Нина Эптон - Любовь и французы

• Название: Любовь и французы
• Автор: Нина Эптон
• Издательство: Издательство «Урал Л.Т.Д.»
• Жанр: Культурология
• Год: 2001
• ISBN: 5-8029-0116-0

Российскому читателю предоставляется уникальная возможность познакомиться с серией книг Нины Эптон — английского литератора, искусствоведа, путешественницы,— посвященных любви во всех ее проявлениях и описывающих историю развития главнейшего из человеческих переживаний у трех различных народов — англичан, французов и испанцев — со времен средневековья до наших дней. Написанные ярким, живым языком, исполненные тонкого юмора и изобилующие занимательными сведениями из литературы и истории, эти книги несомненно доставят читателю много приятных минут.

---

Скажи: я люблю, я тебя обожаю,

О да: я люблю, я тебя обожаю,

И сердце тебе отдаю, дорогая.

И сердце тебе отдаю, дорогая.

Любовь одержала верх над зубрежкой!

Популярная поэма о несчастьях брака начинается с описания дня свадьбы, на которую уходит прорва денег. Нужно купить мяса, нанять менестрелей, украсить зал цветами, устлать пол камышом и раздать подарки многочисленной родне: пурпуэны[67], платья, чулки, чепчики, а девушкам — диадемы и псалтири. Но и это еще не все. Жениху некогда присесть... Он должен следить за тем, как обслуживают гостей, ему приходится бегать взад-вперед. Да он вряд ли выкроит время даже опрокинуть рюмочку! После церемонии торговцы являются к нему, требуя уплаты по счетам. Деньги у него скоро кончатся, но, что самое худшее... жена останется.

На свадьбу деньги, что копили,

Вмиг разлетятся, растрясутся,

Но жены с нами остаются!

Глава 11. Деревенская любовь

В сельской местности, где все еще сохранялись более свободные франкские обычаи, в любовных отношениях было больше равенства, нежели среди представителей высшего света. Однако не любившие болтовни сельские жители не имели дела с тонкостями и воздушными замками куртуазной любви. Народная средневековая пословица гласила: «От любви умирает тот, кто слишком много ею тешится».

Мы знаем, как эти крестьяне выглядели, по миниатюрам из Tres riches heures du Due de Berri[68] — зрелище было не из самых аппетитных. Мы видим их в феврале сидящими возле очага на грубых табуретах в своем жилище, похожем на хлев, в сшитых из грубой коричневой ткани одеждах, которые женщины бесстыдно задирают намного выше коленок, чтобы тепло могло добраться до самых интимных мест.

Описания крестьян, принадлежащие перу их современников, едва ли являются более «подретушированными». Вот как выглядит виллан в раннесредневековой поэме Garin le Lorain[69]: «Ладони у него были огромные, руки и ноги — как бревна, широкая грудь, волосы торчали во все стороны; между его глаз запросто поместилась бы ладонь, а лицо было черно, как уголь. Он не мылся полгода, и за это время никакая вода не текла по его щекам, кроме дождевых струй».

Высокородный автор Aucassin et Nicolette[70] не менее презрительно относился к крестьянскому сословию. Виллан, с которым его герой встретился в лесу, был «долговязым и безобразным, с большим приплюснутым носом, длинными желтыми зубами и толстогубым ртом». Рютбёф{46} утверждал, будто по причине исходившей от крестьян вони их даже сам дьявол не желал видеть у себя в аду, а в народном фабльо рассказывалось, как виллан, проходя в Монпелье по улице Эписьер{47}, где на прилавках у торговцев высились груды пряных трав, упал в обморок. Бедняга очнулся, только когда один из торговцев догадался сунуть кусок навоза ему под нос — тогда крестьянин почувствовал себя как дома.

Склад ума крестьян был под стать их телам, грубо сколоченным и волосатым. В своем Искусстве любви Андре Ле Шаплен бессердечно советует читателям брать крестьянок силой в случае, если те будут склонны им отдаться, поскольку обращаться с ними ласково — значит попусту тратить и время, и слова. Он не верил, что крестьяне способны на изысканную любовь, и не думал, что чувства нужно расточать на людей подобного рода: «Крестьян,— писал он,— редко встретишь при дворе любви, но они, естественно, впрягаются в оглобли Венеры, как мулы и лошади. Для фермера достаточно тяжелой работы и непрестанных радостей, которые доставляют ему мотыга и плуг. Если он, вопреки своей природе, ранен стрелой Купидона, то нет смысла обучать его любовной теории, иначе фермы будут заброшены и перестанут приносить доход». (С другой стороны, мы видели, что автор La Clef d'amor[71] придерживался мнения, что крестьянки лучше, чем благородные дамы, умеют защищать свою непорочность.)

