Григорий Градовский - Война в Малой Азии в 1877 году: очерки очевидца.

• Название: Война в Малой Азии в 1877 году: очерки очевидца.
• Автор: Григорий Градовский
• Издательство: Государственная публичная историческая библиотека России
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-85209-224-3

Автор переиздаваемых очерков — известный российский журналист и общественный деятель Григорий Константинович Градовский (1842–1915), который сотрудничал и публиковался преимущественно в либерально-буржуазных изданиях. В журналистике 70-х и 80-х годов он был одним из наиболее темпераментных журналистов умеренно-прогрессивного лагеря, и статьи его часто подвергались цензурным гонениям. В период Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Г.К.Градовский был военным корреспондентом газеты «Голос» в Закавказье и Болгарии.

Настоящие заметки очевидца и участника военных действий дают возможность нашему современнику прочесть о виденном и пережитом в течение четырех месяцев, проведенных автором на малоазиатском театре войны.

---

Они опасаются, чтобы в ране не завелись черви.

Некоторые из раненых под Зевиным меня узнали и обрадовались, как дети, почти со слезами благодаря за посещение. Мы целовались и пожимали друг другу руки. Завязались рассказы о зевинском деле, о том, кто где был, при каких обстоятельствах ранен. Фельдфебель роты несчастного Ясовича, раненый в то время, когда хотел вынести тело этого храброго офицера, бросившегося впереди всех на турецкую батарею, чуть не рыдая вспоминает о своем командире.

— Такого командира, ваше благородие, нет и не будет; словно отец родной! Достался поганым туркам! Ну, уж доберемся мы до них, дай бог выздороветь только! Накладем знатно.

И переходя к новому порядку мыслей, фельдфебель продолжает:

— Я ничей, я добрался сам... Вижу, оружейный мастер... Прошу, дайте лошадь. На, говорит, голубчик, садись. Не смог взлезть, подсадили... А нога болтается, кровь так и льет... а все-таки в стремя ее всадил, по кавалерийски, значит... Так и доехал...

Только что принесенный из операционной солдат, капризно жаловавшийся, что сестра подушку высоко поднимает (это делалось по приказанию врача), тоже оживился и заговорил, в свою очередь.

— Лежу это я, вдруг словно ожгло ногу... Я в панталоны, глядь — пуля! Нет, думаю, шалишь! Вложил патрон и ссадил одного. Не успел это я снова зарядить, как опять хватил он это меня в другую ногу. Упал, невмоготу было идти. Тут товарищ подошел... Ползи, говорит, помогу... Я пополз; однако все-таки пулю-то выпустил...

Мы не знали, кого слушать, и с трудом распрощались с нашими знакомцами, пожелав им скорейшего выздоровления. В другой палате я нашел юнкера, которому, благодаря дурным условиям перевозки из Зевина, пришлось лишиться ноги выше колена. У несчастного молодого человека нервы были еще страшно потрясены; без слез он не мог говорить и раздражался беспрестанно, как ребенок. В виде слабого утешения я сказал, что теперь умеют делать отличные деревянные ноги; танцевать будете, прибавил я.

— Да где же они делаются?

— Везде, я думаю; в Америке, например, на филадельфийской выставке, все видели...

— До Америки далеко: куда нам! — перебил он с каким-то отчаянием в голосе.

— Ничего не значит, что далеко... Вот со мной американец, корреспондент большой американской газеты. Он приехал описывать ваши подвиги, он подтвердит вам, что близко...

— Они наши друзья, я люблю их, но куда нам до Америки!.. — упрямо твердил молодой человек, как-то особенно нежно, почтительно глядя на американца.

Г-н Уиллер, поняв, что речь идет об Америке, спросил, в чем дело. Когда я передал содержание нашего разговора, г- н Уиллер наклонился, поцеловал юнкера и подтвердил:

— Да, да, мы друзья ваши; ноги отличные делаются; вам доставят такую ногу, плясать будете.

Я перевел слова американца, а юнкер горячо пожимал его руку.

Настоятельная необходимость русскому обществу позаботиться об участи тех лиц, которые, получив тяжкие раны, не в состоянии работать и не имеют средств, чем содержать себя. У нас обыкновенно полагают, что попечение о раненом прекращается, как только он вышел из больницы; но тут-то и важнее всего помощь общества. Позорно будет видеть, если контингент нищих, как после крымской войны, наполовину наполнится лицами, сражавшимися в рядах наших войск, если сегодняшние герои обречены будут на попрошайничанье. Хотя бы общество позаботилось доставить, по крайней мере, хорошие искусственные ноги тем, которые лишились их на войне.

Отдавая должную справедливость тому, что совершено кавказским отделом Красного Креста в Александрополе, к сожалению, следует признать, что совсем иные заключения приходится сделать об общей его деятельности на здешнем театре войны. Под Ардаганом раненые валялись неподобранные, без перевязки, в течение целой ночи, и многие попали на перевязочный пункт только к пяти часам пополудни следующего дня. Присутствия общества Красного Креста не было заметно. После зевинского боя раненые были собраны к утру, но ни при уходе за ними, ни при передвижении их общества Красного Креста не было. Существовал, правда, какой-то «уполномоченный»; но у него, кроме небольшой дорожной сумки, ровно ничего не имелось. В Кюрюк-Дара вот уж несколько недель, как общество Красного Креста блистает своим отсутствием. На днях приезжал сюда г- н Петлин, приглашенный из Петербурга от главного управления общества попечения о раненых и больных воинах. Кажется, благодаря только его настоянию, к нам явится санитарный отряд из Москвы, снаряженный под управлением г-на Всеволожского.

