, ведущего в уездный город Верхние Ужи, на речке Язовке стояла мельница. Она была ближайшей к скиту, и на ней скитники зимой мололи муку. Изот бывал там. Видел и самого мельника. Тот жил с женой, но детей у них не было. Жили они, если не зажиточно, то во всяком случае не бедно. Знал он и то, что жена у мельника была работящая, крепко верящая в Бога, и что самое главное, была отзывчивой и доброй. Всё это и повлияло на то, что Изот решил оставить дитя у них.

Он долго ждал, когда немного рассеется темнота, и когда наступил вялый рассвет и в оконце на кухне зажглась свеча или лучина, — значит хозяева уже встали — Изот вышел из леса. Ворота были открыты, и он беспрепятственно вошёл во двор. Поозиравшись, и не заметив на воле никого постороннего, крадучись приблизился к крыльцу.

Оставив корзину с ребенком на крыльце, вернулся обратно и спрятался за деревьями, не упуская из глаз корзины, стоявшей у входной двери. Вскоре вышел мельник, и ещё не видя корзины, открыл рот в широком зевке. Перекрестив рот, хотел сойти со ступенек, но задел ногой корзину. С минуту стоял как вкопанный, видимо, соображая, что им послал Бог, затем нагнулся и откинул тряпьё. Его замешательство длилось недолго. Уже через секунду, он схватил корзину и открыл дверь, что-то крича жене. Увидев, что мельник обнаружил дитя и внёс в дом, Изот с сильно бьющимся сердцем, готовым выпрыгнуть из груди, поспешил вглубь леса. Отойдя на значительное расстояние, он скрылся в молодом густом ельнике, где его никто не мог увидеть, и только тут перевёл дыхание. Почувствовав, что в горле от волнения пересохло, он нагнулся, зачерпнул в руку снегу и стал слизывать его с ладони.

Ему было видно, как мельник, полураздетый, выбежал на крыльцо, окинул глазами двор, вышел за ворота, прошёлся по переметённой дороге, видимо, увидел следы от лыж, ведущие в лес, потому что посмотрел в ту сторону и побежал обратно дом.

Отдышавшись и успокоившись, крадучись, стараясь не выходить на открытое пространство, а держась вблизи деревьев, Изот вернулся к мельнице, чтобы убедиться, что ребёнка точно взяли. Долго стоял в придорожных кустах, наблюдая за домом мельника. Без варежек руки зябли, и он, широко открыв рот, дышал на них, стараясь согреть. Убедившись, что ребёнок в доме, — корзины на крылечке не было, теперь не бросят сиротину, — он, уже ничего не боясь, вышел из лесу и сбросив с ног привязанные ступни из еловых веток, пошёл по заснеженной дороге прочь от мельницы, стараясь выйти на большак, ведущий в город.

Дорога на большак была довольно умята санями, только на открытых широких полянах её передуло, но снег был не глубок, и Изот легко преодолевал такие участки. Идти было легче, чем в еловых ступнях по сугробу, и он шёл, всей грудью вдыхая морозный воздух, радуясь в душе, что сбросил с себя тяжкую ношу — доверил ребенка людям, у которых, как он полагал, ему будет сытно и тепло. Теперь можно было подумать и о том, что он будет делать, добравшись до Ужей.

Мысль о том, что ему надо найти барина, которого они лечили в скиту, и по наущению которого был сожжён скит, давно не давала ему покою. Она бередила сердце и днём и ночью. Что бы он ни делал, перед глазами мелькали картины горевшего скита, обугленные тела, которые он извлёк из-под золы и головешек и которые хоронил в скорби и печали. Теперь, освободившись от заботы о ребёнке, он мог посвятить свою жизнь поискам Отрокова. Барин должен был обитать или в Верхних Ужах, или в его окрестностях. Он помнил, что отче Кирилл, сказывая ему о барине, говорил, что тот как-то в беседе со старцем обмолвился, что имение его находится в Верхнеужском уезде. Значит, здесь и надо искать. Конечно, если барин замыслил тогда лихое дело, чтобы сбить со следа, мог и солгать. Но попытка не пытка, полагал Изот, решив искать барина в своём уезде. Что он будет делать, когда найдёт вдохновителя поджигателей скита, об этом Изот не задумывался. Главным для него было найти его, увидеть этого человека, навлёкшего своей жадностью беду на скит, а там видно будет. Ещё раньше, живя на пепелище, и видя последствия дел лихих людей, у него на душе было так тяжело, что ему казалось явись перед ним барин, он бы разорвал его на мелкие части — так сильна была ненависть к человеку, который во имя корысти предал огню десятки ни в чём не повинных людей: женщин, стариков, детей.