Барбара Картленд - Английская мадонна

• Название: Английская мадонна
• Автор: Барбара Картленд
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-699-63578-8

После смерти отца молодой граф Хэвершем, знаменитый игрок и сердцеед, получил в наследство солидное состояние и уникальное собрание картин. Правда, почти всем полотнам нужна была реставрация, и граф пригласил лучшего мастера. Откуда же было знать, что вместе с реставратором в замок приедет его дочь? И как не стать жертвой прекрасных глаз Теодоры Колвин — скромной девушки, словно сошедшей со знаменитой картины из коллекции его светлости?

---

Барбара Картленд Английская мадонна

От автора

Многие уникальные собрания картин, обосновавшиеся в старинных замках Великобритании, к счастью, все еще пребывают в целости и сохранности.

Коллекции, принадлежащие герцогам Букклеу, Девонширскому и Ратленду, можно причислить к лучшим в стране.

Картины кисти Ван Дейка в личных собраниях превосходны! Единственное чувство, какое охватывает настоящего ценителя живописи при взгляде на эти полотна, запечатлевшие мастерство живописца, изображавшего свои модели с поразительной психологической глубиной, — это восторг!

Ван Дейк родился в 1599 и умер в 1641 году, но его творческое наследие включает не одну сотню изумительно прекрасных произведений.

Карл I даровал художнику годовую пенсию в 200 фунтов, два дома и рыцарский титул. Ни один живописец не был достоин этого более, чем Ван Дейк.

Глава 1

1841 год

Яркое солнце, с утра победно воссиявшее на чистом утреннем небе, к обеду незаметно исчезло в небесной лазури. Ветер коварно надул серые тучки, и из них время от времени начинал сыпать мелкий надоедливый дождь — этакая водяная взвесь окутывала окрестность… А то вдруг внезапно срывался из облачной кутерьмы короткий жемчужный ливень, подсвеченный мигнувшим среди облаков солнечным глазом. Что тут сказать: в этом извечном соперничестве и есть постоянство английской погоды!

Но случалось, с небес извергались сильнейшие потоки дождя, которым было подвластно не только проникать людям за воротник, портя одежду, но и менять к счастью их судьбы…

То были первые годы правления королевы Виктории[1].

В одном из поместий графства Девоншир, на юго-западе Англии, в старом имении Маунтсоррель, неподалеку от столицы графства города Эксетер, где-то в глубине большого внушительного строения хлопала от ветра неплотно прилегающая к оконной раме створка окна.

Особняк давным-давно своим видом взывал к тому, чтобы в нем был сделан ремонт — не беглый, поверхностный, а основательный. И чтобы за организацию работ взялась умелая рука добросовестного хозяина. Но таковой не было. Дом был отдан на откуп своей незавидной судьбе, английской погоде и нескольким живущим в этом хлипком прибежище людям, которым не под силу было привести жилище в порядок даже изнутри, не говоря о том, чтобы преобразить его как-либо снаружи.

К чести хозяев надо все же сказать, что без дела в этом доме никто не сидел.

Дочь владельца имения — Теодора — как раз вытирала в гостиной пыль, когда створка окна в очередной раз издала противный скрип и капризный хлопок, и следом раздался звук открывшейся и тут же захлопнувшейся двери. От сквозняка, пробежавшего по всем помещениям, створка строптиво подпрыгнула еще раз, будто хотела напомнить жильцам: не зевайте, дом вот-вот рухнет, сделайте что-нибудь, если мечтаете уцелеть сами и сохранить то, что есть у вас ценного в родных пенатах!

В гостиную, где Теодора привычно расправлялась с пылью заткнутыми за пояс передника несколькими влажными тряпками, вошел слуга Джим. Он поднял на Теодору честный, по-собачьи преданный взгляд — так спаниели смотрят на любимых хозяев, и бугристые лбы и висящие по сторонам уши усугубляют молитвенное выражение их умных мордашек. Вот так Джим и смотрел сейчас на Теодору: честно, почти благоговейно. И этот его взгляд говорил: нам отказали…

Джим был маленьким, жилистым, мало-помалу дряхлеющим человеком с седеющими висками. Но его преданность хозяевам с годами, казалось, только крепла — хотя куда уж больше… Могло ли быть что-нибудь крепче, надежнее, чем она? Джим вжился в окружающее его запустение и не помышлял уйти куда-то из этого места. Он, можно сказать, врос в него, как врастает растение в деревянную или каменную изгородь, проникая корнями так глубоко, как только может, и раскидывая по сторонам ветви, на которых вопреки испытаниям каждой весной набухают почки и вырастают нежные зеленые листья. Вот только впечатления торжества победы над обстоятельствами, какое производит выросший в иной каменной кладке цветок, в выражении лица Джима сейчас, когда он переступил порог комнаты, где Теодора боролась с пылью, не было.

