Лев Квин - Семьдесят неизвестных

• Название: Семьдесят неизвестных
• Автор: Лев Квин
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1967

Уравнение с семьюдесятью неизвестными… И с какими ещё неизвестными! Не безответные иксы и игреки, а ехидные, насмешливые; ты им слово, а они тебе десять. Такой задачи не приходилось ещё решать ни одному учёному-математику. А вот Вите Коровкину, герою рассказа «Семьдесят неизвестных», пришлось. И ничего не помогло ему: ни уловки, ни хитрость, ни даже голодные забастовки. Потому что трудно, ой как трудно, когда их целых семьдесят, а ты один…

А героине другого рассказа, Марине Хромченко, пришлось выдержать бой ещё потяжелее. Вчерашняя старшеклассница и опытный начальник отдела на большом заводе — масштабы явно несоразмерные. Но не такой человек Марина, чтобы отступать.

В остросюжетных, полных напряжения рассказах Льва Квина показаны школьники, уже сегодня вступающие в большую жизнь со всеми её трудностями и сложностями, в которых подчас так нелегко разобраться, найти единственно верное решение.

---

Лев Израилевич Квин Семьдесят неизвестных

Конец Николаевской западни

Вернулся я в тот раз из поездки под вечер, солнышко уже висело над бором. По пути в гараж остановил свой «газик» возле совхозной конторы — накладные в бухгалтерию отдать. Смотрю, у доски объявлений двое наших шофёров. Разговаривают громко, руками разводят.

— Что, — спрашиваю, — за шум, а драки нету?

— А вот почитай, Михалыч, приказ, сам пошумишь. Тебе тут тоже подарочек подбросили.

Отошёл я на шаг — глаза у меня ещё хорошие, но издалека лучше видят. Читаю: прикрепить к передовым шофёрам совхоза учащихся средней школы для прохождения водительской практики. И ко мне тоже прикрепить, — правду сказали ребята. Какого-то Б. Кротова.

Вот какой подарочек, думаю. Ну нет! Отлетит от меня сейчас этот самый Б. Кротов на четвёртой скорости.

И прямым ходом к директору:

— Слушай, Иван Викентьевич, я тебя вот уже скоро двадцать лет знаю, и ты меня — не меньше. Скажи, нянькой в детском саду я никогда не числился?

Вижу, понял меня директор; он у нас догадливый.

— Нет, Михалыч, не припомню такого случая.

— Точно?

Улыбается:

— Могу справку дать.

— Так вот, Иван Викентьевич, был я рядовым тружеником баранки, им и останусь. Ехать куда — пожалуйста! Везти что угодно — изволь! Чтобы отказ от меня — не было ещё такого случая. А нянькой не работал никогда и не буду. От этого уволь и чижиков мне не подбрасывай.

— А ты их хоть видел? Разговаривал?

— И не думал. Делать мне нечего!

— Ох, Михалыч, — качает он головой, — упрям ты бываешь — трактором с места не сдвинуть.

— Какой есть.

— Ладно. Пиши!

— Что писать?

— Отказ пиши, по всей форме. Заявление на имя директора совхоза, на моё то есть. Так, мол, и так. По причине загруженности на работе или ещё там что-нибудь обучать практиканта Б. Кротова не имею возможности.

Дал он мне лист бумаги, сел я тут же за его стол, написал, что требовалось, и ушёл довольный: от чижика-то отбоярился! Вроде бы тут и точка. Но так получилось, что с этой точки всё только и началось.

На другой день решил я «газиком» своим как следует подзаняться. Из рейса трудного всё-таки, да и потом давно уже срок техобслуживания минул. Прошприцевать, масло в моторе сменить…

Пришёл в гараж, а там меня уже телефонограмма ждёт: к десяти утра явиться в полной боевой за путевым листом. Рейс опять предстоит: из предгорьев Алтая сено прессованное везти. В оба конца — девятьсот километров.

Я к завгару:

— Только что из поездки, ты же знаешь. Меня не жалеешь — машину пожалей. Где же ей с человеком равняться!

— А что я могу? — руками разводит. — Личное распоряжение директора совхоза.

— Так ты другого пошли. Почему именно меня?

— Персонально тебя приказано.

Ох, думаю, Иван Викентьевич, не забыл ты мне вчерашнее!

И отказаться неловко: сам ведь говорил, что никогда от меня отказа не было.

Заправил машину на скорую руку — и в контору. Ровно в десять, как сказано, — опаздывать не люблю.

Захожу, докладываю по всем правилам, как в армии:

— Товарищ директор совхоза, водитель такой-то к поездке готов.

А он и говорит:

— Слушай, Михалыч, я тебя двадцать лет знаю, и ты меня — не меньше. Скажи, мелочной мстительности за мной никогда не водилось?

— До сих пор, Иван Викентьевич, не замечалось за тобой такое.

— Точно? — улыбается.

— Могу справку дать, — говорю.

— Так-вот, ты и эту поездку за месть не считай. А посылаю я тебя потому, что знаю: лучшего шофёра не найти нам для этого дела. С кормами худо. Прошлый год сам знаешь какой был: еле до весны дотянули. Нынче опять сушь великая, все травы повыгорели. И когда ещё дожди пойдут… Нужен аварийный запас: коровёнок поддержать.

— Разве эти три тонны выручат?

— На пару-тройку деньков хватит. А там колонна с лесом пойдёт — мы и её в горы за сеном.

— Что ж, надо так надо.

