Барбара Картленд - Глубинное течение

• Название: Глубинное течение
• Автор: Барбара Картленд
• Издательство: Панорама
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1994

Действие остросюжетного романа известной английской писательницы Барбары Картленд развертывается в годы Второй мировой войны, в глухой британской провинции; в центре повествования — судьба Фенелы Прентис, дочери известного художника, всецело посвятившей себя воспитанию многочисленных младших братьев и сестер. Забота о детях, тяготы ведения большого хозяйства не оставляют девушке времени и сил на мысли о собственном будущем. Но вот судьба посылает сразу двух претендентов на ее руку и сердце. Любя одного, Фенела вынуждена выйти замуж за другого, и, тем не менее, впереди ее ждет счастье.

Для широкого круга читателей.

---

Фенела опустилась на скамью и спрятала лицо в ладони. Нет, она не плакала, слезы казались ей теперь слишком большой роскошью, как будто она уже переступила грань человеческого отчаяния и чувствовала себя совершенно потерянной, как бы уже и несуществующей, и даже не было сил позвать на помощь.

Предыдущая ночь и последовавший за ней день, похоже, лишили ее всего в жизни, оставив лишь возможность поддерживать свое физическое существование, и кровь теперь вяло, как бы по инерции, струилась в ее венах.

«Этого не может быть», — тупо думала она.

Случившееся представлялось теперь, задним числом, каким-то зловещим ночным кошмаром, от которого ей никак не удавалось пробудиться.

Она была слишком несчастна, чтобы хотя бы просто спросить себя, что же делать дальше? Оставалось лишь сидеть, тупо уставившись в пространство и вяло благодарить судьбу за царящую вокруг тишину леса, за счастье находиться вдали от людей, не слышать больше их голосов и постоянного, непрекращающегося, почти невыносимого плача My.

Бедняжка My! Фенела понимала ее состояние и сочувствовала сестре, даже несмотря на то, что ее собственное положение граничило с катастрофой. Но главные заботы о My! Девочка в полной истерике, на пороге нервного срыва.

Всю ночь Фенела буквально баюкала ее на руках, не смея заснуть из-за приступов безумного детского отчаяния, вспыхивавших с новой силой каждый раз, когда Фенела уже надеялась, что сестренка наконец-то забылась тревожным сном.

— Это невыносимо, Фенела! — твердила девочка вновь и вновь. — Я не вынесу. Я не смогу вернуться в школу, никогда, никогда — обещай, что я не пойду туда больше!

— Обещаю, — говорила Фенела и повторяла свое обещание опять и опять, терпеливо и ласково.

— Но что же со мной будет!

— Пойдешь в другую школу.

— Но меня не примут! Здесь же все всем известно! Ведь мне придется назвать свою фамилию, ведь так?! И когда они узнают, кто я, они откажутся меня брать! Вот увидишь, так и будет!

— Уверена, они не пойдут на такую несправедливость, — возражала Фенела.

— Ну, а даже если они и возьмут меня, — упорствовала My, — ты только представь себе, что начнется, когда девчонки разузнают обо всем?! Они станут перемигиваться и хихикать за моей спиной, и перешептываться друг с другом, Фенела, я не могу, я не вынесу!

Фенела и сама чувствовала, что еще немного, и она тоже не вынесет, но что же поделаешь, что? Они загнаны в узкий тоннель, и выхода нет, только вперед.

Они должны идти вперед, должны жить, молясь и надеясь, что вдалеке блеснет свет, свет спасения из кромешного мрака, окружающего их.

И даже останься Илейн в живых — ситуация не намного бы улучшилась.

В глубине сознания Фенела все время вновь и вновь возвращалась к мучившей их проблеме, гадая, не окажутся ли они все в еще худшем положении, если оправдается слабая надежда на выживание Илейн, чем в случае, если она в конце концов все-таки умрет?

Как бы то ни было, при любом исходе скандала не миновать. Никогда не забыть тот ужасный момент, когда доктор Вуд заявил, что обязан сообщить в полицию о случившемся.

До тех пор они были слишком взволнованы, чтобы беспокоиться о чем-нибудь, кроме спасения самой Илейн. Но тут Фенела поняла, что было бы разумнее уничтожить оставленную Илейн записку, где та сообщала, что приняла смертельно опасную дозу имевшегося у нее наркотика, и подробно объясняла, почему именно она это сделала.

«Ах, если бы у меня сразу хватило сообразительности, — думала теперь Фенела, — забрала бы я эту записку у Саймона и сожгла…»

Однако с обреченным чувством она тут же подумала, что ее поступок несомненно обнаружился бы рано или поздно и лишь навлек бы на них еще больше неприятностей.

Увы, если бы черным по белому не излила Илейн в этой злополучной записке свои пылкие упреки Саймону, возможно, тогда бы…

Фенела резко выпрямилась, тряхнула головой. Что толку в пустых рассуждениях?

Факт остается фактом: Илейн лежит сейчас при смерти, а в руках полиции находится письмо, где говорится, что она готова была покончить с собой из-за Саймона Прентиса.