— Все напрасно, мисс Теодора, — обреченно произнес Джим, дождавшись, когда Теодора, нагнувшись в три погибели, подойдет к нему ближе, ведя тряпкой вдоль плинтуса. — Он не даст нам больше никакой еды. То есть пока мы ему не выплатим все, что должны…

Теодора выпрямилась, тяжко вздохнула, молча кивнула. Разумеется.

Этого она и ожидала.

Все последнее время хозяин единственной в их деревне лавки был до чрезвычайности — если не сказать попустительски — к ним снисходителен, отчего их долг разбухал как на дрожжах, покуда не достиг таких размеров, что Теодору стал душить жуткий стыд при одной только мысли попросить там кусок черствого хлеба, — и все же она послала на этот раз Джима попытать счастья. И вот он, вернувшись, стоит и смотрит на нее таким жалостливым взглядом, от которого девушке сделалось не по себе: и за то, что опять им нечего есть, и за то, что она подвергла его унижению в очередной раз просить еду в долг.

— Ммммм… Будет ли конец всему этому? Я больше так не могу… Я просто не выдержу… Неужели мы на самом краю — и придется что-то продать? — с тихим стоном вырвалось у нее. Она устало провела рукой по влажному от усердной уборки лбу.

— Я могу отвезти какую-то из картин для продажи в Лондон, мисс Теодора, и у нас будут деньги! Мы выручим за любую очень хорошие деньги! — живо, со спаниельей готовностью и, видимо, с тайным убеждением, что это давно пора сделать, отреагировал Джим, внутренним чутьем разобрав, что она там лепечет одними губами. Хотя догадаться было нетрудно.

Теодора в испуге замахала на него руками, даже не выпустив тряпки. В ее глазах застыл панический ужас.

— Ох… Да ты понимаешь, что говоришь, Джим? Одумайся! И ты, и я, мы оба отлично знаем, что у нас нет права продавать что-нибудь с этих стен! Мы не можем себе позволить начать разорять коллекцию, ведь стоит продать одну картину, и дальше мы не удержимся, это самообман, что ограничимся только одной! — в голос простонала Теодора. — И к тому же все это не наше. Наследник-то — мистер Филипп. Как ты думаешь, что он нам скажет, когда вернется, если увидит, что что-то исчезло?

— Боюсь — и смею выразить эту дерзкую мысль, — картины не покажутся ему такими уж баснословно ценными и такими уж безгранично важными по сравнению с тем, что вы и хозяин протянете ноги… — Джим переступил с ноги на ногу. Почесал переносицу. Испустил тяжкий вздох. — А? Мисс Теодора? Мне больно смотреть на хозяина. И на вас, уж простите меня, грешного…

Теодора снова вздохнула. Она понимала Джима, все его чувства. И что слабая девушка могла противопоставить тому, что говорит ей верный Джим? Да ничего! «Он прав, тысячу раз прав абсолютно во всем! — принимаю все от первого до последнего слова». Слуга пытается образумить «хозяйку», а она уперлась и ни в какую…

— Логика убийственная, и возразить нечего! — горько усмехнувшись, проговорила она. Старик в ответ слегка улыбнулся, подхватив иронию и игру слов на тему смерти.

Всеми силами она отчаянно сопротивлялась надвигающейся катастрофе и пыталась найти хитроумные способы, чтобы не распродать то последнее из имущества, за что еще можно было бы выручить хоть какие-то деньги, пока ее брат где-то там, далеко на Востоке, пытал счастья.

Картинную галерею Колвинов в Маунтсорреле полотно за полотном собирало не одно поколение этой отмеченной Богом семьи. Колвины были одержимы коллекционированием не один век. Теодоре — не случайно ли по-гречески ее имя означает «божий дар»? — всегда казалось, что посягнуть на такое сокровище — это все равно что предать собственную семью. И она жила с этой мыслью и таким ощущением, несмотря на все беды, которые их преследовали.

Собрание картин в Маунтсорреле было ярким явлением для тех, кто в том разбирался. Галерея была широко известна среди собирателей и любителей живописи, в связи с чем их дом был весьма и весьма посещаем. Сколько Теодора помнит себя, сначала к деду, а потом и к отцу из разных уголков мира приезжали разные люди, вели умные разговоры, а она постоянно крутилась подле — слушала, впитывала, запоминала. Ловила каждое слово. Ей было все интересно, все, что она могла понять сразу, и все, до чего доходила умом, подрастая. И одно из первых ее впечатлений и осознаний — что их семья знаменита. Точнее, знаменита коллекция. Более того — коллекция столь известна, что ее распродажа привлекла бы внимание большее, чем когда-либо удостаивался кто-то из тех, кому принадлежали эти картины. Позволить себе сейчас вольное обращение с истинной драгоценностью значило бы громогласно расписаться в собственном невежестве и снискать геростратову славу — а как известно, Герострат прославился тем, что сжег храм богини Дианы (Артемиды) в Эфесе, одно из семи чудес света. Почти чудом света была и коллекция Колвинов. Возможно ли посягнуть на нее, если считаешь себя причастным к запечатленным кистью и краской вершинам человеческого духа и гения? Так рассуждал дед Теодоры, так думал ее отец.