Микаел Рамадан - Тень Саддама Хусейна

• Название: Тень Саддама Хусейна
• Автор: Микаел Рамадан
• Жанр: Проза

---

Меня встретил старший хирург-ортопед. Он прежде всего показал мне детей больных раком. Я обратил внимание, что детей в палате стало больше, чем в мое последнее посещение. Я обратился к доктору за разъяснениями.

- Да, Ваше Превосходительство, - печально подтвердил он мои наблюдения. - Значительный рост заболеваний детей раком и лейкемией. Но лишь некоторых удается успешно лечить.

- Почему? - спросил я. В таких случаях Саддам обычно проявляет особое сострадание, в основном внешнее. Мне не надо было притворяться. То, что я увидел, меня глубоко взволновало, и в эту минуту я готов был винить и ООН и США, да и весь мир тоже.

- У нас нет ни лекарств, ни возможности их использовать, Ваше Превосходительство, - ответил врач, защищаясь. - То немногое, что мы получаем, обычно присылают нам добровольные международные организации, сочувствующие нам и понимающие наше положение. Но это им грозит неприятностями. Того, что они дают, нам хватает всего на несколько дней.

Меня заинтересовало, чем доктор может объяснить такой рост раковых заболеваний у детей.

- Мы проводим много вскрытий в последние два года. В большинстве случаев причина одна - легкие детей заражены мельчайшими частицами графитной пыли. Нам известно, что союзники сбрасывали графитные бомбы. Графит оказывает губительное влияние на легкие детей. Это не может быть совпадением. - Доктор в нерешительности умолк. - В вашу канцелярию мы уже послали сообщение об этом.

- Да, конечно, - поспешил подтвердить я. - Я просто забыл, должно быть. Столько дел, всего не удержишь в памяти. Каковы цифры?

- После войны число заболеваний раком и лейкемией у детей от шести до пятнадцати лет выросло в четыре раза.

Я был просто потрясен. Графитные бомбы повредили средства связи, не оставляя особых следов, но я не знал, что это повлечет за собой такие страшные последствия.

Огромное число детей попадало в больницы в состоянии истощения. В палате лежало около тридцати истощенных детей, многие даже не поднималось с коек, настолько они были плохи. Некоторые лежали неподвижно и, кажется, без сознания. Кое-кто сидел, но их исхудалые лица с огромными глазами свидетельствовали об отчаянном положении.

- Какое количество детей находится в таком состоянии? - спросил я.

- Здесь, у нас? Несколько сотен. Но такое можно увидеть в каждой больнице нашей страны. Их много тысяч. Мы считаем, что около трети наших детей страдают от недоедания. Но в больницы они попадают лишь тогда, когда находятся на грани смерти.

- Эти дети здесь из-за недоедания?

- В большинстве случаев да, - ответил доктор. - Их иммунная система настолько ослабела, что для них опасен любой вирус или инфекция. Они страдают от множественных заболеваний, но у нас почти нет лекарств, и все они истощены.

Я остановился у постели маленькой девочки. Она сидела на краю кровати и потухшим взглядом смотрела на пол. Ручки и ножки её напоминали тонкие палки, а исхудалое лицо выражало страдание. Я сел рядом с ней.

- Сколько тебе лет? - спросил я, смягчив голос.

- Шесть, - еле слышно сказала она.

- Где твои родители?

- Мама дома, а папу убили на войне.

- Как тебя зовут?

- Надия.

- Надия? - Это имя отозвалось во мне такой болью, что мне было трудно сдержаться. Я обернулся, чтобы убедиться, что поблизости нет никого и никто меня не услышит.

- У меня тоже была маленькая девочка, которую звали Надия, - шепнул я ей.

- Она умерла? - спросила малютка с детской непосредственностью.

- Да, - ответил я.

- Ты любил ее?

- Да, я очень любил её.

Девочка понимающе кивнула.

- Я тоже скоро умру. Когда я встречусь с ней на небе, я скажу ей, что её папа любит её.

Я почти ничего не видел от слез. Мне нечего было ответить девочке. Я коснулся её плеча, попробовал сказать ей, что она не умрет и скоро поправится. Но слова застряли у меня в горле. Я поцеловал её в лоб и присоединился к доктору, который наклонился над лежавшим на кровати ребенком в другом углу.

Лишь покинув палату, я успокоился настолько, что мог собраться с мыслями и заговорить. Я повернулся к доктору и спросил:

- Если бы эта девочка была вашей дочерью, куда бы вы её направили для лечения?

Доктор одновременно удивился и растрогался, увидев, как на меня подействовало увиденное.

- Ваше превосходительство, она получает здесь максимум внимания. Но наши возможности...

Я поднял руку, останавливая его.

