Пол Теру - Вокруг королевства и вдоль империи

• Название: Вокруг королевства и вдоль империи
• Автор: Пол Теру
• Издательство: «Логос»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-98797-021-8

Череда неподражаемых путешествий «превосходного писателя и туриста-по-случаю», взрывающих монотонность преодоления пространств (забытые богом провинциальные местечки былой «владычицы морей» («Королевство у моря») или замысловато искривленные просторы Поднебесной («На "Железном Петухе"», «Вниз по Янцзы»)) страстью к встрече с неповторимо случайным.

---

— Наказывают, если у тебя трое детей или больше, — сказал он с крайне недоуменным видом. — Могут уволить с работы или перевести на другую — такое наказание.

Тянь слушал его с крайне скучающим видом (правда, для моего гида скука была разновидностью душевного покоя). Я заключил, что у Кона и Тяня нет ничего общего между собой. В Китае принадлежность к разным поколениям имела особый смысл, ее следовало учитывать со всей серьезностью.

Я спросил Кона, что сталось с его коммуной.

— Ее отменили, — сказал он. — Распустили.

— И крестьяне разъехались?

— Нет. Каждому дали личный участок для обработки.

— И как вы думаете, теперь лучше?

— Конечно, — сказал он. Искренне или нет, я так и не понял. — Производительность труда намного выше. Урожаи больше.

По-видимому, это было главное. Хороша любая политика, которая повышает производительность труда. «Сохрани, Господи, Китай от экономического кризиса перепотребления», — проговорил я про себя.

В городе царил мрак, в гостинице, в том числе в моем номере, — страшный холод. Чем бы заняться? Было всего пол-седьмого вечера, но я лег спать — точнее, забрался под одеяло, почти не раздеваясь, и стал слушать по транзистору коротковолновые радиостанции. Так я проводил в Лансяне все вечера.

На следующий день я прокатился по узкоколейке, но лес меня разочаровал. Я ожидал увидеть дикие дебри — а этот массив просто кишел лесорубами, которые пилили деревья и разгребали их бульдозерами.

— Однажды мы поедем в девственный лес, — сказал Тянь.

— Поехали сегодня.

— Нет. Он далеко. Поедем в другой день.

Мы пошли в железнодорожное депо и познакомились с госпожой Цзинь, местным экскурсоводом. В депо было дымно, клубился пар, но зато там было тепло: в кузнечном цеху пылал огонь, топки паровозов работали. Когда я шел по депо, госпожа Цзинь вдруг бросилась на меня и прижала к стене, а затем истерически, с каким-то скрежетом в голосе расхохоталась: то был один из самых ужасающих образцов китайского хохота. Тут я сообразил, что она оттолкнула меня от люка, куда я в следующую же секунду упал бы и почти наверняка сломал бы шею.

Меня настолько бросило в дрожь, что я был вынужден выйти на улицу и отдышаться. Все улицы покрывал толстый слой снега. Лед с мостовых и тротуаров не скалывали. Местные ездили по льду на велосипедах, словно так и надо, а если шли пешком, то особой походкой — шаркая ногами, чтобы не поскользнуться.

— Этот город запретный, — хвалился Тянь. — Вам очень повезло, что вы здесь.

В Лансяне мне никогда не удавалось отогреть пальцы и ступни — они ныли, их покалывало от холода. Глаза болели. Мышцы сводило. От мигрени мерещились какие-то стоны, отдающиеся эхом во льдах. Тянь спросил, хочу ли я посмотреть горнолыжные склоны. Я согласился. Мы сели в машину и поехали за город, за четыре мили. Солнце скользнуло за далекие горы, и мороз, усиливаясь, как бы сгустился вместе с мраком.

В склонах черно-белых горок были вырезаны десять желобов, залитых льдом. Люди карабкались наверх, волоча за собой небольшие ящики — этакие мини-гробики. Ставили ящики в желоб и скатывались вниз, гремя, повизгивая, переваливаясь с боку на бок. Отплясывая на мерзлой земле, я сказал, что эти катания как-то не по мне.

Тянь раздобыл неровно оструганный гробик, взобрался в гору, пробиваясь напролом через кусты, и скатился по желобу, скаля зубы. Потом скатился еще раз. Похоже, он вошел во вкус.

— Разве вы не любите кататься на лыжах? — спросил он.

— Господин Тянь, это не лыжи.

— Не лыжи? — шокированно переспросил он.

Но снова полез наверх.

Я пошел по какой-то тропинке и обнаружил сарай наподобие сторожки. Внутри была печка. То был характерный пример отопления по-лансянски: печка грела настолько слабо, что стены изнутри заросли полудюймовым слоем инея и были совершенно белы. Домик был выстроен из сырцового кирпича и дерева.

Я вел журнал метеонаблюдений. На главной улице — минус тридцать четыре по Цельсию, в холле тоже минусовая температура, в столовой — чуть выше нуля. Еда замерзала через минуту после того, как ее выкладывали на тарелку, жир застывал. Здесь на стол подавали жирное мясо, картошку — тоже плавающую в жире, рисовую похлебку, огромные невареные куски зеленого перца. Да китайская ли это кухня? Однажды мне подали капусту, фаршированную мясом и рисом, а сверху залитую соусом. Такие блюда я ел в России и Польше — там это называлось golomkis[60].

