Анджей Сапковский - История и фантастика

• Название: История и фантастика
• Автор: Анджей Сапковский
• Издательство: АСТ, АСТ Москва, Хранитель
• Жанр: Публицистика
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-17-041511-3

Все, что вы хотели узнать об Анджее Сапковском, но не знали, как спросить.

Откуда приходят к нему идеи для новых книг?

Какова роль истории в его произведениях?

Как зарождалась его сага о Ведьмаке?

Каковы его маленькие (и не очень) творческие секреты?

Что должен знать и уметь автор, желающий написать фэнтези?

Все это — и многое, многое другое — в потрясающем сборнике интервью Анджея Сапковского!

---

— В созданном вами мире взаимопроникновение элементов культур — польской, немецкой, чешской и даже литовской — выглядит вполне естественно. Никто в вашем романе не задумывается глубже над Who is who[94]. Такая картина соответствует вашим взглядам на то, чем должна быть современная Европа?

— Именно такой и должна быть. Границы — пережиток, караульные вышки — пережиток, паспорта и визы — тоже пережиток. Самое время с этим покончить. Все виды шовинизма утратили право на существование.

А тогдашние люди? Я даже не знаю, часто ли пользовались понятием «Европа» в тот период, котором я пишу. Думаю, оно больше ассоциировалось с историей девушки, похищенной быком.

— Кажется, в политическом значении понятие «Европа»» начали использовать лишь в шестнадцатом веке.

— Да, но я пишу не научный трактат. Поэтому могу делать те ходы, которые мне фабулярно нравятся. Другим нельзя, а мне можно. На этом зиждется моя творческая свобода.

— Ну, понятно, мурашки удовольствия вызывает именно талая игра. Предполагаю, что как раз это-то и беспокоит историков, пишущих о ваших книгах. Они наверняка страдают, видя, как вы обходитесь с фактами. Натянете ли трусики только до груди или перекинете через плечо, на манер майки.

— Это решаю я. Можно критиковать применяемые мною методы, но никто не имеет права что-либо мне навязывать.

— Однако при таком подходе к проблеме вы не вправе требовать от историков, чтобы они падали перед вами ниц. У вас свои законы, у них — свои. Между жестким историзмом и авторской фантазией раскинулась Terra incognito. А что вы можете сказать касательно конкретных вещей? Когда вы пишете, например, об оружии, то уважаете ли объективно существующие сейчас знания о средневековом вооружении или даете волю воображению?

— Тут бывает всяко. В моих романах упоминаются некоторые необходимые для изготовления оружия металлические сплавы, существование которых было невозможно во времена, когда люди ездили на лошадях, ходили в корчму, а по ночам герольд орал на улицах, чтобы хозяева гасили свет. Это явный аисторизм. Некоторые металлургические приемы были просто-напросто неосуществимы в том квазисредневековье, которое я изображаю. Однако у литературы фэнтези свои законы. Например, в ней бытует магия, то есть своего рода сверхъестественная наука, и с ее помощью упомянутые сплавы уже могут появиться. Их могут создавать краснолюды или гномы, то есть расы, которые по природе своей являются спецами в горняцком деле и металлургии. Тогда аисторизм перестает быть аисторизмом, поскольку я пишу о временах, которые вообще не могут именоваться историческими. Благодаря этому я могу себе позволить определенную desinvoiture[95]. Основываясь на этом принципе, я ввожу в свои книги неизвестные в средневековье кареты или дилижансы.

— Однако, насколько я понимаю, процесс создания фабулы не состоит у вас в том, что вы, сидя в кресле, равнодушно пишете: «И тогда наш герой увидел в двухстах метрах от себя врага, натянул лук и прошил его стрелой». Прежде чем написать такую фразу, вам надо знать, приблизительно на каком расстоянии реально можно поразить цель выстрелом из лука.

— Реально прицельный выстрел невозможен на расстоянии, превышающем пятьдесят метров. Лук, ясное дело, бьет гораздо дальше, так что стрела летит примерно двести или даже триста метров. Но охотник, видя животное, находящееся от него дальше пятидесяти метров, не станет стрелять вообще. В противном случае он может самое большее покалечить преследуемую жертву, да и то, если крепко повезет.

— А кто, собственно, устанавливает, что в этом жанре является вольностью, а что невежеством? Иными словами: в чем разница между вами и тем автором фэнтези, в романах которого лучники убивают людей на расстоянии в тысячу метров?

