Анджей Сапковский - История и фантастика

• Название: История и фантастика
• Автор: Анджей Сапковский
• Издательство: АСТ, АСТ Москва, Хранитель
• Жанр: Публицистика
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-17-041511-3

Все, что вы хотели узнать об Анджее Сапковском, но не знали, как спросить.

Откуда приходят к нему идеи для новых книг?

Какова роль истории в его произведениях?

Как зарождалась его сага о Ведьмаке?

Каковы его маленькие (и не очень) творческие секреты?

Что должен знать и уметь автор, желающий написать фэнтези?

Все это — и многое, многое другое — в потрясающем сборнике интервью Анджея Сапковского!

---

— Вы любите играть с законами жанра, чему примером не только то, что вы сделали из Геральта в определенный момент действия — позвольте процитировать одну из рецензий — «апатичного, растерявшегося бродягу», но и отняли у него (и Йеннифэр) возможность обзавестись потомством. А не было искушения пойти еще дальше и, например, сделать своего героя импотентом?

— Некоторых вещей мне читатели не простили бы. Понастряпать герою проблем: отнять у него силу супермена или привлекательность Джеймса Банда — да, весьма охотно. Но пойти так далеко, как предлагаете вы, я бы не решился.

— А почему?

— А потому, что есть законы, которые можно нарушать, а есть такие, нарушать которые нельзя.

— Но ведь вы — ледокол-взламыватель законов. Так почему же слушаете юных фэнов, желающих видеть героя, скроенного по жанровому шаблону?

— Превратить в соответствии с вашим советом Геральта в импотента возможно, но это не доставило бы мне удовольствия, потому что лишило бы половины фабулы. Я просто вынужден был бы конструировать ее заново. Правда, такие случаи известны: например, Валтари описывал героев, имевших проблемы со «спариванием». У других авторов этот прием тоже порой используется, хотя сейчас мне трудновато привести конкретные примеры.

— Ситуации такого рода обожал Конвицкий. Но только когда был помоложе.

— И верно. Только не надо думать, будто для меня неколебимая мужескость — какой-то фетиш, и скорее рухнет мир, нежели у моего героя возникнут проблемы с эрекцией.

— А чего ради у вас появился мотив однополой любви? Он пробился и в саге о Геральте, и в «Башне Шутов». Сейчас в мире модно детабуировать эту тему, однако в исторические времена о ней наверняка и не заикались.

— Это дело было, конечно, категорически запрещено, однако в реальности распространено невероятно. Особенно среди некоторых народов, например, итальянцев. Ведь это очень глубоко укоренившееся в человеческой природе явление. Некоторые институты — взять хотя бы монастыри — были настоящей оранжереей такого рода практики. Там фактически гомосексуальные насилия были обычным делом. Несмотря на строгие наказания, которым подвергались — как их тогда называли — содомиты, такие «соития» происходили почти у всех на глазах.

Однако я не думаю, чтобы в моем творчестве это был какой-то явный мотив. Создавая роман о ведьмаке, я собирался показать любопытные женские персонажи, промискуитические, причем именно в этом направлении намеревался взламывать стереотипы. Стремился создать героев, поступающих не так, как Скшетуский, о котором было известно, что если Елена в этот момент находится в руках врага, то он наверняка не переспит с девицей Борзобогатой. В общем, я ломал законы жанра, но только не там, где полагаете вы.

— Да, но в данном случае вы перешагиваете через них как раз в тех местах, которые стали модными темами современной культуры…

— Нарушение законов не означает превращения их в щепки, ибо тогда от них уже ничего не остается. Законы — основа фабулы. Поэтому нельзя уничтожать их до основания, ибо тогда наружу выползет, прошу прощения, дурно пахнущее слово — авангард. А я не намерен быть авангардистом.

— В кинематографе существуют нормы, четко устанавливающие, сколько в процентном отношении в фильме должно быть секса, экшна и психологических разборок, чтобы он мог успешно бороться за место на рынке. Эти правила действительно эффективны. Однако я не знаю, возможен ли их механический перенос в прозу.

— Вероятно, возможен, но я так писать не умею. Просто у меня об этом иные представления, нежели у американских сценаристов. Конечно, процентный подсчет составных частей произведения звучит смешно, тем не менее я советую всем авторам изучить голливудские принципы создания хороших сценариев, а главное — запомнить первый: фильм должен начинаться так, чтобы зритель не вышел из зала сразу же, как только доест свой попкорн. Известно ведь, что должно происходить в первых сценах, или, перенося эту проблему в область литературы, в первом абзаце. Писателям в этом смысле труднее, поскольку зритель иногда может остаться в зале только потому, что на дворе жара, а в кинозале работает климатизация. У литературы же таких дополнительных мотивировок нет. Если, читая рассказ, мы видим, что в первом абзаце ничего не происходит, то такой текст тут же откладываем на полку. Священный принцип первой фразы!