Кровь стынет в жилах при воспоминании о зрелище, открывшемся их глазам, когда они обнаружили Илейн лежащей на полу спальни, и память об этом настолько врезалась в сознание Фенелы, что девушке казалось: это видение будет преследовать ее всегда.

Первой нашла самоубийцу My. «Ох, как назло!» — тоскливо думала Фенела; но именно так обычно и происходит в нашей жизни…

После завтрака Саймон небрежно бросил:

— Сбегай-ка, скажи Илейн — я, мол, подумываю отправиться в Лондон сегодняшним поездом. Так что, если хочет, пусть присоединяется.

— Ты сегодня уезжаешь? — осведомилась Фенела с противоположного конца стола.

Он улыбнулся дочери, однако в улыбке его проглядывало (как с любопытством заметила Фенела) нечто стыдливое и даже слегка виноватое, а в голосе прозвучали извиняющиеся нотки:

— Ну вот, больше я не буду тебе глаза мозолить… Во всяком случае, некоторое время.

— Ты же знаешь, мне не хочется, чтобы ты уезжал, — сказала Фенела, — но…

— Ну же, ну же, продолжай! — поддразнил ее отец.

— Что ж, и продолжу, — отважилась Фенела. — По моему глубокому убеждению сцены, подобные вчерашней, сказываются на My далеко не лучшим образом.

Она сама испугалась своей смелости — такая откровенность, да еще прямо в глаза отцу… Саймон не очень-то покорно сносит попреки. Вот и сейчас он резко вскочил из-за стола и отошел к окну.

— Это я для таких страстей староват становлюсь, — буркнул он. — A My что сделается? Она ребенок еще…

— Ей уже пятнадцать! — воскликнула Фенела. — И у нее обостренное восприятие подростка! Саймон, ну неужели нельзя…

Слова просьбы замерли у нее на губах, потому что в этот миг до них донесся отчаянный вопль My — она выкрикивала их имена и звала на помощь.

— Папа! Фенела!!! Скорее… ой, скорее сю-да-а!

Фенела стрелой взлетела по ступенькам и оказалась наверху несколькими секундами раньше Саймона. И она уже успела ощупать Илейн, почти убедиться, что та мертва, когда отец наконец показался в дверях спальни.

Написав в приступе бешеной ярости, в минуту отчаяния письмо, исполненное страдальческой горечи, боли и злобы, Илейн приняла огромную дозу наркотика, а потом — как заподозрила Фенела — пожалела о содеянном.

Как только сознание несчастной самоубийцы начало погружаться в пугающее забытье, Илейн с трудом сползла с кровати и с неимоверными усилиями попыталась добраться до камина, где болтался шнурок от звонка.

Бедная женщина не могла знать (вздохнула про себя Фенела), что этот звонок не работает — как, впрочем, и вообще почти все звонки в доме…

Илейн рухнула на пол, широко раскинув руки, а слегка скрюченные пальцы делали ладони похожими на хищные лапы ведьмы. Выражение лица ее было просто ужасно: выпученные глаза, оскаленные зубы… Неудивительно, что My с криками вцепилась в Фенелу и билась в приступе неописуемого страха.

Послали за доктором. По всей видимости, в личности врача в очередной раз проявился злосчастный рок, постоянно преследующий семью Прентисов. Вот когда Фенеле пришлось по-настоящему пожалеть о смерти старого доктора Хендерсона, пользовавшего их чуть ли не с самого раннего детства!

Новый доктор, по фамилии Вуд, был молод, образован и бесчеловечен. Обитателей деревни последнее обстоятельство, правда, не особенно заботило: болезнь есть болезнь, ее надо лечить, а остальное — вопрос второстепенный. Старый доктор Хендерсон говорил перед смертью: «За свою жизнь мне удалось исцелить столько же душ, сколько и тел, и, надеюсь, я немало преуспел в этом деле!»

Доктора же Вуда чужие души вообще не волновали — хуже того, с первой же секунды его появления в доме Фенела инстинктивно почувствовала, что молодой врач заранее предубежден как против самого Саймона Прентиса, так и против членов его семьи.

В самой манере говорить доктора Вуда дышала откровенная неприязнь, так что Фенела ничуть не удивилась бы, если бы он с ходу обвинил их в убийстве Илейн.

Доктор сразу же весьма недвусмысленно дал понять, что считает прямым виновником случившегося Саймона, а уверенная в себе, чопорная медсестра прибывшей за Илейн «Скорой помощи» поддакивала ему во всем.

Саймона же подобное отношение, казалось, ничуть не обескуражило: он оставался спокоен и невозмутим. Просто взял да и уселся как ни в чем не бывало в мастерской работать.

Никакое специально рассчитанное поведение не могло сильнее укрепить доктора Вуда в его мнении, что он имеет дело не с человеком, а поистине с бесчувственным чудовищем.

Ну, положим, гнев Саймона врач хоть как-то мог бы понять и даже извинить. Стыд? — о, это было бы как раз то, что ожидается от любого нормального человека в данной ситуации! Но откровенное, наглое, очевидное безразличие, проявленное Прентисом, вызвало в докторе раздражение и жажду возмездия.