— Разница в том, что либо он знает, о чем пишет, либо нет. Тот, кто утверждает, что защитные стены городов разрушают кордегардой, подпругу надевают лошади на шею, а седло на голову, доказывает, что вообще ничего в сказанном не смыслит. Ибо это такая же ахинея, как утверждение, что в будущем космонавты станут по утрам чистить зубы лазером, а справив нужду, подтираться метеоритом. Это уже такой род фантастической desinvoiture, который становится обыкновенной чепухой. Конечно, можно условиться, что магическое оружие стреляет гораздо дальше обыкновенного, даже с континента на континент. Волшебник может приказать снаряду лететь, не падая, даже несколько недель, пока тот не доберется до указанного человека. Но я таких блюд к столу не подаю.

— Я спрашиваю об этом, потому что многие читатели полагают, будто ваши романы подчиняются исключительно таким высосанным из пальца правилам. И действительно, вы перегибаете палку с историческими знаниями, но только до определенной степени. И я, собственно, хотел установить — до какой?

— С помощью магии в фэнтези можно совершить все. Нет ничего хитрого в том, чтобы придумать нужное заклинание или создать абсолютно всемогущего чародея, который покажет любой фокус, включая превращение воды в камень, а самого себя в нематериальное существо. Однако всегда имеется серьезная опасность: как создать интересную фабулу с такой персоной. Ведь с ней невозможно бороться, потому что никто не в силах будет победить. Это может быть лишь дифирамб в честь могущества мага. Таким образом, магия создает огромное поле деятельности для автора фэнтези, только надо уметь выписать ее так, чтобы сделать достоверной и интересной для читателя. Это, к слову сказать, прекрасно удается Урсуле Ле Гуин, которая в своем знаменитом цикле описывает очередные этапы инициации юного чародея. Весь его rite de passage — от начальной практики по деревням, разгона туч над посевами, до поступления в магический университет и его окончания (правда, без диплома). Она прекрасно показывает все трудности и опасности, связанные с этим процессом.

Другая тема — мейнстримовская — это архетипический мотив ученика чародея, то есть злоупотребление магической мощью. Прекрасная тема, противоречащая всемогуществу магов и показывающая, что чародей может быть ученым, но иногда бывает и шутом, а порой — сумасбродом, не ведающим, что творит, или же переоценивающим свои знания, или сознательно использующим свои способности в дурных целях. Включение всех этих проблем в роман служит повышению достоверности описываемых в нем магических действий. А вот описание чернокнижника, который ходит по свету и разбрасывает во все стороны заклинания, превращая деревья в кошек, а коров — в мешки с золотом, приводит к тому, что вся эта забава надоедает читателю уже через три страницы. Ну и что радости, если даже такая история укладывается в разработанную автором магическую систему? Ведь это еще зануднее, чем описание возможностей супермена или здоровяка Конана, который геройски шествует из главы в главу и каждые две страницы кого-нибудь приканчивает. Читателю эти убиения обрыднут очень скоро, и даже перемежая каждые десять убиений одним половым актом, автор нисколько не повысит увлекательности сюжета. Необходимо позаботиться о достоверности и соответствии описываемых событий.

— Но разве такое возможно в случае полностью неправдоподобных явлений и персонажей?

— Действительно, определение «подлинный дракон» или «реальный эльф» могут показаться оксюморонами[96], но в фэнтези дракон, эльф и гном — персонажи абсолютно правдоподобные, ибо таковы законы жанра. Поэтому задача писателя — найти золотую середину между правдоподобием, с одной стороны, и архетипом с фантазией — с другой, чтобы создать увлекательную смесь из всего, что читатель ожидает, и того, что для него совершенно неожиданно.

Мне случалось столкнуться с реакцией, о которой вы упомянули. В одном из рассказов я при помощи так называемой «дикой магии» заставил огромный стол с яствами подняться в воздух, что показалось мне невероятно забавным. Однако сразу же отыскался некий критик, не стану называть его имени, отметивший, что такой «взлет» стола совершенно невозможен. Я ответил ему, что, когда у Свифта летает целый остров Лапута, никто почему-то к этому не придирается, хоть у острова существенно более крупные габариты, нежели у моего стола.

Все говорят: «А-а-а, фантазия». Невозможно разумно дискутировать относительно возможного и невозможного в фэнтези. Можно лишь порассуждать, хорошо ли это написано или скверно. Если я захочу, то тут же напишу книгу, в которой подниму на несколько километров остров Борнео. Кто мне скажет, что это невозможно? В литературе возможно все. Ведь и я, в свою очередь, могу заявить, что любовь Анны Карениной к Вронскому невозможна, что Робин Гуд никак не мог попасть своей стрелой в стрелу противника, уже вонзившуюся в щит, что полнейшей чепухой является утверждение, будто старый рыбак Сантьяго выволок на свою утлую лодчонку огромного марлина, пользуясь конопляной леской.