Игорь Забелин - Записки хроноскописта

• Название: Записки хроноскописта
• Автор: Игорь Забелин
• Издательство: Издательство "Знание"
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 1969

В I960 году в первом сборнике «На суше и на море» была опубликована научно-фантастическая повесть И. Забелина «Долина Четырех крестов», открывшая серию повестей о Вербинине и Березкине, изобретателях хроноскопа и исследователях исторических загадок.

Хроноскоп — это электронная машина, способная по малейшим следам восстанавливать картины прошлого, как бы приближая их во времени (подобно телескопу, приближающему к наблюдателю предметы в пространстве), и проецировать их на экран…

Изобретатели хроноскопа исследуют судьбу пропавшей 40 лет назад экспедиции — в «Долине Четырех Крестов» (1960), жизнь древнего племени коссов — в «Легендах о земляных людях» (1961), значение наскальной живописи в пещерах Сибири — в «Загадках Хаирхана» (1961) — эти и др. повести («Сказы о братстве», «Найти и не сдаваться», «Устремленные к небу») собраны в книге «ЗАПИСКИ ХРОНОСКОПИСТА» (1969).

* * *

Игорь Забелин не нуждается в специальном представлении. Автор многочисленных научных, беллетристических и научно-фантастических произведений малой и большой формы, он давно зарекомендовал себя как талантливый популяризатор науки и как интересный и профессиональный литератор. Научная фантастика И. Забелина особого рода. Путь его фантазии, как писал Герберт Уэллс, «со всех сторон преграждали авторитетные, исчерпывающие объяснения всего сущего». Научная подлинность, ссылки на твердо установленные наукой факты и теории, самостоятельный научный анализ обсуждаемого предмета постоянно сопутствуют научно-фантастическим размышлениям ученого. И если провести литературную параллель, то его творчество в какой-то степени напоминает литературное творчество известного советского ученого, тоже географа и геолога, академика Владимира Афанасьевича Обручева.

По-видимому, не случайно книга начинается с очерка-новеллы «Долина Четырех Крестов», воссоздающего трагическую судьбу полярной экспедиции, которая отправилась на поиски легендарной Земли Санникова, того самого острова в группе Новосибирских островов, которому Обручев посвятил свой первый научно-фантастический роман.

Каждая новелла — это решение исторической или археологической головоломки, которых в науке немало. Фантастический «хроноскоп» подсказывает исследователям Вербинину и Березкину веден стающие в общей картине давно минувших событий детали, И вот наконец, в самом финале повествования мы узнаем правду, вернее, якобы правду, потому что (и это нужно все время иметь в виду!) эта правда фантастична, она вымышлена автором.

Новеллы Забелина написаны так убедительно, так обоснованно и на таком правдивом историко-географическом фоне, что трудно отделить вымысел от научной истины.

Хроноскоп, изобретенный автором и двумя его молодыми героями, это весьма совершенное кибернетическое устройство, которое способно извлечь максимум информации из минимума данных. По обломку горшка, обрывку письма, кусочку материи оно воспроизводит образы людей, сделавших их или бравших их в руки. Словом, оно действует, как криминалист высочайшего ранга, электронный Шерлок Холмс, который, как известно, по одной пылинке мог представить себе возраст, достаток и цвет волос преступника, а также мотивы, толкнувшие его на преступление. Если такое мог сделать человек, почему бы не справиться «разумной» машине? Ничего нарушающего физические законы в предложении И. Забелина нет. С помощью хроноскопа героям его повестей удалось разрешить много любопытных историко-географических загадок — выяснить причину гибели полярной экспедиции, разгадать тайну узников северного монастыря, найти следы исчезнувших коссов — «земляных людей»… Именно эти полуфантастические, а может быть, даже и совсем не фантастические истории — существо книг И. Забелина. И хотя сейчас нас интересует хроноскоп, он введен автором лишь для того, чтобы протащить связующую нить от рассказа к рассказу.

Всеволод Ревич

---

Брагинцев разорвал плотную бумагу, скомкал ее и бросил в мусорную корзину.

— Снова Венеция, — сказал он. — Снова конец шестнадцатого века.

Почему-то я внутренне вздрогнул при этих словах. Что за наваждение? И статуэтка из Дженне, и вазы в Москве, и амфора с затонувшего корабля… Трудно было допустить какую-либо связь между, скажем, серебряной вазой из Оружейной палаты и статуэткой из Дженне. И все-таки…

— Как видите, в данном случае художник воспользовался для сюжетного изображения чернью, или ниелло, как говорят в Италии, — сказал Брагинцев. Черневые изображения были широко распространены в ту пору.

