Бернард Быховский - Гассенди

• Название: Гассенди
• Автор: Бернард Быховский
• Издательство: Мысль
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1974

Работа посвящена выдающемуся французскому философу XVII в. Пьеру Гассенди. В книге прослеживаются основные моменты жизненного пути и творческой деятельности философа.

Автор показывает историческую роль неоэпикуреизма Пьера Гассенди, его место в антисхоластическом движении.

Книга предназначена для преподавателей, пропагандистов, студентов и аспирантов, а также для широкого круга читателей, интересующихся вопросами истории философии.

---

Таков столь простой и столь блестящий ответ Гассенди на основной вопрос философии, противопоставляющий его сенсуализм феноменализму. «Сальтовитальный» сдвиг, осуществляемый Гассенди в приведенном рассуждении, преодолевает барьер, устанавливаемый субъективно-идеалистической версией сенсуализма между познающим и познаваемым, субъектом и объектом, мышлением и бытием. Более того, если «главный недостаток всего предшествующего (марксизму. — Б. Б.) материализма… заключается в том, что предмет, действительность, чувственность берется только в форме объекта или в форме созерцания, а не как человеческая чувственная деятельность, практика, не субъективно» (1, т. 3, стр. 1), то в данном, исключительном, случае материалистическое решение основного вопроса философии озаряет проблеск понимания: чувственность берется в форме практики как конечного гносеологического критерия истины, которая есть не что иное, как «соответствие познающего разума познаваемому предмету» (4, т. III, стр. 412).

Практика самого Гассенди, вся его научная деятельность служит опровержением агностического характера, неправомерно приписываемого его скептическим высказываниям. Ведь все его учение — это поиски объективной истины, совершенствование познания «вещей в себе». Сколько бы он ни твердил о caligo, мраке, тумане, «затемняющем человеческие умы, стремящиеся проникнуть в интимные тайны природы» (4, т. III, стр. 231), он только и делает, что стремится рассеять этот мрак. Он отрицает абсолютную истину, но добывает относительные истины. Он не разделяет мнения тех, кто утверждает, что нет ничего достоверного. Он готов защищать некоторые незыблемые положения, которые не вызывают никаких сомнений (5, т. 1, стр. 113). А относительные истины, при всей своей относительности, — это истины объективные. Гассенди не приемлет «вечных истин». Относительные истины исторически относительны, они требуют и допускают последующее уточнение, развитие, углубление. «Ибо хотя я не стану утверждать на манер академиков, что истина вещей непознаваема, однако я считаю возможным утверждать, что до настоящего момента она не познана» (5, т. 1, стр. 83).

Вслед за «вечными истинами», тормозящими дальнейшие искания, Гассенди отвергает в полемике с лордом Чербери «общепризнанные истины», претендующие на свою незыблемость на основании «всеобщего согласия». Он отвергает их, во-первых, потому, что «где ты это всеобщее согласие найдешь? Среди людей? Никогда!» (5, т. 1, стр. 99). Нет надобности, поясняет он, приводить примеры нескончаемых разногласий, «ибо не существует догмы физики или того закона этики, которые не отвергались бы многими философами или народами» (там же). Одни считают бесспорным одно, другие — другое. «При этом те, кому привиты ложные взгляды, точно так же полагают, что истина на их стороне, как и те, кто придерживается самых правильных» (5, т. 1, стр. 102). А во-вторых, истинность определяется отнюдь не большинством голосов, не ходячими предрассудками, обусловленными воспитанием и традицией, а объективным критерием. Как бы ни было распространено и общепризнано истинным то или иное мнение, это не доказывает его истинности: «Ни истина представления, ни истина интеллекта не будет иметь для тебя никакой ценности, если она не есть истина какого-нибудь предмета или объекта, отличного от интеллекта и представления» (5, т. 1, стр. 82). Основной принцип теории отражения сформулирован здесь со всей отчетливостью. Неразрывная связь относительности и объективности истины нацелена одновременно против субъективизма и против догматизма.

