А. Тер-Акопов - Мировые религии о преступлении и наказании

• Название: Мировые религии о преступлении и наказании
• Автор: А. Тер-Акопов
• Жанр: Юриспруденция

Настоящая коллективная работа (монография) является результатом одного из первых в современной России комплексных социально-правовых и криминологических исследований преступности и некоторых форм девиантности (пьянства, наркомании, проституции, суицидов) с позиции сравнительного правоведения, на основе вероучения мировых традиционных религий – христианства, ислама, буддизма, иудаизма.

Настоящее научно-популярное издание учитывает изменения законодательства по состоянию на 2012 год; оно рассчитано на специалистов в области юриспруденции, социологии, богословия и антропологии, а также на широкую читательскую аудиторию, стремящуюся к познанию социально-правовой онтологии сквозь призму сущего и должного.

Книга может быть использована в качестве пособия при изучении учебного курса «Основы мировых религий», «Основы религиозной культуры и светской этики», «Социология» и «Криминология».

---

Прощение и примирение. «Мирись с соперником твоим скорее, пока ты еще на пути с ним, чтобы соперник не отдал тебя судье, а судья не отдал бы тебя слуге, и не ввергли бы тебя в темницу; истинно говорю тебе: ты не выйдешь оттуда, пока не отдашь до последнего кодранта» (Мф. 5, 25–26). Смысл изложенного в том, чтобы не судиться, предварительно не попытавшись договориться, примириться, найти свою вину. По сути, всякий конфликт с обоюдной виной; если она найдена и признана, то конфликт получает благополучное разрешение. Если «вспомнишь, что брат твой имеет чтонибудь против тебя… пойди и примирись с братом твоим» (Мф. 5, 23).

Воздержание от необоснованных обещаний. Обещания связывают, определяют отношения, создают ожидания, формируют планы, под которые закладываются материальные и финансовые средства. Поэтому неисполнение обещанного вызывает негативную реакцию, конфликты, в том числе криминальные. Отсюда: «…сказано древним: «не преступай клятвы, но исполняй пред Господом клятвы твои». «А Я говорю вам: не клянись вовсе… ни головою твоей не клянись, потому что не можешь ни одного волоса сделать белым или черным» (Мф. 5, 33–34). Клясться – это обещать что-либо под какие-либо не зависящие от тебя, как правило, суеверные гарантии («головою», «матерью», «небом», «Богом» и т. д.). Нельзя обещать то, что от тебя не зависит.

Изложенное позволяет сделать вывод о том, что христианство как нормативно-этическая система образует основу и неисчерпаемый резерв развития российского права, в том числе уголовного. Его постулаты, закрепленные в Ветхом Завете и затем дополненные и переосмысленные в Новом Завете Иисуса Христа, извечно актуальны, в том числе для современности. Каждый этап развития общества требует соотнесения формирующихся новых ценностей и задач с догматами христианского вероучения, обнаружения содержащихся в них в скрытом виде злободневных положений.

Непонимание христианства как творческого, саморазвивающегося социального учения, восприятие его как пережитка прошлого в сознании людей привели однажды к тому, что официальные пути христианства и права разошлись, хотя, по сути, их единство не разрывалось. Задача состоит в том, чтобы сознательно вернуться к христианским, православным истокам в надежде добиться консолидации общества, веры права, а значит, и правды.

Глава 2 Развитие дореволюционного уголовного законодательства России в свете христианского вероучения

1. Влияние христианства на древнерусское законодательство (IХ – ХIV вв.)

Для анализа религиозных (христианских) корней россий ского уголовного права наиболее интересным и важным следует признать раннефеодальный период, сразу после крещения, когда канонические порядки Византии только начали проникать в языческую Русь. Архетипы этого времени пестрят ссылками на библейские источники. Покажем это обстоятельство через обращение к правдам, княжеским уставам, уставным и судным грамотам.

Но прежде отметим, что иноземные юридические зерна упали на плодородную почву. Так, Прокопий Кесарийский в своей «Войне с готами» VI века писал о существовании у славян собственных законов, которые к тому же «согласны с их жизнью», Б. Д. Греков доказал, что самый знаковый для юриспруденции термин «закон» имеет древнерусское происхождение [138] , а Л. В. Черепнин настаивал на существовании задолго до появления хорошо известной и постоянно цитируемой «Русской Правды» таких памятников национальной юриспруденции, как «Устав земленой» и «Закон русский» [139] . А ведь еще были правовые обычаи, которые куются этносами медленно, но живут долго, при разных социально-экономических укладах.