С нашей же — хроноскопистов — точки зрения ваза была примечательна прежде всего многочисленными деформациями и даже пробоинами, таившими, наверное, немало интересного.

— Итак, продолжим сравнительный анализ почерков? — спросил Березкин Брагинцева и после его утвердительного ответа сформулировал задание.

Мы приготовились к положительному результату, и не ошиблись: хроноскоп вновь подтвердил, что образцом служила одна и та же рукописная строка.

— Ну, не наваждение ли? — сказал Березкин моими словами.

— Нет, отчего же, — улыбнулся Брагинцев. — Звенья одной цепи. И не забывайте, что в конце шестнадцатого столетия Хачапуридзе уже перестали заказывать вазы в Венеции…

— Продолжим хроноскопию, — сказал я Березкину. — Некогда вазу сильно помяло. Как ее выпрямляли?

— А зачем тебе это знать? — спросил Березкин.

— Пока не могу ничего объяснить. Но раз уж мы взялись за хроноскопию…

Березкин сформулировал задание, и мы увидели на экране сильные руки с длинными тонкими пальцами, выпрямляющие вмятины.

Я подошел к хроноскопу и еще раз осмотрел весьма массивную вазу. Да, только очень сильный человек мог руками распрямить металл, придать серебряной вазе прежнюю форму.

— Повтори, пожалуйста, задание, — попросил я Березкина, — но сделай акцент на руках.

— Зачем вам понадобились руки? — спросил Брагинцев. — Гораздо интереснее происхождение пробоин.

— Все интересно, — сказал я. — А мелочей в хроноскопии нет. Ничем нельзя пренебрегать.

Очертания вазы на экране как бы размылись, затушевались, но зато руки проступили отчетливо — руки хирурга с длинными крепкими ногтями. Я прекрасно сознаю, что мое определение — «руки хирурга» — шаблонно, но мне важнее точность, чем оригинальность сравнения, хотя кое в чем я и грешу: ногти, пожалуй, у хирурга покороче. В общем же стереотипность характеристики должна лишь помочь составить правильное представление о том, что мы увидели.

Я смотрел на руки, выпрямляющие стенки серебряного сосуда, и мне все определеннее казалось, что я уже видел эти руки. Березкин выключил хроноскоп. Пытаясь припомнить, где я мог видеть руки, я перебирал в памяти прежние сеансы хроноскопии, начиная с тех, о которых рассказано в очерке «Долина Четырех Крестов», но — тщетно!

— Вас интересуют пробоины? — спросил Березкин Брагинцева. — Что ж, займемся пробоинами. Одна из них похожа на след от удара рубящим предметом, саблей скорее всего… А вторая, круглая… Гм! Кто-то сначала выстрелил по вазе, вернее, по ее хозяину, из мушкета, а потом дело дошло до рукопашной. Некогда ваш сосуд попал в нехорошую историю!

Березкин не ошибся. Он не навязывал хроноскопу своего мнения, задания формулировал совершенно объективно, но ответы получил именно те, которые предсказал: мы увидели и маленький круглый предмет — пулю — пробивающий вазу, и саблю, стремительно падающую на сосуд.

— А теперь посмотрим общую хроноскопию, — предложил я.

Общая хроноскопия всегда чревата неожиданностями, и мне лично она доставляет особое удовольствие как раз тем, что заранее невозможно предвидеть ее результат. И вот дополнительный пример тому: на экране появилась ваза, летящая вниз по крутому каменистому склону; ваза падала долго, а потом ударилась о камень и отскочила в сторону…

— Кажется, тут прямая связь с предыдущими кадрами, — сказал Брагинцев.

— Со временем из вас получится отличный хроноскопист, — улыбнулся Березкин. — Конечно, прямая связь. Хозяин вазы, а точнее, караван, шедший по горной тропе, подвергся нападению. Стрельба, рубка. Вьюк рассыпался в свалке, и пробитая пулей и саблей ваза полетела под откос.

Березкин уточнил задание и несколько раз повторил его, но на экране не произошло почти никаких изменений — только скалы приобрели желтовато-белый оттенок.

— Да, на склоне ничего не росло, — сказал Березкин. — Или ваза случайно миновала стволы деревьев. А скалы, судя по цвету, были такими же, как в долине Хосты.

