Марк Твен - Приключение Гекльберри Финна (пер. Ильина)

• Название: Приключение Гекльберри Финна (пер. Ильина)
• Автор: Марк Твен
• Жанр: Классическая проза

Марк Твен (англ. Mark Twain, настоящее имя Сэмюэл Лэнгхорн Клеменс (англ. Samuel Langhorne Clemens); 30 ноября 1835, посёлок Флорида (штат Миссури) —21 апреля 1910, Реддинг (штат Коннектикут); похоронен в Элмайре (штат Нью-Йорк) — американский писатель, журналист и общественный деятель. Его творчество охватывает множество жанров — юмор, сатира, философская фантастика, публицистика и др., и во всех этих жанрах он неизменно занимает позицию гуманиста и демократа.

Уильям Фолкнер писал, что Марк Твен был «первым по-настоящему американским писателем, и все мы с тех пор — его наследники», а Эрнест Хемингуэй писал, что вся современная американская литература вышла из одной книги Марка Твена, которая называется «Приключения Гекльберри Финна». Из русских писателей о Марке Твене особенно тепло отзывались Максим Горький и Александр Куприн.

---

И, снова присев рядом с ней, попросил:

— Вы только в голос не кричите, ладно? Сидите спокойно и выслушайте меня, как подобает мужчине. Я сейчас скажу вам правду, мисс Мэри Джейн, так что крепитесь, потому как правда эта неприятная и принять ее будет трудно, но тут уж ничего не попишешь. Ваши дядюшки — никакие не дядюшки, а парочка мошенников, сущих проходимцев. Ну вот, худшее я сказал, остальное вам выдержать проще будет.

Конечно, ее это потрясло, однако самое узкое место я уже проскочил, а дальше пошел полным ходом. Глаза у нее разгорались, разгорались, пока я рассказывал все точка в точку, начиная с той минуты, в которую мы повстречали направлявшегося к пароходу юного простофилю, и до той, когда она бросилась у своих дверей королю на грудь, а он поцеловал ее раз шестнадцать-семнадцать, — тут она вскочила, лицо пылает, что твое небо на закате, и говорит:

— Скотина! Пойдем, не будем терять ни минуты — ни секунды, — добьемся, чтобы их вываляли в смоле и перьях и бросили в реку!

Я отвечаю:

— Всенепременно. Только вы когда это сделать хотите — до отъезда к мистеру Лотропу или…

— Ой, — говорит она.

— Нашла о чем думать! — говорит, и снова садится. — Забудь о моих словах, пожалуйста. Не обижайся, ладно?

И кладет свою шелковистую ладошку на мою — да так, что я отвечаю: сначала, мол, помру, а уж после и обижусь.

— Я до того разозлилась, что у меня голова кругом пошла, — говорит она. — Ну, продолжай, я так больше не буду. Скажи мне, что делать, я все сделаю.

— Ну так вот, — говорю, — эти двое мошенников — мерзавцы, каких мало, но так уж вышло, что мне придется какое-то время плыть с ними и дальше, хочу я того или нет, — не спрашивайте, почему; конечно, если вы им сейчас хвост прищемите, ваш городок вырвет меня из их лап, и я только рад буду; но тогда еще одному человеку, — вы его не знаете, — придется очень туго. Мы ж должны уберечь его от беды, верно? Конечно, должны. Поэтому мы их сейчас трогать не станем.

Пока я это говорил, мне хорошая мысль в голову пришла. Я сообразил, что, может, мне и Джиму и удастся избавиться от наших мазуриков — оставить их в здешней тюрьме и смыться. Однако плыть на плоту днем, не имея рядом никого, кто мог бы отвечать на вопросы встречных-поперечных, мне вовсе не улыбалось, а значит, выполнение моего плана следовало отложить до позднего вечера. Ну, я и говорю:

— Мисс Мэри Джейн, я скажу, как мы поступим, и вам даже не придется так долго сидеть у мистера Лотропа. Далеко до него отсюда?

— Меньше четырех миль — вон в ту сторону. Совсем рядом.

— Ну и отлично. Вы сейчас поедете к нему, побудете там до девяти или до половины десятого вечера, а потом попросите отвезти вас домой — скажете, что вспомнили про одно важное дело. Если окажетесь здесь до одиннадцати, поставьте вот у этого окна свечу и, коли я сразу не объявлюсь, подождите до одиннадцати, а если не объявлюсь и к этому часу, значит, я сумел сбежать и мне ничего не грозит. Идите тогда в город, рассказывайте обо всем и сажайте это жулье в тюрьму.

— Хорошо, — говорит она. — Так и сделаю.

— А если получится так, что я удрать не смогу и меня сцапают вместе с ними, вы уж объясните, что я вам все загодя рассказал, заступитесь за меня, как сможете.

— Заступиться? Да я тебя пальцем никому тронуть не дам! — говорит она и вижу: ноздри у нее раздуваются, а глаза сверкают.

— Если я все же удеру, — говорю я, — то не смогу доказать, что они не дядюшки ваши, а пройдохи, но и если останусь здесь, тоже ведь не смогу. Я присягну, конечно, что они — бродяги и воры, но и все, хотя, конечно, и это чего-нибудь да стоит. Однако есть люди, которые могут обличить эту парочку лучше, чем я, и в их правдивости усомниться будет потруднее, чем в моей. Я вам объясню, как их найти. Дайте мне карандаш и листок бумаги. Вот, смотрите: «Королевское совершенство, Бриксвилль». Спрячьте эту бумажку, не потеряйте. Когда суду захочется узнать о них побольше, пусть пошлет кого-нибудь в Бриксвилль с известием, что у вас здесь изловили людей, которые представляли «Королевское совершенство», и что вам нужны свидетели против них. Вы и ахнуть не успеете, мисс Мэри, как все, кто живет в том городе, сюда прискачут, да еще и презлющие.

