Вадим Васильев - Философия Артура Шопенгауэра

• Название: Философия Артура Шопенгауэра
• Автор: Вадим Васильев
• Жанр: Философия

---

При этом степень неадекватности систем европейской философии, по Шопенгауэру, со временем постепенно уменьшалась. Он решительно высказывается в пользу существования прогресса в философии. Этот прогресс по большей части имеет имманентный характер (влияние внешних факторов незначительно: философия не отражает эпоху, а скорее определяет образ будущей эпохи): история философии — это заочный диалог гениев (разделяемых порой столетиями), каждый из которых опирается на выводы своих предшественников и, пересматривая их, предлагает более точные решения.

Шопенгауэр насчитывал три основных эпохи в истории европейской мысли. Первая из них — античная философия, которую, как полагал Шопенгауэр, «можно было бы с одинаковым правом начинать как с Пифагора, так и с Фалеса» (6, 247). Вершиной античной мудрости стала платоновская метафизика, точнее ее ядро — учение об идеях, заимствованное Шопенгауэром для своей системы. Вторая эпоха, схоластика в широком смысле, охватывает период от Августина до конца XVIII в. Внутри этой эпохи можно выделить два этапа: схоластика в собственном смысле, до Суареса, и докантовская метафизика Нового времени. Главным пороком схоластики, этой «карикатуры» на философию, было то, что место поисков истины заняло стремление услужить теологии: «всякое свободное исследование неизбежно должно было совершенно прекратиться» (6, 253). В Новое время зависимость философии от теологии и религии стала несколько ослабевать, но не исчезла полностью. И все же общефилософская ситуация поменялась. Декарт совершил субъективистский поворот в метафизике, начав свою систему анализом мыслящего Я, предполагавшим данность мира вначале только в качестве представления этого Я. Локк и Беркли продолжили эту линию, а Юм способствовал общему критическому отрезвлению новоевропейской мысли.

Эти новации вывели философию на правильный путь. Но третью эпоху в истории философии открывают не Декарт или Юм, а Кант. Главная его заслуга, по Шопенгауэру, в четком различении явлений и вещей самих по себе и демонстрации, что чувственный мир — явление, или представление, которое с формальной стороны определяется структурами познающего субъекта. Именно Кант придал этой истине статус не догадки, а установленного положения. Другим его важным открытием стало указание на невозможность понимания природы доброй воли без соотнесения последней с вещами в себе.

Однако Кант был небезупречен. Темнота его работ свидетельствовала о непроясненности мысли, а его пристрастие к симметрии породило множество искусственных классификаций, примером которых является «таблица категорий», из двенадцати элементов которой, считает Шопенгауэр, надо оставить только понятие причины.

Одним словом, идеи Канта нуждались в уточнении. И Шопенгауэр был уверен, что до него никто не понимал, в каком направлении надо трансформировать кантовскую систему. И уж точно этого не понимали Фихте, Шеллинг и Гегель. Шопенгауэр говорил, что это вообще не философы, а «софисты», дурачившие немецкую публику. Впрочем, он не отрицал ораторских способностей Фихте, а на натурфилософские работы Шеллинга, «решительно даровитейшего из трех» (4, 21), он иногда даже ссылался в позитивном ключе. В конце концов Шопенгауэр признал, что какие‑то идеи Фихте и Шеллинга предвосхищали ряд его собственных концепций. Впрочем, это не повлекло за собой кардинального пересмотра его взглядов на философию последних десятилетий: «Фихте и Шеллинг заключаются во мне, но не я в них, т. е. то немногое истинное, что есть в их учениях, находится в том, что сказал я» (6, 219). Не меньше параллелей со своими теориями он мог бы найти у Гегеля, но именно Гегель всегда вызывал полное неприятие Шопенгауэра. Он писал, что «так называемая философия этого Гегеля — колоссальная мистификация» (3, 288), состоящая «из % чистейшей бессмыслицы и % нелепых выдумок» (6, 39). По большому же счету, уверял он, «за время, прошедшее между Кантом и мной, не существовало никакой философии, а было лишь одно университетское шарлатанство. Кто читает все эти бумагомарания, тот теряет потраченное на них время» (6, 44).