Современный юрист, как правило, снисходительно судит о роли обычаев и традиций в регуляции жизни на международной арене и в пределах национальных территорий; он отдает безусловное предпочтение писаному праву, авторство на которое принадлежит властям, а не социуму (с его обычаями, традициями и нравственностью). Корпоративные добродетели и обрядности в классическом правовом государстве принято списывать в обоз мировой истории, а будущее человечества – увязывать исключительно с операционными решениями правящей элиты. Писаное право объявляется абсолютом, не имеющим соперников средством; лишь оно равнообязательно для всех граждан. Обывателю предписано освобождаться от коллективных «пут», вырабатываемых общиной, и жить только по государственным правилам и (в их рамках) по индивидуалистической философии. Корпоративные обыкновения суть не настоящие, не «правомерные» источники правомерного поведения. Лишь публичная власть определяет границы дозволенного и преследуемого поведения, лишь она формулирует шаблоны законопослушных поступков и предустанавливает типовые образцы деликтов (составы правонарушений).

Для уголовного же права эти мысли буквально аксиоматичны: большинство современных кодексов определяют единственным источником этой отрасли принятый парламентом и опубликованный должным образом закон. Однако рождающееся на обломках родовой общины государство с его территориальной организацией оседлого населения первоначально и в значительной мере опирается на первобытные стандарты, использует обычное право в качестве готового инструмента управления, но по мере объединения земель и укрепления режима единой (временный вариант – единоличной) власти публичность побеждает старинные обыкновения.

Есть в этом историческом процессе важный оправдательный мотив – именно для уголовного права. Ставка на государственный (или публичный) уровень уголовно-правового регулирования значит в обществе многое: подает надежду на беспристрастие чиновников, не участвовавших в конфликте и не ослепленных желанием возмездия; единообразием своих установок и запретов возбуждает и поддерживает впечатление справедливости; позволяет гражданам планировать свою жизнь, знать юридические последствия своих поступков даже в деталях. Посему почитается верным, что «настоящее» или официальное уголовное право начинается у всех народов с достижением государственной ступени общежития, то есть с появлением и экспансией публичных правил жизни. Они не могли быть созданы сразу, в большом или достаточном количестве и на пустом месте; вначале основной строительный материал для права – обычаи и примирительные процедуры первобытного общества. Они составляют фундамент нового общественного здания, строящегося быстро, по проектам и под присмотром чиновников, а не в прямом согласии с естественно-природной обстановкой, не путем медленного приспособления к ней социума.

Отсюда в первые века государственной истории человечества царствует древнеримское откровение о том, что происхождение и содержание закона запрограммировано тремя базовыми причинами: договоренностью, необходимостью и обычаем (omne jus aut consensus fecit, aut necessitas constituit, aut fi rmavit consuetudo).

Конечно, по русской пословице, родившейся значительно позже, закон в первую очередь ломит нужда. Но и «обычай… во многих случаях сильнее закона» [140] , особенно на стадии консолидации нации и становления государственности. В широко известном Наказе 1767 года императрицы Екатерины Великой членам уложенной комиссии России рекомендуется не заносить в область преступного таких действий, «которые находят себе одобрение в нравах и обычаях страны», и даже «действия, слывущие у нравоучителей средними», не стоит криминализировать, ибо «тем не удержим преступлений, могущих от того воспоследовать, но произведем через то еще новые»; с такими поступками нужно бороться, если это будет признано необходимым, не угрозою наказания, но путем (нравственных. – А. Б. ) «примеров». Дословно это звучит в ст. 61 Наказа так: «есть способы, препятствующие возгнездиться преступлениям, им то положены в законах наказания: так же есть способы перемену обычаев вводящие; к сему служат примеры» [141] .

Аксиоматично, что важнейшим законодательным памятником Древней Руси является « Русская Правда », которую нельзя признавать кодифицированным (монографическим, хорошо систематизированным) нормативным актом в современном понимании, но актом многоотраслевого характера – необходимо; хотя справедливость требует признать, что большинство его норм относится к уголовному праву. Из песни слов не выкинешь. Существование «Русской Правды» как артефакта никто не отрицает, хотя дошла она до нас в нескольких редакциях (краткая, сокращенная и пространная) и многочисленных списках (частично отличающиеся друг от друга варианты текста – в зависимости от времени и территории изготовления). Несмотря на данное обстоятельство, несколько специфик и общих характеристик «Русской Правды» можно рассматривать как достоверные, в том числе по линии отражения в ней религиозных начал. Вот они.

Во-первых, в тексте «Русской Правды» нет традиционных для последующих лет инвокаций (хотя данное обстоятельство можно списать на отсутствие преамбулы, где торжественным обращениям к Всевышнему самое место).