Алексей ПЕХОВ - Ночь в Шариньильском лесу

• Название: Ночь в Шариньильском лесу
• Автор: Алексей ПЕХОВ
• Издательство: Не издавалась
• Жанр: Фэнтези

Конец 18 века… Во Франции смута, война, Революция. После битвы одинокий беглец оказывается в лесу и останавливается на ночлег в сторожке лесника. По мотивам песни группы «Король и Шут» «Лесник». Самое главное - не читать на ночь…

---

Алексей Пехов Марк Певзнер НОЧЬ В ШАРИНЬИЛЬСКОМ ЛЕСУ 2001

– Дьявол!

Я не заметил попавшую мне под ноги кочку и, споткнувшись, взмахнул руками, стараясь сохранить равновесие. Еще чуть-чуть и упал бы прямо в высокие заросли можжевельника, распахнувшего в ожидании случайного путника колючие объятья.

От путешествия по лесному королевству в течение целого дня ноги гудели и беззвучно стонали, требуя заслуженного отдыха.

Ровная и тонкая тропинка, ведущая меня в самую глубину Шариньильского леса, превратилась в едва видимую звериную тропу, то появляющуюся, то пропадающую среди пожелтевших зарослей остробровника и вечно зеленого папоротника. Пару раз тропку пересекали весело журчащие ручейки с холодной и хрустальной ключевой водой, по которой важно, словно военные фрегаты, проплывали опавшие листья. Лес все также был зелен и свеж, но осень все-таки брала свое и, нет-нет, а попадались деревья, уже одевшиеся в золотой костюм увядания.

Там, где текли ручейки, почва стала влажной и болотистой от напитавшей землю воды, поэтому мои сапоги громко чавкали по затопленному водой мху с яркими бусинами красных ягод, выглядывающими из вечно зеленого ворсинчатого ковра, словно глазки каких-то неведомых созданий.

Я шел и шел, стараясь придерживаться заданного направления, и лес не обращал на случайного путника, зашедшего в тайные уголки его чащи, никакого внимания, продолжая жить своей, только избранному понятной, жизнью. Все также щебетали птички, которых, казалось, не смущала подступающая осень. Важно гудя, направлялись в свой последний в этом году полет толстые мохнатые шмели, стремясь собрать еще немного нектара на зиму. Однажды, прямо на тропу, по которой я шел, из окружающего ее ольшаника, медленно вышел огромный лось. Зверь совсем не испугался невесть каким образом оказавшегося в таких дебрях человека, и я замер, в восхищении любуясь грациозностью и мощью божественного создания. Лось пару раз втянул носом воздух и, медленно переставляя длинные ноги, скрылся в зарослях. Лишь колышущиеся потревоженные ветки говорили о том, что несколько секунд назад здесь кто-то был.

Затем, где-то к полудню, звериная тропка совсем пропала, растаяла меж деревьев, и мне пришлось продираться сквозь лесную чащобу и буреломы, оставленные после безумной прогулки весенних ветров по Франции. Сейчас приходилось ориентироваться по висящему в небе солнцу и молиться, чтобы феи, если они существуют, не завели меня куда-нибудь в самые отдаленные уголки великого леса. Моя одежда кое-где порвалась, проиграв непримиримую битву зарослям можжевельника, но я не обращал на это внимания, потому как кроме меня, и пары щебечущих где-то в кронах деревьев птиц, никого здесь не было. Величественный лес, наверное, видевший еще приход римлян на нашу землю, все также молча и торжественно возвышался надо мной, смотря на незваного гостя тысячью внимательных и незримых для обычного обывателя глаз.

К вечеру я уже совсем выбился из сил и проклял тот час, когда выбрал для поспешного бегства лес, а не военный трибунал.

Меж красных стволов корабельных сосен вновь мелькнула извилистая и покрытая толстым ковром опавших сосновых иголок дорожка. Я облегченно перевел дух и вытер тыльной стороной ладони лоб. Идти стало легче. Уставшие но пружинили по ковру из сосновых иголок. Я шел и вот уже который раз за день вспоминал…

Небывалый туман накрыл поле близ деревушки Вальми плотным и непроницаемым для солнечных лучей одеялом. Сентябрь подходил к концу, и по всем законам природы в прекрасной провинции Шампань, уже должны наступить холода, но нет, все та же теплая солнечная погода позднего августовского лета властвовала в этой части Франции. Скоро октябрь, а деревья и не думали сбрасывать зеленеющую листву, как будто надеясь, что зима никогда не наступит. Ночью становилось холодно, но это были не подступающие заморозки осени, а свежесть и прохлада летней ночи. С природой творилось черт знает что. Впрочем, как и с людьми. Казалось, что весь мир сошел с ума. Вся моя жизнь, весь мой спокойный и ровный мир, накренился как тусклое зеркало и, на миг зависнув, рухнул в пропасть, разлетевшись на тысячу острых осколков. Теперь я даже не могу спокойно находиться в родной стране. Проклятая чернь, работающая на полях или пьющая кислое вино в трактирах по всей Франции, вынудила таких как я покинуть родную страну, бросить родовые поместья. Но теперь мы идем назад. Идем со своими неожиданно свалившимися нам, как снег на голову, союзниками освобождать Францию от проклятой проказы Республики.