Возвратившись из Зевина, я высказал кому следует упрек по поводу отсутствия общества Красного Креста там, где присутствие его было бы наиболее полезно. Мне отвечали, что у местного отдела нет перевязочных средств и что военное начальство какими-то судьбами отклоняет помощь членов Красного Креста. Однако ж, здешний отдел находит средства выплачивать громадное содержание своим уполномоченным по 300 р., например, в месяц, кроме разных подъемных и проч. Наконец, присланный еще в мае из Москвы санитарный отряд, отправленный за счет дворянства, сумел устроиться с военным начальством и явиться со своей помощью на самом поле сражения во время кровопролитных битв, выдержанных войсками генерала Оклобжио. О деятельности этого отряда приходилось слышать только самые лестные отзывы. Он не имел возможности явиться на главный театр военных действий в Малой Азии, но ход войны дозволил ему показать себя на первом месте и в той второстепенной роли, которая отведена была на его долю.

О деятельности здешнего отдела Красного Креста ничего лестного не слышно и в Тифлисе, где сосредоточено около 2000 раненых и больных. Больные помещаются очень тесно и в городе, где страшная жара, тогда как железная дорога дозволяет устроить больничные бараки на более возвышенных и прохладных местах, куда и тифлисские чиновники обыкновенно убегают от нестерпимых летних жаров. Мне сообщали также, что и в санитарном персонале чувствуется недостаток в Тифлисе. Один врач, одна сестра милосердия, один фельдшер и четыре служителя приходятся, средним числом, на 80 больных. Можно ли ожидать при таких условиях правильного ухода за ранеными?..

Cопоставляя все эти неудовлетворительные сведения со всем тем, что сообщено выше относительно деятельности кавказского отдела Красного Креста в Александрополе и что у всех, с кем приходилось мне говорить, вызывает самые восторженные похвалы, я надеюсь, что не заслужу упрека в желании «очернить» или «подорвать» авторитет этого отдела в общественном мнении. В интересах самого отдела знать, в чем его упрекают и где желали бы видеть проявление его деятельности. Одними хвалебными гимнами это не достигается.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Рекогносцировка 16 июля

Около девяти часов вечера, 15 июля, г-н Уиллер и я возвратились в лагерь, без всякого сожаления расставшись с Александрополем. Само собой разумеется, что наш путь был совершенно безопасен. Вместо двух конвойных казаков нам дали одного. Конвойные менялись на каждом посту, через две-три версты. При первой возможности мы освободились от них, не желая вполне напрасно морить и отвлекать людей от службы.

— Говорят, турецкая кавалерия хочет прорваться за наш кордон. Не видно ли чего? — спросил я на одном посту, где мы остановились на минуту, чтоб утолить жажду.

— Все одни разговоры, ваше благородье, — отвечал урядник, как-то презрительно подернув плечом. Мне показалось, что в этом ответе кроется гораздо более верного понимания вещей, нежели во всех тех «страхах и ужасах», которыми многие преисполнены в настоящее время, Два с половиной месяца назад мне советовали и в Тифлисе, и в Александрополе «спешить», гак как «не сегодня- завтра Карс будет взят»; теперь же, после зевинской битвы и отступления от Карса, каждый пушечный выстрел со стороны неприятеля принимает чудовищные размеры и Бог знает как истолковывается в перепуганных умах. К сожалению, господство цензуры приучило общество не верить не только официальным заявлениям, но и частным независимым статьям и корреспонденциям. «Правды нельзя печатать», — слышится отовсюду, а отсюда один только шаг к заключению, что печатается только ложь. Мы еще не вернулись из Зевина, а в Тифлисе уже говорили, что наш отряд разбит на голову и что в гренадерской дивизии мало кто остался в живых. Посыпались запросы, телеграммы, письма от обеспокоенных семейств офицеров; а между тем наша телеграмма, правдиво излагавшая сущность дела, была задержана на несколько дней в Мацре и отправлена по назначению только после некоторых «исправлений».

Допустим даже, что два-три «неосторожных» слова прокрались бы в печать, но исключение этих слов искупит ли происходящее отсюда развитие слухов, стоустой молвы, которую никакая цензура не в силах ограничить и над которой уж не может быть контроля? Искупится ли этим и развивающееся рядом с молвой недоверие к печатному слову, этому единственному орудию против заблуждений и неосновательных пересудов? Когда в Александрополе услышаны были пушечные выстрелы со стороны Башкадык-лара, 14 июня, в тот же день, вечером в городском населении сложился уж безобразный рассказ о нападении турок на наш авангард, причем, будто бы, мы понесли убыль в 1000 человек. Даже цифра и, как видится, немалая, оказалась в пламенном воображении александропольцев! Мой спутник, американец, всполошился уж было немедленно, ночью ехать в лагерь, так как эту крупную новость в виде достоверного известия передал ему один казачий офицер. Не без труда пришлось мне убедить г-на Уиллера во всей невероятности этого «достоверного известия». Канонада длилась полчаса, много час; в такой короткий промежуток невозможно лишиться 1000 человек, если не предположить в нашем лагере безумцев; наконец подобная потеря не могла быть приведена в известность так скоро, тем менее ее имели бы возможность в тот же день узнать в Александрополе. Я говорил это на основании того, что видел в зевинском сражении и под Карсом. Американец убедился; но не так легко было разуверить александропольцев. Возвратившись в лагерь, мы узнали, что 14 июля наши войска производили рекогносцировку правого турецкого фланга, и что вся наша убыль состояла из двух или трех раненых казаков. Полагаю, этот пример не нуждается в комментариях.