- Я понимаю все ваши трудности, доктор, и не собираюсь критиковать вас и вашу работу. Я уверен, что вы делаете все возможное. Но ответьте мне на мой вопрос. Куда бы вы её направили?

- Не знаю, - честно признался доктор. - Можно поискать частную клинику, но это стоит очень дорого. Я бы...

Я снова прервал его.

- В таком случае, окажите мне услугу, найдите клинику для этого ребенка. Неважно, сколько это будет стоить. Счета будете посылать мне.

Мое решение было необдуманным и поспешным, я не знал, как к этому отнесется Саддам, но надеялся, что он будет снисходителен. В любом случае, если мне придется платить самому, я это сделаю.

Мы посетили ещё несколько палат, где меня ждали такие же душераздирающие сцены, но теперь у меня уже не хватило духу беседовать с детьми. Все равно всех спасти мне не удастся.

- Какие у вас ещё проблемы? - спросил я доктора.

- Почти все, которые существуют в нынешнее время. Такое распространенное заболевание, как язва двенадцатиперстной кишки, становится смертельным, потому что у нас нет лекарств для его лечения. Не хватает антибиотиков. Резко возросло количество несчастных случаев на дорогах. Палата с жертвами дорожных происшествий переполнена до отказа.

Покидая больницу я был полон решимости сделать все, что в моих силах. Это же я и сказал Хашиму на обратном пути во дворец.

- И что конкретно ты сделаешь, Микаелеф? Больницам по всей стране нужны деньги, капитал, который не в силах собрать один человек. Если бы Саддам пожертвовал все свое богатство на систему здравоохранения, это было бы малой частью того, что следует туда вложить.

Поддерживать какую-либо связь с Софи, было бы невозможно без помощи Латифа и Абдуллы. В начале года мне сообщили, что она сейчас в Нью-Йорке, и я был рад узнать, что у неё все благополучно. Когда мы встречались с Латифом, я передавал ему письма для нее, и иногда, несмотря на риск, она тоже передавала весточки о себе. Если бы мое письмо попало в чужие руки, это была бы верная смерть. Я не знал, как попадают письма из Багдада в Нью-Йорк и обратно, но предполагал, что у Латифа есть контакты в некоторых иностранных посольствах, действующих в Багдаде.

Ее письма вселяли в меня надежду, что она приходит в себя после того, что ей пришлось пережить. Прошло два года после её отъезда и мне очень её не хватало, но я утешал себя тем, что она здорова и в безопасности. Ее письма, как всегда, были теплыми и нежными и вселяли в меня надежду на то, что она по-прежнему любит меня.

После долгого перерыва позвонил Абдулла, и, как было условлено, я поехал в город следующим вечером. Приехав за полчаса до захода солнца, я медленно прогуливался, стараясь не вызвать подозрение. Но время шло, и я стал беспокоиться. Прождав два часа, я вернулся домой.

Я был уверен, что выполнил все, о чем мы договаривались, и теперь тревожился, что произошло что-то серьезное. Если Латиф и его товарищи арестованы, а похоже, так и случилось, тогда мне следует побеспокоиться и о своих делах. Кому ещё Латиф сказал о моем существовании? Откроется ли мое участие? Латиф для конспирации стал Мохаммедом, но это едва ли могло служить защитой. В госбезопасности большие специалисты, умеющие выбивать информацию. Даже если о моей связи с ними и не узнают, я не сомневался, что Саддам вспомнит о своих подозрениях.

Я пребывал в полном неведении, пока наконец через неделю мне не позвонил Абдулла.

- Я сегодня позвонил брату, - сказал он после ничего не значащих фраз. Мне было известно, что у Абдуллы были сестры и сын.

- Я звонил несколько раз, но он мне не ответил. Тебе не кажется это немного странным, Миклеф?

- Возможно, - ответил я. - Может, он чем-то занят. Попробуй позвони еще.

И снова меня охватила тревога за судьбу Латифа. Прошло несколько недель, на звонки Абдуллы никто не отвечал. При его последней попытке обнаружилось, что линия отключена. Я был лишен какой-либо возможности навести справки по официальным каналам. Теперь я уже испытывал настоящий страх, что Латиф и его друзья мертвы. Все изменил разговор с Хашимом, заставивший меня поверить, что он ещё жив.

После смерти отца Хашима, мы как-то сблизились, хотя и не вспоминали о наших с ним разговорах о муках совести.

На следующий день после звонка Абдуллы я не видел Хашима все утро, пока он наконец не пришел в Черный кабинет.

- Хорошо, что ты сегодня вообще пришел, - заявил я ему. - Попьем чайку перед уходом домой.

Хашим улыбнулся, но было видно, что мысли его заняты чем-то более серьезным.