— Может, кого захватишь сено грузить? Да и мало ли что. Дорога не ближняя.

Ох, и хитрый ты, думаю, Иван Викентьевич! Но и я тебя не дурнее. Чижика с собой возьму: пусть сидит, машину караулит, пока я щами в чайной заправлюсь. Но баранки он у меня не увидит. Так и вернётся несолоно хлебавши.

— Чего не захватить, Иван Викентьевич, захватить можно. Только ведь, пока найдёшь кого, сколько времени зазря потеряешь.

— А что искать — вон там, в приёмной у меня, сидит один, дожидается. Забирай — и жми на всю катушку.

Выхожу из кабинета. Правда, сидит! Чижик. Молоденький совсем, лет шестнадцать-семнадцать.

— Тебя как? Борей кличут?

Встал:

— Слава я.

Значит, не тот. Другой.

— Ну, поехали, — говорю, — Слава…

Забежал я домой кое-что с собой захватить: не готовился ведь в поездку. Старуха пристала как репей: поешь да поешь. Пришлось за стол садиться. А чижик в машине. Ничего, думаю, у него ведь практика. Вот и пусть сидит, практикуется.

Полчаса, наверное, прошло, пока я к машине вышел. Гляжу — батюшки! — капот открыт, чижик в моторе орудует.

Рассердился я очень, подбежал — как хвачу капот вниз, чуть ему не по рукам:

— Это ещё что за самоуправство!

А он растерялся:

— Я… я…

— Не ты, а я! Я здесь хозяин. И без меня чтобы ни к чему пальцем прикоснуться не смел! А то вышвырну на дорогу, и голосуй! Дошло?

Молчит. Но вижу — дошло! Красный, даже уши покраснели. Здорово я на него наорал…

Поехали. Сижу, кручу баранку, и злость моя улетучивается, как роса под солнцем. Характер у меня хоть крутой, но отходчивый. Уж мне и жаль чижика. Ну, ясное дело, парнишка! Ему всё знать хочется, до всего самому докопаться охота. Вот и полез в мотор.

Скосил на него глаза. Сидит, в угол забился.

— Ты от дверки отодвинься. А ну как откроется ненароком — вывалишься кулём на дорогу.

Отодвинулся. И опять молчит. Обижается всё ещё.

— В школе машину учил? — спрашиваю. Это чтобы его разговорить.

— И в школе, и сам.

— Здо́рово знаешь?

— Теорию неплохо.

Ишь ты — теорию! По книжкам, значит, водительское дело изучал. Чижик! А вот посиди-ка ты за баранкой, как я, тридцать три года. Да! Полвека мне в ту осень стукнуло, из них тридцать три за баранкой. Как сел семнадцатилетним парнишкой на тогдашнюю полуторку — «ГАЗ-АА» называлась, — так до сих пор не слажу. И войну всю на них по фронтовым дорогам гонял, снаряды артиллеристам возил. Колдобины да рытвины, сугробы да грязь непролазная в распутицу — вот они, мои книжки, моя теория.

А машина мотает себе на колёса километр за километром. На дорогу я и не смотрю: всё знакомо, всё изъезжено, с закрытыми глазами по каждой ямочке пройду. Да и дорога сейчас хорошая. Дождей давно не было; полотно накатанное, плотное, даже поблёскивает на солнышке что твой асфальт — так его наш брат, шофёр, колёсами отполировал.

Вот уже и переезд — восемьдесят километров, считай, назад отодвинули. Здесь дорога похуже, рёбра пошли. Сбросил газ, повёл тише. А за переездом опять нажал.

Смотрю, впереди мотоцикл с коляской. Скорость подходящая. Обгонять не буду. Так и сяду ему на хвост.

А он всё тише, всё тише. Так это же Кравчук, инспектор ГАИ! Точно, он. Вот и фуражку свою из коляски достал, на голову нацепил. Значит, останавливать хочет.

Так и есть. Притормозил мотоцикл, соскочил. Руку поднял.

Мы с Кравчуком старые знакомые. Я чуть не двадцать лет в совхозе. Он чуть не двадцать лет в милиции, по всем дорогам района на своём мотоцикле рыскал. Человек, не скажу плохого, справедливый: без причины никогда не то что прокол — замечания не сделает. Но если в машине что не в порядке, если сам ты, не дай бог, рюмочку или пивца бутылку в дороге хватил, — берегись! Пощады тебе не будет.

Останавливаю я свой «газик».

— Привет, Михалыч.

— Здравствуй, старшой. (Он старший лейтенант по званию.)

Отошёл в сторону от моей кабины:

— Видишь меня?

— Ох, старшой, я тебя чуть не от самого переезда приметил.

— Да нет, — говорит, — видишь меня сейчас своим боковым зрением?

И тут только я вспомнил: очки! Противосолнечные очки на мне. Со стенками по бокам. А шофёру такие носить не положено — видимость ограничивают.

— Забыл! Понимаешь, старшой, забыл. Дома как их надел, так на себе и забыл.

Снимаю спешно очки, а он уже брови хмурит, ноздри раздувает: хоть малое, а нарушение.

— Поднимите капот.

Вот уже и на «вы»!.. Выхожу из кабины, берусь за капот и вдруг вспоминаю. Мать честная, ведь я только вчера из рейса, мотор грязный!

Прокола он, конечно, не сделает — не положен за это прокол. Но отметку в путевом листе свободно может сделать. А уж головомойки не миновать.

Неприятно! Да ещё при чижике.