— Известняк, — уточнил я.

— Известняк, — словно машинально повторил Брагинцев. — Вот так она и летела. Потом ее подобрали и выпрямили…

— Последовательность событий надо еще проверить, — возразил я. Давайте-ка выясним, действительно ли вазу сначала пробили пулей и саблей, а потом уж она покатилась…

— Пустяковое дело, — сказал Березкин. — Но уверен, что хроноскоп подтвердит правильность нашего предположения.

И действительно, хроноскоп подтвердил, что сначала ваза пострадала от оружия, а потом — от скал. Труднее оказалось выяснить, когда ее распрямляли сразу же после падения или много позднее. Березкину не удалось добиться четкого ответа, но по косвенным признакам мы заключили, что распрямляли вазу сравнительно недавно.

— Что будем делать дальше? — спросил Березкин, глядя на Брагинцева.

— Не знаю, — ответил тот. — Думаю, что со временем мне удастся сформулировать дополнительные вопросы. А пока — все как будто.

Березкин, подойдя к хроноскопу, долго стоял перед ним, о чем-то размышляя. Потом, ничего не говоря нам, он дал хроноскопу задание, и на экране замелькали какие-то непонятные значки… Березкину пришлось повторить и уточнить задание, и тогда значки выстроились в ряд, и мы узнали ту самую надпись на картули эна, которую видели на всех трех сосудах… Надпись действительно была той же самой и в то же время чем-то отличалась от каждой из трех.

— Хроноскоп убрал искажения, допущенные мастерами, и создал осредненный вариант, близкий, по-моему, к подлинной рукописной строке, — сказал Березкин.

— Не понимаю, для чего тебе это понадобилось.

— Хочется что-нибудь узнать о Хачапуридзе.

— По почерку?

— Не беспокойся, я читал в Большой Советской Энциклопедии, что графология — лженаучная теория, — усмехнулся Березкин. — Но состояние человека, какие-то доминирующие черты его характера хроноскоп же определял. Вспомни «Долину Четырех Крестов».

Мы с Березкиным, поначалу незаметно для самих себя, стали различать эпизоды хроноскопии по названиям моих очерков-отчетов, и теперь это уже вошло в привычку.

— Я ничего не отрицаю. Дерзай.

Березкин сформулировал задание, и тут произошел один из курьезов, которыми отнюдь не бедна наша практика: словно услышав слова Березкина о Долине Четырех Крестов, хроноскоп показал нам… Зальцмана. Экранированный Зальцман сделал несколько шагов, раскрыл тетрадь и, нервничая, словно кого-то опасаясь, сделал в ней запись.

Я тотчас сообразил, что хроноскоп выбрал в своей «памяти» эпизод у поварни, когда Зальцман прятал дневник начальника экспедиции. Но с чего бы вдруг?

— Уж не твои ли это штучки? — спросил я Березкина.

— Ничего не понимаю, — ответил тот. — Я же не лунатик, я точно сформулировал задание!

Березкин выключил хроноскоп, выждал несколько минут и повторил задание.

Экран вспыхнул мгновенно, и… Зальцман, сделав несколько шагов, раскрыл тетрадь! А потом зеленые волны как бы стерли фигуру Зальцмана с экрана, и его место занял другой человек с жестким, почти жестоким лицом.

— Черкешин! — воскликнули мы в один голос и посмотрели друг на друга.

Березкин быстро выключил хроноскоп.

— Ничего подобного никогда не было, — удивленно сказал он. — Это мне не нравится.

— Всплывают, как в человеческом мозгу, воспоминания, что ли? — неуверенно спросил я.

— Хроноскоп в миллион раз дисциплинированней, чем мозг. Был, во всяком случае.

Березкин повернулся к Брагинцеву, но тот, угадав, что мой друг собирается извиниться перед ним за неожиданно прерванную хроноскопию, опередил его.

— Все понимаю, — сказал он. — Хроноскопом нельзя рисковать. Очень досадно, что из-за моей вазы аппарат вышел из строя.

— Вовсе не нужно казниться, — возразил Березкин. — Ваза — несложный объект для хроноскопии. Придется отрегулировать приборы. Это — наши будни. Но хроноскопия, к сожалению, отложится на неопределенное время.

— Значит, вазу можно забрать? — спросил Брагинцев.

— Да, лучше мы возьмем ее еще раз, если потребуется дополнительный анализ.

Брагинцев взял вазу и поискал глазами бумагу, в которую она была завернута.