Ну, думаю, теперь вроде все. И говорю:

— Пусть они аукцион свой устраивают, вам беспокоиться не о чем. Пока после него целый день не пройдет, за купленное все равно никто заплатить не успеет, а мои прохвосты без денег отсюда не уберутся, а если мы сделаем все, как задумали, то и продажу объявят незаконной, и никаких денег они не получат. Это как с вашими неграми — не было никакой продажи, и негры скоро назад вернутся. Господи, да они и за негров ничего пока что не получили — вляпались они по самые уши, мисс Мэри.

— И хорошо, — отвечает она. — Ладно, я сейчас спущусь вниз, позавтракаю, а потом отправлюсь к Лотропам.

— Ну уж нет, мисс Мэри Джейн, не пойдет, — говорю я, — ни в коем разе. Уезжайте до завтрака.

— Зачем?

— А как вы думаете, мисс Мэри, почему я вас вообще уехать-то попросил?

— Действительно, об этом я как-то и не подумала. Так почему же?

— Господи, да потому, что притворщица из вас никакая. У вас же не лицо, а раскрытая книга — подходи и читай. Все написано, да еще и крупными буквами. Думаете, вам удастся смотреть в физиономии ваших дядюшек, когда они вас обнимать-целовать будут, да доброго утра желать, и ничем…

— Нет, нет, не надо! Хорошо, я уеду до завтрака — только рада буду. Но как же я сестер с ними оставлю?

— Ничего с вашими сестрами не стрясется. Ну, придется им потерпеть еще немножко. А если вы все разом с места сниметесь, дядюшки могут заподозрить неладное и сбежать. Лучше вам и с ними не видеться, и с сестрами, да и ни с кем в городе. А то еще спросит вас кто-нибудь из соседей, как здоровье дядюшек, и тут же все по вашему лицу и поймет. Нет, уезжайте, мисс Мэри Джейн, а я тут все устрою. Скажу мисс Сьюзен, будто вы просили ее поцеловать от вас дядюшек и передать им, что вы уехали на пару часов отдохнуть и развеяться, или там подругу навестить, а к вечеру, ну, самое позднее рано утром, вернетесь.

— Да, подругу, правильно, только я не хочу, чтобы их целовали.

— Ладно, значит, обойдемся без поцелуев. — Тут я соврал, конечно, ну да ничего дурного в этом не было. Подумаешь, поцелуйчик передать, — пустяк, и к тому же, безвредный; а ведь такие-то пустяки и позволяют людям идти по жизни, точно под горку; Мэри Джейн так будет спокойнее, а мне мое обещание ничего не стоит. И я сказал: — Да, совсем забыл, — насчет мешка с деньгами.

— Верно, мешок у них, и я себя такой дурой чувствую, вспоминая, как они его получили.

— Вот тут вы ошибаетесь. Мешка у них нет.

— Как так, а у кого же он?

— Я бы и сам это знать хотел. Был у меня, потому что я его у них спер, чтобы вам вернуть. Я знаю только, где я его спрятал, но, боюсь, его и там уже нет. Мне страшно жаль, мисс Мэри Джейн, вы даже не представляете — как, но я сделал лучшее, что мог, честное слово. Я едва не попался с этим мешком, ну и засунул его в первое место, какое мне подвернулось, и удрал, — а место было не самое удачное.

— Ой, да перестань ты себя корить — это неправильно, я тебе запрещаю, — ты же ничего другого сделать не мог, значит, и не виноват ни в чем. Так куда ты его спрятал?

Мне не хотелось напоминать ей о ее горе, не мог я заставить себя сказать то, от чего она сразу увидит перед собой труп, лежащий в гробу с мешком золота на животе. В общем, подумал я, подумал, и говорю:

— Если позволите, мисс Мэри Джейн, я вам лучше рассказывать про это пока не буду — просто напишу все на листке бумаги, а вы, коли вам захочется, прочтете, когда к мистеру Лотропу поедете. Согласны?

— Да, конечно

И я написал: «Я положил его в гроб. Он был там, когда вы плакали там ночью. А я стоял за дверью и очень вас жалел, мисс Мэри Джейн.»

У меня у самого слезы на глаза навернулись, стоило мне вспомнить, как она плакала тогда — ночью, совсем одна, а эта парочка негодяев дрыхла совсем рядом, под крышей ее дома, собираясь обобрать ее и осрамить. Сложил я записку, протягиваю ей, — а у нее тоже глаза мокрые. Стиснула она мою руку, крепко так, и говорит:

— Прощай. Я сделаю все, как ты сказал, и даже если мы с тобой больше не увидимся, я тебя никогда не забуду, и буду часто-часто думать о тебе — и молиться за тебя!

И ушла.

Молиться, это ж надо! Думаю, знала бы она меня, так подыскала б себе задачку попроще. Хотя, спорить готов, и знала бы, все равно бы молилась, — таким уж она была человеком. При ее характере она и за Иуду молиться стала бы, кабы решила, что дело того стоит, — и не отступилась бы нипочем, ей-богу. Говорите мне, что хотите, но, по моему мнению, крепости духа в ней было больше, чем в любой девушке, какую я когда-либо видел. Звучит это так, точно я ей польстить хочу, но нет. А уж что касается красоты — да и доброты тоже, — тут Мэри Джейн их всех до единой за пояс заткнула бы. Она как вышла тогда за дверь, я ее больше и не видел, но думал о ней много-много миллионов раз — и о том, что она обещала молиться за меня, тоже; и если бы я хоть раз заподозрил, что и из моей молитвы за нее мог бы какой-нибудь толк выйти, то, не сойти мне с этого места, — молился бы, пока не лопнул.