Петр Куракин - Далекая юность

• Название: Далекая юность
• Автор: Петр Куракин
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1976

Автор повести прошел суровый жизненный путь. Тяжелое дореволюционное детство на рабочей окраине, годы напряженной подпольной работы. Позже П. Г. Куракин — комсомольский вожак, потом партийный работник, директор крупного предприятия, в годы войны — комиссар полка. В повести «Далекая юность» автор воскрешает годы своего детства и юности.

---

Яшка не любил этого человека. Мастер Чухалин однажды, провожая взглядом расфранченного Карякина, сказал:

— Сукин сын этот Карякин. Ничего рабочего в нем нет. Дрянь человек.

Карякин стоял расставив ноги в защитного цвета галифе и желтых, словно медных, крагах. Яшка, лежа на полу, видел только краги, в которых тускло отражались огоньки электрической лампочки. Он вздрогнул, когда краги приблизились к нему вплотную и ласковый голос сказал:

— Ты прости, что мы с тобой так. Обознались. Садись. Пить, наверно, хочешь? На, попей.

Карякин сунул ему фаянсовую кружку, и Яшка взял ее дрожащими руками, расплескивая воду.

— Да ты не бойся, Курбатов, — примиряюще улыбнулся начальник милиции, — Свои ведь люди все. Пей.

Когда Яшка допил воду, Карякин, будто ненароком, спросил:

— Что, хороша вода-то? Сельтерская. А ты с перепугу и не разобрал? Небось у Чухалина в землянке тебя такой не поили, а?

Яшка молчал. Карякин повторил:

— Не поили, верно?

— В какой… землянке? — тихо выдохнул Яшка.

— Да там, в лесу. — Карякин махнул рукой на окно. — Ты ж вчера ходил туда. Ходил ведь?

Яшка понял, чего ждал от него Карякин. Тот стоял отвернувшись, будто этот разговор его нисколько не интересует. Но по тому, как он постукивал по крагам длинным хлыстом, Яшка догадался, — волнуется.

— Никуда я не ходил, — буркнул Яшка. — О какой землянке вы спрашиваете?..

Карякин обернулся.

Прямо на Яшку смотрели узенькие воспаленные глазки; вздрагивали тонкие ноздри начальника милиции и все сильнее белели его губы.

— А ты не запирайся, паренек, не хорошо это. Мыто ведь знаем, что ходил. Дочка Павла Алешина еще с тобой была — Клава. Еще этого встретили… как его?.. Трохова. Было такое дело? Потом у знака передали Чухалину и Алешину вещи. Верно ведь? И в землянку они вас к себе отвели. Ну?

— Какая такая землянка? — прикидываясь дурачком, переспросил Яшка. Ему сразу вспомнилось другое: город, такая же пустая комната и оловянные, тусклые глаза пристава…

Терпения у Карякина хватило ненадолго. Яшка инстинктивно закрыл локтем лицо, когда услышал свист хлыста. Он бился на полу под ударами, крича:

— Дяденька, не надо, не надо, дяденька!.. Я не знаю!.. Не знаю.

Наконец, не добившись ответа, Яшку сбросили с крыльца. С трудом поднявшись и всхлипывая, он пошел куда-то по темной улице.

«Кто же выдал?» — сверлило все время в голове. Но ответа искать было негде. Пустая улица лежала перед ним да небо, густо усеянное звездами, раскинулось над головой.

* * *

Неизвестно, какими путями узнал Чухалин о том, что Яшку били в милиции. Тит Титович, не найдя его на заводе, пришел в барак и, под каким-то предлогом услав на кухню старуху, живущую за перегородкой, помог Яшке подняться.

— Что, больно, адвокат? — сыпал он быстрым говорком. — Ну, да ничего. За одного битого знаешь сколько небитых дают? Крепче будешь. А что не сказал — молодец, парень, ей-богу, молодец!

— А вы откуда… знаете? — улыбаясь ссохшимися, кровоточащими губами, спросил Яшка.

— Так ведь люди разные есть. Свой человек сказал: знает, значит…

— Кто же тогда?..

Яшка не договорил. Мысль о том, что о землянке, где они были, могла проговориться Клава, ужаснула его; Тит Титович понял.

— А кто его знает. Место-то никто не открыл.

По дороге, придерживая Яшку под мышки, старик перевел разговор на другое: на близкую осень, на грибы, которые растут в окрестных лесах в несметном количестве. Яшка молча слушал его, не понимая, куда это они идут.

Они прошли весь поселок. У крайнего дома их ждала телега; толстогубый мерин лениво помахивал хвостом, отгоняя мух. Незнакомый Яшке возница засуетился, подложил сена, заботливо подоткнул Яшке под бок какую-то рогожу и тронул вожжи. Мерин мотнул головой и пошел. Тит Титович шагал рядом с телегой, держа Яшку за руку.

— Куда мы? — тихо спросил Яшка. Тит Титович долго не отвечал, щурился, жевал губами, а потом так же тихо сказал:

— Дело тебе найдено. В поселке сейчас тебе, парень, жизни не дадут. Значит, едешь к делу — и точка.

Как ни привык Яшка к частым и всегда неровным переменам в своей жизни, эта была совсем необычной.

