Юлия Нестеренко - «Волкодавы» Берии в Чечне. Против Абвера и абреков

• Название: «Волкодавы» Берии в Чечне. Против Абвера и абреков
• Автор: Юлия Нестеренко
• Издательство: Яуза: Эксмо
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-56629-7

Кровавое лето 1942 года. В то время как Вермахт рвется на Кавказ, к грозненской нефти, в тылу Красной Армии готовится антисоветское восстание и свирепствуют банды абреков, во главе которых зачастую стоят бывшие партийные работники и даже «оборотни в погонах». Для связи с националистическим подпольем и ведения подрывной деятельности Абвер забрасывает в Чечню диверсионные спецподразделения, которым противостоит 141-й горнострелковый полк НКВД Лучшие «волкодавы» Берии решают создать ложный отряд, выдав себя за немецких парашютистов, и начать масштабную радиоигру с целью дезинформации Абвера и ликвидации бандподполья…

Советская контрразведка против вражеских агентов и «пятой колонны»! Истребительные батальоны НКВД против гитлеровского Sonderverband Bergmann (отряда особого назначения «Горец»), Чекисты против немецких диверсантов и местных бандитов. Первый роман об оперативниках НКВД в Чечне, основанный на реальных событиях.

---

«Wir werden weiter marschieren, wenn alles in Scherben fällt, denn heute gehört uns Deutschland und morgen die ganze Welt» — «Мы маршируем. Никто не остановит нас. Старый гнилой мир трещит по швам. Сегодня нам принадлежит Германия, а завтра весь мир», — звучало в ушах, и сердце билось в такт военному маршу.

— Как тебе могли нравиться такие вещи! — Наташа с отвращением тычет в злополучную фотографию. — Ты же говоришь, что не был фашистом! А вот еще: тут вас целая команда в этой отвратительной коричневой форме, сидите у костра и явно горланите какую-то нацистскую песню, типа «Хорста Веселя».

— Ты ошибаешься Наташа, именно в тот момент мы пели:

Ja, aufwärts der Sonne entgegen,
mit uns zieht die neue Zeit.
Wenn alle verzagen, die Fäuste geballt,
wir sind ja zum Letzten bereit!

Эта песня звучала в фильме «Триумф воли» с участием нашей знаменитой киноактрисы красотки Лени Рифеншталь. Я со своими камерадами из Юнг-фолька бегал на этот фильм целых пять раз! И нам так хотелось быть похожими на этих бравых солдат с киноэкрана!

Und höher und höher und höher
wir steigen trotz Haß und Verbot…

Удивлению русской девочки не было границ, она уловила и подхватила знакомую мелодию:

— «Все выше, выше и выше стремим мы полет наших птиц!» Но это же наша песня! «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, преодолеть пространство и простор!» Это мы ее пели у пионерских костров!

— А мы ее пели во время походов в летнем лагере в гитлерюгенде.

Это было незабываемое чувство: пляшущие языки огня, тесный круг товарищей, плечом к плечу, и песня, взлетающая к звездам ночного неба!

— А чем вы еще занимались в этих лагерях?! — с вызовом спросила Наташа. Неприятие моего «нацистского прошлого» тем не менее смешивалось у нее с обостренным интересом к тем годам, ей по-настоящему хотелось понять меня.

— Ну, огромное внимание уделялось физической подготовке: мы много бегали, прыгали, кидали гранаты, учились ориентироваться по компасу. В этом я был всегда одним из первых! Но больше всего мне нравилось играть в военные игры, пробираться, как разведчик, по «вражеской территории» и стрелять из малокалиберной винтовки.

— То есть вас готовили к захватнической войне! — обличающе говорит русская комсомолка.

— Ты права, — отвечаю я ей. — Но тогда для нас не это было главным. Главным была возможность ходить в походы, видеть новые места, быть частью дружного коллектива.

Наташа недоверчиво усмехнулась.

— В твоих воспоминаниях все выглядит так радужно, неужели все действительно вызывает только такие приятные воспоминания?!

Я улыбнулся и пожал плечами.

— Ну, почему же только приятные?! Была изматывающая муштра, всюду ходили только строем, да еще эти нудные политические лекции цугфюрера Хешке на обязательных «домашних вечерах».

— Домашние вечера? А это что такое?

— О, это означало, что каждую среду вечером все члены «камерадшафт» дружины Юнгфолька должны были собираться для изучения германских героических сказаний и легенд. Позже нам стали рассказывать о Фридрихе Великом и Бисмарке. Знаешь, я очень люблю историю, но то, как нам преподносил ее цугфюрер Хешке, вызывало отвращение!

Однако пропуски подобных мероприятий грозили крупными неприятностями. Мой дед, учитель истории, рассказывал мне все гораздо интереснее, но совсем по-другому. Однажды попробовал я поспорить с цугфюрером насчет личности Бисмарка. Ох, и влетело мне за это! Дискуссии были строго запрещены, занятие должно было идти строго по плану, утвержденному высшим руководством гитлерюгенда. Никакой критики не допускалось, все было организовано, как в армии: все строго по команде и строго по приказу! Мы должны были расти поколением, марширующим строем и в ногу, а я по своей глупой наивности попытался высунуться из строя и идти не в ногу. За что и получил по башке.

Но самое занудное на этих «домашних вечерах» было изучение биографии фюрера. Мой отец относился к «этому выскочке ефрейтору» с высокомерным презрением культурного человека, и я частично перенял у него это отношение.

Наташа смеется, довольная. Мне захотелось рассмешить ее еще больше.

— Хочешь, расскажу анекдот про Гитлера, из-за которого меня чуть в штрафбат не отправили?