Шопенгауэр был убежден, что, оттолкнувшись от кантовских учений, ему было суждено сделать громадный шаг к истине, «и я думаю, — писал он, — что этот шаг будет последним» (4, 17). Таким образом, в своей собственной философии Шопенгауэр видел реализацию идеала философии вообще: «Моя философия в пределах человеческого познания вообще представляет собою действительное решение мировой загадки» (6, 232). Поэтому о внутренней систематике философии он судил, исходя из строения своей системы. Философия, по Шопенгауэру, должна начинаться «с исследования познавательной способности, ее форм и законов, а также и границ ее приложения» (5, 16). Эта часть, соответствующая кантовской «Критике чистого разума», заслуживает названия «первой философии». Она включает в себя «рассмотрение первичных, т. е. наглядных представлений», а также «вторичных, т. е. абстрактных представлений». За первой философией следует метафизика. Метафизика смотрит на мир как на явление, «в котором обнаруживается некая отличная от него самого сущность, следовательно, вещь в себе», и озабочена «наиболее точным познанием» вещи в себе, насколько она допускает таковое (там же). Метафизика распадается на метафизику природы, метафизику прекрасного и метафизику нравов.

Philosophia prima

В первом же предложении «Мира как воли и представления» Шопенгауэр заявляет, что для «всякого живого и познающего существа» имеет силу истина «мир есть мое представление» (1, 18). В своем общем виде она едва ли не самоочевидна. В самом деле, попытка представить непредставимый мир ведет к противоречию. В любом представлении можно выделить представляемое, или объект, и представляющее — субъект. Большой ошибкой прежней философии, считает Шопенгауэр, было стремление установить субординацию между субъектом и объектом. Материалисты хотели вывести субъект из объекта, идеалисты, вроде Фихте, объект из субъекта. В действительности субъект и объект коррелятивны друг другу.

Вполне в духе Рейнгольда Шопенгауэр считал, что представление есть некий пункт объединения субъекта и объекта[10] — оба они привносят в представление что‑то от себя. Философия должна установить, какие именно элементы мира как представления идут от субъекта, какие от объекта. Внешний мир представляется нами в качестве материи, существующей в пространстве и времени и изменяющей свои состояния по закону причинности. Но что такое пространство и время? Отвечая на этот вопрос, Шопенгауэр присоединяется к кантовскому тезису о том, что они предшествуют опыту, являясь априорными формами способности представления мира. Подобно Канту, он доказывает это положение «совершенной невозможностью устранить из мысли время и пространство, между тем как очень легко устранить из нее все, что в них представляется» (2, 28).

Итак, «время и пространство принадлежат субъекту» (2, 28). Сущность времени исчерпывается понятием последовательности. Каждое мгновение существует лишь при условии уничтожения предыдущего мгновения. Время, таким образом, выражает самую простую форму уже упоминавшегося «закона основания» (обусловливания), рассмотренного Шопенгауэром в докторской диссертации, где он провел различие между основаниями становления, познания, бытия и действия и всячески предостерегал от их смешения. Время, как и пространство, он причислил к «основаниям бытия». Общее между ними в том, что «все их части находятся друг к другу в таком отношении, в силу которого каждая из них определяется и обусловливается другой» (3, 98). В отличие от времени с его последовательностью, «в пространстве это отношение называется положением» (там же), к примеру, наличие у треугольника прямого угла является основанием определенного расположения и соотношения его сторон[11].

Пространство отграничивается от времени еще и тем, что оно не имеет отношения к внутреннему чувству, формой которого Шопенгауэр, следуя Канту, признает исключительно время. Что же касается предметного содержания внутреннего чувства, то Шопенгауэр четко заявлял, что «единственный предмет внутреннего чувства — собственная воля познающего» (2, 31). Именно в этой сфере значим закон «основания действия», или «закон мотивации». Мотивация, по словам Шопенгауэра, «это причинность, видимая изнутри» (3, 108). Внешняя же причинность, рассматриваемая им под рубрикой «основания становления», обнаруживается при участии внешнего чувства, и для ее реализации требуется не только время, но и пространство. Собственно, она и проявляется как действенность в пространстве, приводящая к изменению состояний самотождественной материи.

Закон причинности — «всякое изменение в материальном мире может наступить лишь в том случае, если ему непосредственно предшествовало другое» (2, 34) — так же априорен, считал Шопенгауэр, как априорны пространство и время. Этот закон проистекает из рассудка и является главной и единственной функцией последнего. Дело в том, что «без применения закона причинности никогда не могло бы осуществиться созерцание объективного мира» (2, 18). Предшествуя созерцанию как условие его возможности, причинность не может быть продуктом этого созерцания, т. е. она априорна.