Когда все время зябнешь, быстро выдыхаешься. Я полюбил укладываться в постель рано. Забирался с головой под одеяло и слушал «Би-би-си» и «Голос Америки». Через несколько часов снимал один свитер и одну пару носок, и к утру так оттаивал, что забывал, где нахожусь. Но вот мой взгляд падал на заиндевевшее окно, сквозь которое ничего не было видно, и память возвращалась.

О холоде здесь никто и не упоминал. Да и с чего вдруг? Местные жители наслаждались морозами — на льду буквально пританцовывали, скользили по тротуарам. Однажды вечером я наблюдал, как дети в темноте сталкивали друг друга с ледяного карниза на замерзшую реку. (Жители вырубали отверстия во льду и доставали оттуда воду). Эти дети, весело играющие во мраке на убийственном морозе, напомнили мне пингвинов на ледяных полях долгой антарктической ночью.

В путешествиях мне часто снятся сны. Возможно, это одна из главных причин, толкающих меня в странствия. Наверно, незнакомые комнаты, странные шумы и запахи, подрагивание вагона на стыках рельсов, непривычная пища, дорожная нервотрепка — особенно страх смерти — и перепады температур — все это навевает сновидения.

В Лансяне морозы дарили мне длинные и изнурительные сны. Холод не позволял уснуть крепко — я лишь слегка погружался в забытье, точно рыба, дрейфующая по течению. В одном из лансянских снов я укрылся в каком-то доме в Сан-Франциско, а его осадили. Я выскочил на улицу, стреляя из автомата; на голове у меня были наушники. Вскочил в фуникулер, как раз проплывавший мимо, и был таков; на фуникулере, держась за поручень, ехал президент Рейган. Я стал расспрашивать, тяжело ли ему быть президентом. Он сказал: «Ужас». На середине нашего разговора я проснулся, чувствуя, что замерзаю вконец.

Потом я задремал снова. А проснулся оттого, что Тянь забарабанил в дверь.

— Мы едем в девственный лес, — объявил он. Мы проехали миль тридцать. С нами ехала госпожа Цзинь. Машину вел некий Ин. Дорога была очень узкая, обледеневшая, ухабистая, но по ней почти не ездили — лишь изредка встречались армейские грузовики. Мы приехали в место под названием «Прозрачный родник» («Цзин Юань»), где стоял одинокий домик, и дальше пошли пешком по лесу. Все было покрыто снегом, но не очень глубоким — примерно в фут толщиной. Деревья были огромные и росли очень тесно, скопом: исполинские толстенные стволы. Мы держались узкой тропки.

Я стал расспрашивать госпожу Цзинь о ее жизни. Общаться с ней было очень приятно: она была прямодушна и лишена жеманства. Она сказала, что ей тридцать два года, у нее есть маленькая дочь, муж служащий в государственном управлении. Эта семья из трех человек жила вместе с еще шестью родственниками в маленькой квартире в Лансяне: три комнаты на девятерых. Готовила на всех ее свекровь. Казалось бесчеловечным, что в краю, где столько пустых просторов, люди вынуждены ютиться друг у друга на головах. Но то была вполне обычная ситуация. Как бы то ни было, эта группа людей, живущих под одной крышей, была семьей. Мне часто приходило в голову, что именно древняя, возникшая в незапамятные времена, конфуцианская семья и удержала Китай от хаоса. Мао с семьей боролся. «Культурная революция» была целенаправленной атакой на институт семьи — детям приказывали доносить на своих собственных родителей-буржуев. Но атака захлебнулась. Семья выдержала испытания, и в результате реформ Дэн Сяопина появились семейные магазины и фермы.

Топая по сугробам через лес, я спросил моих спутников, можно ли где-то купить цитатник Мао — его «Избранные мысли».

— Я свой выбросил, — сказал Тянь. — Все это была большая ошибка.

— Я не согласна, — сказала мне госпожа Цзинь.

— Вы читаете мысли Мао? — спросил я.

— Иногда, — сказала она. — Мао сделал для Китая много ценного. Все его критикуют, но забывают о его мудрых словах.

— А какая мысль вам нравится больше всего? Какая мысль ассоциируется у вас с его мудростью?

— «Служи народу», — сказала госпожа Цзинь. — Я не могу вам ее процитировать целиком, она слишком длинная. Но она очень мудрая.

— А «Революция — это не званый ужин»? Можете ее спеть?

— О да, — сказала она и запела.

Мы продолжали шагать по лесу. Мелодия была далеко не задорная, но идеально подходила для быстрой ходьбы — сплошные ямбы: «Geming bushi gingke chifan…».

Параллельно я наблюдал за птицами. То было одно из немногих мест в Китае, где на деревьях густо сидели птицы. Они были крохотные, все время перепархивали с места на место, держались на самых верхушках. Правда, была одна загвоздка: чтобы пользоваться биноклем, приходилось снимать рукавицы — иначе на фокус не наведешь. Было тридцать градусов мороза, а значит, через несколько минут пальцы переставали слушаться. Но даже в столь лютый холод птицы пели, и весь лес дрожал от стука: работали дятлы.