— Итак, вы рисуете портрет писателя, который не свободен в своем выборе, ибо должен уважать законы жанра.

— Зачем же представлять проблему таким образом?

— А как же не представлять, ежели Геральт не может быть импотентом…

— (Перебивает.) Это отрицательно влияет на фабулу. Отрицательно! Я же не раб законов, потому что не принуждаю себя писать скверно. Я был бы глупым авангардистом, сделав из ведьмака импотента. Законы можно и нужно изгибать, но повторяю, нельзя превращать их в щепы. Потому что после такого превращения остается только говно и авангард. Простите за слово «авангард».

— А как знать, не создали ли бы вы именно таким образом глубокий и драматический портрет человека, униженного так же, как Абеляр в одиннадцатом веке?

— Вполне возможно, только при этом мне пришлось бы заново написать роман, создать соответствующий климат, нарисовать совершенно иного героя. Роман об импотенте-философе должен был бы зиждиться на другой почве. Некоторые грибочки не растут на определенном виде мха, поэтому, чтобы их вырастить, необходимо создать для них соответствующие условия. Прежде всего я должен позаботиться о конструкции сюжета, чтобы все имело смысл, а не просто отметить, что-де у героя ничего не получилось, ибо тогда я опустился бы до обычного банала и вместо того, чтобы изогнуть законы, сломал бы их. Возможно, рассматривая образовавшуюся кучу щепок, изощренная литературная критика со временем провозгласила бы меня первооткрывателем. Однако это мне ни к чему. И уверяю вас, работая над романом, я не чувствовал себя так, словно был зажат в колодки.

Вот тут, на полке, у меня стоит цикл романов о Томасе Ковенанте Неверящем Стивена Р. Дональдсона. В Польше они тоже уже появились. Так что мы начинаем знакомиться с героем современных Соединенных Штатов, живущим в маленьком городке. С первой же фразы мы узнаем, что он болен проказой. По невероятной случайности, после того, как его покалечил, кажется, автомобиль, Томас переносится в сказочный параллельный мир, несколько напоминающий средневековье, — с магией, чудовищами, гигантами, а также конфликтом между силами добра и зла. Затем герой становится на соответствующую сторону, но существенно не это, ибо первое, что делает прокаженный протагонист, появившись в чуждом мире, это насилует встреченную девушку. Без каких-либо обоснований. Читая это, я сказал себе, что возможность нарушения законов жанра Дональдсон исчерпал до конца. Если и я теперь пойду так же далеко, то каждый скажет, что я собезьянничал у Дональдсона.

— Тогда объясните, почему столь важной — сюжетно и психологически — проблемой для вас было, что Геральт и Йеннифэр не могли иметь потомства? Это что — желание продемонстрировать законы жанра или совсем наоборот? Мне кажется, скорее второе, потому что обзаведшиеся детишками убийца и беременная чародейка — вполне гротескная картинка.

— Я спокойно мог бы себе это позволить. Но как-то так получилось в определенный момент. В одном из первых рассказов Йеннифэр принимает участие в охоте на дракона, поэтому мне нужен был какой-то не перенасыщенный философствованием мотив, поясняющий, почему она, считающая себя чуть ли не представительницей элиты, якшается с голодранцем. Я также искал простую и истинную причину конфликта между нею и Геральтом. На решение этого у меня было мало времени, ведь рассказы не пишут десятилетиями, и их не обсуждают с литературными критиками для того, чтобы избрать оптимальную форму и конструкцию. Как правило, это требует трех-четырех месяцев работы, а первая идея обычно бывает наилучшей.

Ввод в действие женщины-чародейки — кроме неизбежного для каждой фабулы cherchez la femme[46] — имел целью очередное нарушение законов жанра: появляется женщина, и читатель, воспитанный на классических образцах, убежден, что она станет наградой для воина. А тут вдруг оказывается, что Йеннифэр не намерена быть чьей-то наградой, хоть она отнюдь не монашенка и не анахоретка. Из такого зачина вырисовались дальнейшие перипетии связи ведьмы и Геральта, хотя, как я уже сказал, история, поведанная в том рассказе, отнюдь не предполагала продолжения. Я не знал, использую ли когда-либо еще этот персонаж, или скорее всего сия дама сделает то, что ей положено, и исчезнет, однако некоторые герои, предполагавшиеся сначала одноразовыми, эпизодическими, не желают «отклеиваться» от писательского пера. Писателю хочется побыть с ними еще, поскольку они, коротко говоря, интересны.