— Хочу!

— Гитлер приехал в сумасшедший дом. Все больные выстраиваются в шеренгу, выбрасывают вперед правую руку в нацистском приветствии и орут «Хайль Гитлер!». И только один человек этого не делает. Гитлер спрашивает его: «Почему?!», а тот отвечает: «Я же не сумасшедший, мой фюрер. Я санитар».

Наташа сначала звонко хохочет, затем глубокомысленно замечает:

— Это ты сейчас в плену нарочно такие анекдоты рассказываешь. А тогда наверняка громче всех сам кричал «хайль».

— Ага, кричал шутки ради, на веселении, когда напивался пива и веселился с камерадами. Я клянусь тебе, что мы рассказывали подобные анекдоты, но, конечно, тайком от ярого нациста Хешке, чтоб он не наябедничал куда следует.

— Как ты сказал?! На веселении?! — Наташу смешат, а порой умиляют мои ошибки в русском языке, особенно ей почему-то нравится мое мягкое «л», я ведь выговариваю «поймаль, не зналь».

— А вот еще анекдот: «Представители новой арийской расы будут белокурыми, как Гитлер, стройными, как Геринг, и высокими, как Геббельс», — продолжаю веселение я.

— Вот ты даешь! Неужели немецкие солдаты могли позволить себе такой юмор?! У нас за подобный анекдот про Сталина знаешь что было бы!

— А у нас за это в тюрьму не сажали, отделались штрафом. Но слышала бы ты, какие вещи про наших нацистских бонз говорил Гюнтер! Вот уж у кого язычок был острее бритвы!

Наш развеселый разговор прервала тридцатилетняя санитарка Надя. Она стала на пороге, уперев толстые руки в крутые бока, и с раздражением в голосе заявила моей русской подружке:

— Опять ты с этим фрицем развлекаешься! Они тебя сиротой сделали, мать при бомбежке погибла! А она с ним хохочет, словно на деревенской гулянке! Совсем очаровал тебя этот белобрысый красавчик, постыдилась бы, шалава!

Наташа вскочила, как ошпаренная кипятком, и кинулась прочь из моей комнаты.

— Теть Надь, зачем вы так?! — попробовал заступиться я.

— Я тебе не тетя Надя!! Все вы в плену невинными овечками становитесь! Я была на фронте, видела!

Что я мог ей сказать?! Наташа рассказывала, что ее старшая подруга воевала с самого первого дня войны, а недавно получила похоронку на мужа. Дверь за Надей с треском захлопнулась, и я опять остался в одиночестве.

Рассказывает рядовой Гроне:

— Посреди ночи я был разбужен хлопками выстрелов, где-то вдалеке шел бой: я явственно различил одиночные сухие щелчки русских трехлинеек, перемежающиеся с лаем немецких карабинов, затем все перекрыли длинные очереди из двух «МГ-34». Я вскочил с кровати и кинулся к окну, с высоты третьего этажа было четко видно, как на горизонте небо окрасилось в багровый цвет отблесками далекого пожарища. Серега, босой и в одних трусах, отпихнул меня от окна, прокричав: «Думаешь, что ваши сбросили очередной десант? Даже не надейся, что они смогут как-то освободить вас!»

Спящая крепость мигом ожила, поднятые по тревоге красноармейцы выскакивали во двор строиться, звучали громкие команды, ржали кони. Нестеренко матерно ругался, в спешке натягивая гимнастерку и застегивая на талии ремень с кобурой.

Через десять минут красноармейцы вскочили в седла и галопом поскакали в сторону села. Серега уехал с ними, предварительно заперев меня на ключ: толстые решетки в окнах все равно не оставляли надежды на побег. Да я и сам не стал бы больше пытаться — мне вполне хватило прошлого раза, нога еще не полностью зажила. Я быстро оделся и прилип к оконному стеклу, силясь понять, что же происходит в ауле по ту сторону реки. Бухнуло несколько разрывов гранат, выстрелы из «МГ» захлебнулись в частом сухом треске очередей из «Дегтярева»; даже на таком расстоянии до моего слуха донеслось раскатистое русское «Ура!». Потом все стихло.

На рассвете красноармейцы вернулись в крепость; вместе со всадниками во двор въехала запряженная понурой гнедой кобылой повозка, на которой можно было различить накрытые брезентом человеческие тела. Я с ужасом ожидал увидеть окровавленные трупы наших десантников, но… когда красноармейцы откинули брезент, я оторопел: на телеге лежали три мертвые женщины и мальчик лет четырнадцати. Судя по одежде, это были чеченцы, спутанные темные волосы женщин были покрыты запекшейся кровью и скрывали их лица, но можно было понять, что две из них еще очень молоды; и одна из них, судя по большому животу, беременна. Платья на них были изорваны, сквозь прорехи виднелись следы множественных пулевых ранений, можно было сказать, что они были буквально изрешечены пулями, кто-то явно стрелял прямо в упор.

— Нани! Вай, нани! (Мама! Ой, мама!) — на пронзительной ноте заголосила маленькая девочка. Она рвалась из рук Чермоева, а он крепко прижимал ее к себе, тщетно стараясь отвернуть голову ребенка от ужасной картины. Лицо Аслана почернело от горя, он стоял как каменный истукан, но не отводил пылающего взора от окровавленных тел. Наконец девочка вырвалась из его объятий и припала к трупу женщины, не переставая все это время кричать и плакать. Ее голос, как острый нож, разрывал мою душу напополам… Конечно, я не впервые видел смерть так близко, я уже почти привык к тому, что в бою гибли мужчины, но убийство беззащитных женщин и детей…