Существует немного свидетельств о знаменитом jus primae noctis[72], или droit de cuissage[73], согласно которому феодал имел право лишать невинности своих крестьянок в ночь их свадьбы. Дюканж{48} в своем Глоссарии приводит несколько подобных случаев, и, по-видимому, господа де Лобье из Беарна могли требовать соблюдения этого обычая от своих сервов, первенцы которых впоследствии получали вольную, поскольку являлись предположительно «las obras deudit senor Lobier en ladite primere noeyt et de suditz placere»[74], однако обычай этот еще в раннем средневековье вышел из употребления, хотя в Каталонии был отменен только в шестнадцатом веке.{49}

Церковные законы, запрещавшие браки между родственниками до четвертого колена, постоянно нарушались крестьянами в поместьях, поскольку хозяева поощряли сервов искать себе пару среди «своих», а иногда и требовали этого. В городах, по-видимому, законом были предусмотрены некоторые меры, чтобы оградить интересы представителей тех классов, которые не могли себя защитить. Запись в архивах Бордо за 1218 год красноречиво гласит: «Луиза де Бот, истица против Никола Элуэна, желает, чтобы с него взыскали в ее пользу сумму в пять тысяч луидоров в качестве компенсации за то, что он сделал ее enceinte[75] в своем доме, когда она нанялась к нему в услужение». Но бездельники сыновья богатых буржуа, похоже, «вели себя возмутительно», говоря словами рассудительного Филиппа де Новара, по мнению которого бедняки от них страдали больше, потому что в городах не было рыцарей, которые могли бы встать на защиту бедных женщин. Как можно раньше женить молодых людей, по мнению Новара, было единственно правильным решением.

Многие знатные дворяне, устав от куртуазной любви, принимались охотиться за более доступной дичью, которая иногда попадалась им во время охотничьих вылазок. Мода на пасторали и естественное любовное чувство возникла как реакция на искусственность регламентированной любви. Пастухи, пастушки и деревенские танцы стали предметом повального увлечения, их даже изображали на шпалерах, которыми в замках украшали стены.

На более позднем этапе мы видим, как поэты, такие как Филипп де Витри (друг Петрарки и музыкант), поют дифирамбы вегетарианским пикникам и любовникам-поселянам. Крестьянин Гон-тье любит свою жену Хелен, она отвечает ему взаимностью. Это, заявляет Гонтье, все, что ему требуется от жизни. Их трапезы под открытым небом скудны: черный хлеб (который они солят, чтобы подхлестнуть жажду), лук и чеснок, фрукты, сыр.

За трапезой Гонтъе с своей Хелен:

Орехи, масло, сливки, молоко,

Сыр свежий, сливы, яблоки, порей,

Чеснок и лук, и устрицы, и хлеб

Посоленный, пилось чтоб веселей.

Франсуа Вийон, предпочитавший городскую жизнь и таверны, высмеял эти идиллии в своем Testament[76].

В том, что касалось брака и любви, вилланы следовали местным обычаям.

После того как пара была обручена, жених и невеста получали благословение священника, которое давало им право (пока это не было запрещено Тридентским собором в конце шестнадцатого века) спать в одной постели, как полагается мужу и жене. Малыша, который в результате появлялся на свет и которого гордо несли к крестильной купели, никогда не считали незаконнорожденным, даже если свадебная церемония еще не была произведена к моменту его рождения. Если пара была настолько забывчива, что вспоминала о венчании, только обзаведясь несколькими детьми — как случалось время от времени,— то их потомство должно было присутствовать на запоздалой церемонии, укрывшись под покрывалом возле купели.{50}

Другой обычай — несомненно одобренный Тридентским собором — был известен под названием «Прав Товии» и предписывал новобрачным в течение трех первых ночей после свадьбы воздерживаться от занятий любовью.

Странный обычай ухаживания, о котором я уже упоминала, именовавшийся maraichinage (и известный в Великобритании под названием «связывания узла»), старше, чем христианская религия, и был, по-видимому, широко распространен в местностях, населенных племенами германцев и кельтов. (Похожий обычай описывался не позднее 1941 года в Шотландии и Уэльсе, а его разновидность до сих пор существует, как мне рассказывали, в окрестностях Луго, в испанской провинции Галисии.)

Каждую неделю, вечером, в определенный день (обычно в субботу), деревенские девушки на выданье открывали окна или двери своих спален местным ухажерам. Избранник девушки ложился рядом со своей подружкой на кровать, полуодетый или не раздеваясь вовсе, и парочка, болтая, флиртуя и засыпая в объятиях друг друга, вместе проводила ночь до самого рассвета, когда парню надо было вставать и идти на работу в поле. Половые сношения при этом были запрещены, и, чтобы обеспечить соблюдение этого правила, предпринимались различные меры: ноги девушки обвязывались веревками выше и ниже колен или к ножкам кровати привязывались маленькие бубенчики. Право выбирать, кто из ее кавалеров проведет с ней ночь, оставалось за девушкой, однако следствием этого выбора не обязательно было официальное обручение. Более того, обычай распространялся только на жителей этой деревни, и его следствием, похоже, никогда не была беспорядочная половая жизнь.{51} Деревенские девушки были несговорчивы и в своем milieu[77] пользовались уважением.