Однако неотступная в произведениях Гассенди тема ограниченности познания имеет и другую, оборотную, негативную сторону. Практика, выступающая в приведенной цитате в качестве критерия истины, используется вместе с тем как довод в пользу ограниченности познания, как «аргумент в пользу того, что сущности вещей для нас непознаваемы» (5, т. 1, стр. 86). Не мы являемся творцами существующих в природе вещей. Мы не «создаем своим трудом ни одного из произведений природы — ни драгоценных камней, ни растений, ни животных. Следовательно, подобно тому как собака, каким бы умным животным она ни была, не может знать, каким образом создается часовой механизм или любое другое произведение человеческого мастерства, так как уму собаки недоступна такого рода работа, точно так же и человеку не дано знать, как рождается растение, растет и всегда приносит только ему присущие листья, цветы и плоды, ибо все это не создано человеческим умом» (там же). К этому аргументу, приводимому в полемике с Чербери, Гассенди возвращается и в «Своде философии»: «Наблюдая за работой строителей архитектурного сооружения и используемыми ими материалами, мы можем исчерпывающе понять весь механизм его построения. Иное дело явления природы — их замысел, построение, строительные материалы, архитектоника от нас скрыты. Это творения не нашего, человеческого мастерства, и по отношению к ним наш ум находится в положении ума собаки по отношению к часовому механизму — человеческому творению. Тем более это относится к сверхъестественным явлениям, непреложная истинность которых утверждается религиозной верой, познание которых недоступно ни непосредственному восприятию, ни философским размышлениям» (4, т. 1, стр. 336).

Перед нами парадоксальное сплетение гносеологической трактовки практики как средства познания истины и как причины непознаваемости. Подойдя к порогу выхода из созерцательной философии, Гассенди упирается в него как в препятствие к переходу от созерцания механизма зрелища мира к познанию сокровенного механизма его движущих сил, недоступных недейственному созерцанию. Слова Маркса о предшествующем материализме сохраняют свою силу по отношению к Гассенди, несмотря на сверкнувшую у него догадку, не получившую, однако, теоретического закрепления. Созидание, преобразование существующих вещей он противопоставляет их созерцательному отражению в познании. В конечном счете, согласно Гассенди, как правильно резюмирует Блош рассмотрение этого вопроса, «мы только зрители, наблюдатели действий, причиной которых не являются наши деяния и которые мы не можем и не должны пытаться воспроизвести собственными изделиями» (28, стр. 72).

Мы познакомились с логикой Гассенди в ее гносеологическом аспекте, сосредоточенном на эмпирической стадии познания. Каковы же его взгляды на рациональную ступень познания, составляющую предмет логики в собственном смысле слова, как учения о правильном мышлении? Этому учению посвящены второй раздел его «Логики», «О суждении», содержащий шестнадцать канонов, и третий раздел «О силлогизме», формулирующий двадцать один канон. «Логика» завершается разделом «О методе», излагающим четырнадцать методологических выводов из предшествующих разделов.

Свободный от бездумного эмпирического крохоборства, Гассенди с нескрываемой неприязнью относится и к беспредметной софистической логистике. При всей своей настойчивости в признании первичности чувств он никоим образом не принижает активной роли рассудка в разыскании истины, важности правильного пользования им и опасности злоупотребления. Продолжая линию Бэкона, он избегает уподобляться как муравьям, так и паукам, предпочитая тем и другим образ действия пчел.

Неустанно изобличает Гассенди никчемность и вред, наносимый научному познанию «диалектикой»: «…диалектика — по крайней мере в том виде, как ее обычно предподносят, — занимается лишь хитросплетениями и представляет собой не что иное, как пустую болтовню и школу софизмов» (5, т. 1, стр. 115). Речь идет о «диалектике» не как противоположности метафизике, а как о сугубо метафизической риторической эквилибристике понятиями, практикуемой схоластами. Гассенди ополчается против чуждого научному познанию спекулятивного умозрения. Уже в своем первом произведении он старается убедить читателя в том, что «диалектика» ничего не дает для различения истинного и ложного, что она «не может показать, что следует или не следует из чего бы то ни было» (5, т. 2, стр. 200), что она не способствует доказательству, не дает решения вопросов, что она бесплодна, безжизненна и нелепа.

Презрение к схоластической логистике нисколько не задевает познавательное значение законов формальной логики. Гассенди дает систематическое изложение логических правил суждения и умозаключения и использование их как необходимых средств анализа и синтеза. И несмотря на то, что истина — не детище силлогизма, без пользования им она недостижима: «От силлогизма зависит в сущности сила и потенциал всякого рассуждения» (4, т. I, стр. 90).

В особой главе, посвященной логике Бэкона Веруламского, Гассенди, высоко оценивая огромную научную ценность разработанного английским мыслителем нового, индуктивного метода, упрекает его в одностороннем противопоставлении им индукции силлогизму, в незаслуженном пренебрежении к этому «нерву» логических операций. Ведь и сам Бэкон, по словам Гассенди, даже отвергая силлогизм, неизбежно пользуется им. Ведь индуктивный метод сам по себе приобретает доказательность постольку, поскольку он является потенциальным силлогизмом.