Они спустились к реке. На лодке Тит Титович подвез его к глиняному обрыву. Омывая его, река в этом месте становилась ярко-желтой. Старик, внимательно оглядываясь, подогнал лодку к самому берегу и воткнул в глиняный откос багор. Сразу же сверху полетела веревка; она глухо шлепнулась на воду, и Тит Титович, подхватив ее, опять зачастил скороговоркой:

— Давай я тебя под микитки-то подвяжу. Как потянут, руками держись, а ногами толкайся от обрыва, толкайся. Крепкая веревка, не бойся… Ах ты, как они тебя разукрасили!.. Не больно так-то, а? Ну, прощай пока, адвокат. Клаве поклон передать, что ли?.. Лезь давай, лезь…

Там, в пещере, вырытой в обрыве, была типография, и, когда Яшку подхватили руки Беднякова, Булгакова и дяди Франца, он впервые за долгое время расплакался, не стесняясь своих слез, размазывая их по лицу грязными руками, чувствуя, как ему хочется что-то сказать, а слов-то и нет, есть только радость.

13. В землянке

Есть только радость…

Как они быстро прошли, эти три месяца! Облетел ивняк, заслонявший вход в пещеру. Отсюда, сверху, разом открылись взгляду побуревшие поля, уходящие куда-то в сиреневую дымчатую даль дремучих лесов. Рощи на противоположном берегу реки пожелтели, все меньше и меньше становилось на деревьях листьев. По ночам высоко в звездном небе тянули к югу косяки диких уток; далеко-далеко был слышен свист их крыльев в холодном осеннем воздухе.

А потом наступили ясные солнечные дни «бабьего лета». Пролетели и они. Выпал первый снег, мокрый, липкий, и стаял не залежавшись.

Прошли дожди. Косые ледяные ливни сорвали с деревьев последнюю листву. По ночам подмораживало, ветер стучал в крепкие ставни, заменявшие дверь пещеры. Выглянув как-то утром, Яшка увидел, что река побелела у берега: тонкий ледок сковал за ночь тихие заводи.

Три месяца! Каждый день Булгаков, кончая набирать очередную листовку, ложился на нары, подзывал Яшку и рассказывал ему о Ленине, о революции, о том, почему надо разогнать эксплуататоров. Три месяца! Яшка научился набирать на верстаке заголовки и печатать, прижимая рычагом к набору тяжелый пресс.

«Товарищи рабочие! Больше ждать нельзя. Партия призывает вас взяться за оружие в нужный момент. Пришла пора, когда мы, веками бывшие в угнетении и бесправии…»

Он сам помогал дяде Францу и Булгакову опускать на веревке в лодку тяжелые ящики. В ящиках были винтовки: Яшка знал об этом.

Часто землянка пустела; Яшка оставался вдвоем с Францем и, лежа на жесткой, сколоченной из неоструганных досок скамье, слушал, как Франц тихонько играет на губной гармошке. Как-то раз он неожиданно спросил Франца:

— Ты сюда как попал?

Франц, оторвав гармошку от губ, расхохотался:

— Вспомнил? Давно вместе живем — сейчас вспомнил? Да так, раз, два — и нет Франца.

— Сбежал? — догадался Яшка. — А ты разве тоже большевик?

— Я? Нет. Я социал-демократ… Как эта рука называется?

Он поднял левую руку.

— Ну, левая.

— Вот. Левая социал-демократ. Карл Либкнехт — слышал?

Подбирая слова, он долго объяснял Яшке, кто такой Карл Либкнехт, кто такие левые социал-демократы; и, наконец, Яшка понимающе кивнул:

— Тоже, в общем, вроде большевиков, значит…

На этом выяснение партийной принадлежности Франца кончилось, и Яшка остался доволен услышанным.

Ночью поодиночке возвращались жители землянки: Чухалин и Алешин, Бедняков, Пушкин и Булгаков. Просыпаясь, Яшка слышал их голоса; все говорили шепотом; Булгаков что-то раздраженно доказывал, а Чухалин повторял: «Ах ты, дьявол!»

Было ясно: у них что-то не ладится.

Как-то раз в землянке, кроме Франца и Яшки, остался больной Чухалин. Накануне он промок, простыл и теперь сухо кашлял, сгибаясь от боли в груди. Алешин не пустил его из землянки: «Пережди хоть день; я тебе горчичники принесу и молока с медом». И Чухалин остался. Он сидел злой, хмурый, осунувшийся, трясущийся от озноба, и словно не знал, куда девать себя, чем заняться. То и дело он подходил к выходу и глядел на пустую реку. Яшка понимал: нервничает.

Он подошел к Чухалину и, дернув его за рукав, спросил:

— Что вы все… какие-то стали, дядя Шура… Не такие какие-то.

Чухалин улыбнулся через силу:

— Какие «не такие»?

— Ну, такие… неразговорчивые.

Чухалин задумался. Подняв голову, он встретился глазами с Францем и, медленно подойдя, сел рядом на скамейку, устало растирая лицо ладонями:

— Плохо, брат, дело… Провокатор появился. За последние дни — пять арестов. По баракам обыски — нас ищут. А время такое, что люди нам позарез нужны.