– Эй! Держать строй!

Голоса офицеров австро-прусской армии, отдающие приказы солдатам построенным в ровные каре, практически таяли в густом тумане, который медленно и лениво поднимался над влажной землей. Австро-прусская армия под прикрытием тумана тихо и неотвратимо приближалась к французским голодранцам, занявшим господствующую высоту возле Вальми. Я наблюдал, как вышколенные месяцами тренировок на плацу пруссаки, четко печатая шаг, приближались к врагу. Еще немного и из плотной стены белого тумана, под барабанную дробь, вынырнут многочисленные полки, которыми командовали офицеры герцога Брауншвейского. То-то удивятся республиканцы! Солдаты растаяли в молочно-белой дымке, и я ударил своего коня каблуками сапог, заставляя его перейти на медленный шаг. По приказу главнокомандующего, кавалерия не должна атаковать, пока прусские солдаты не вступят в бой и не захватят вражеские орудия.

– Ну что, Мартен? Опрокинем изменников?

– Конечно, Луи. Как же иначе? – я поправил немного сместившийся кавалерийский палаш на поясе. – У изменников пятьдесят три тысячи добровольцев, способных только петь «Марсельезу», и деморализованные войска, предавшие Людовика. А кроме нас, тут сорокапятитысячная австро-прусская армия. Непобедимая, прошу заметить. По крайней мере, так говорят сами пруссаки.

– Добровольцы? – Жерар, находившийся слева от меня, громко фыркнул. – Этими добровольцами командует Дюмурье, и у него гора орудий. Что будет с распрекрасными и разряженными как на парад войсками, когда они попадут под картечь, штурмуя проклятую высоту?

– Под картечь?! В таком тумане?! – неунывающий Луи засмеялся, откинувшись в седле. – Да, канониры дальше дула пушки ничего не увидят! А на счет Дюмурье, когда мы победим, то посадим его вместо короля в замок Тампаль.

– В Бастилию его надо, в Бастилию! – поддержали откуда-то сзади.

– Какая Бастилия, любезные дворяне? Ее снесли еще при Учредительном собрании! – в голосе Жерара проскользнула горечь. Брат барона погиб во время обороны Бастилии, чернь просто разорвала несчастного на куски голыми руками. Страшная смерть.

– А жаль, жаль. Бастилия нам бы после победы пригодилась, – ответил кто-то из рядов двигающейся шагом кавалерии роялистов. Все знали, что Бастилии уже нет, но старых словечек сложно избавиться. Кто мог знать, что грозная и неприступная крепость-тюрьма рухнет в одночасье? А вместе с ней рухнет и монархия вместе со всей Францией?

Туман был все таким же густым, и мне приходилось только предполагать, каково расстояние до позиций противника. Очень не хотелось попадать под картечь орудий. Так я себе объяснял свою трусость, хотя правда была в другом. В регулярных войсках, перешедших на сторону новой Франции, оказалось слишком много дворян. Моих знакомых, друзей, наконец! И сражаться против них… Я честно боялся, что рука, повенчанная в сегодняшней битве с тяжелым прусским палашом, дрогнет. Не все добровольно предали короля. У многих семьи взяты в заложники, а после сентябрьской резни, которую чернь устроила аристократам, никто не сомневался, что станет с заложниками, если вынужденные воевать отцы, мужья и братья дрогнут. Национальная гвардия четко следила за интересами Конституции и отравляла на гильотину всех без разбору.

– Кстати, любезные! – Луи обратился ко всем, кто мог слышать его в свалившихся на землю облаках. – Не советую сдаваться в плен. Мы теперь контрреволюционеры и эмигранты, вернувшиеся, чтобы спасти монархию и нашего славного Людовика с семьей! Поэтому враги с удовольствием отправят всех сдавшихся на гильотину на потеху всему Парижу.

– Не отправят! – после месячных ожиданий в княжестве Майнц, Жерар готов был убить любого поющего «Марсельезу» голыми руками. – Мы им покажем!

К сожалению, я так не думал. Идти на пушки, ой как не улыбалось!

– Сколько времени? – спросил один из дворян, придерживая так и норовившего пуститься в галоп коня. Я не знал этого человека, его лагерь располагался в Кобленце. Один из множества мелких дворянчиков, какой-нибудь маркиз, которому тоже, видимо, пришлось не сладко в этот год. Невозможно узнать имена нескольких тысяч высокородных эмигрантов, решивших вернуться в родную Францию вместе с австро-прусскими войсками для освобождения плененного короля и разгрома проклятой Республики.