Ричард Райт - Черный

• Название: Черный
• Автор: Ричард Райт
• Жанр: Проза

---

- Извините.

Она спросила, как меня зовут, и отправила в класс. Не знаю почему, но меня посадили в пятый класс. Они же, наверное, сразу поймут, что мне там не место. Я сидел и ждал. Меня спросили, сколько мне лет, я ответил, и мне разрешили остаться.

Я занимался день и ночь, и через две недели меня перевели в шестой класс. Радостный, прибежал я домой и с порога выложил свою новость. Дома сначала не поверили - ведь я такой никчемный, испорченный мальчишка. Я торжественно объявил, что хочу стать врачом, буду заниматься научными исследованиями, делать открытия. Опьяненный успехом, я и не задумывался о том, на какие средства я буду учиться в медицинском институте. Но раз я сумел за две недели перейти в следующий класс, для меня все возможно, я все могу.

Теперь я все время был с ребятами, мы учились, спорили, болтали обо всем на свете; я воспрянул духом, почувствовал необыкновенный прилив жизненных сил. Я знал, что живу в мире, с которым мне придется сойтись лицом к лицу, когда я буду взрослым. Будущее вдруг стало для меня близким и осязаемым, насколько это может почувствовать черный мальчишка из штата Миссисипи.

Большинство моих школьных товарищей работали по утрам, вечерам и в субботу, они зарабатывали себе на одежду, на книги, у них всегда были карманные деньги. Если я видел, как кто-то из наших ребят заходит днем на перемене в бакалейную лавку, обводит глазами полки и покупает, что ему хочется - пусть даже всего на десять центов, - это для меня было подлинное чудо. Но когда я сказал бабушке, что тоже хочу работать, она и слушать меня не захотела: пока я живу под ее кровом, ни о какой работе и речи быть не может. Я спорил, доказывал, что суббота - единственный день, когда я могу хоть что-то заработать, а бабушка смотрела мне в глаза и цитировала Священное писание:

- А день седьмый - суббота Господу, Богу твоему: не делай в оный никакого дела ни ты, ни сын твой, ни дочь твоя, ни раб твой, ни рабыня твоя, ни скот твой, ни пришлец, который в жилищах твоих; чтобы раб твой и рабыня твоя могли отдохнуть, как и ты сам...

Решение было окончательное и обжалованию не подлежало. Мы уже давно жили впроголодь, но бабушку не прельщало мое обещание отдавать ей половину или даже две трети моего заработка; нет, никогда - Твердила она. Ее отказ привел меня в бешенство, я проклинал судьбу за то, что вынужден жить с такими сумасшедшими дурехами. Я сказал бабушке, что нечего ей заботиться о моей душе, а она ответила, что я еще мал, что мою душу поручил ей господь, а я вообще ничего не понимаю и должен молчать.

Чтобы защититься от назойливых вопросов о моем доме и моей жизни, чтобы избежать приглашений, которых я не мог принять, я держался в школе особняком и, хотя искал общества ребят, старался, чтобы они не догадались, как далек я от мира, в котором живут они; я ценил их дружбу, хоть и не показывал этого; был болезненно застенчив, но скрывал это веселой улыбкой и привычными остротами. Каждый день в большую перемену я ходил с ребятами и девчонками в лавку на углу, стоял у стены и глядел, как они покупают бутерброды, а когда меня спрашивали: "А ты чего не завтракаешь?", я пожимал плечами и говорил: "Я днем не хочу есть". У меня слюнки текли, когда на моих глазах разрезали булочки и клали на них сочные сардины. Я снова и снова давал себе клятву, что когда-нибудь я покончу с этой нуждой, голодом, отверженностью, стану таким, как все, и не подозревал, что никогда не сумею сблизиться с людьми, что я обречен жить рядом с ними, не разделяя их жизни, что у меня моя собственная, одинокая дорога и что потом, через многие годы, люди будут удивляться, как я смог ее одолеть.

Мир открывался передо мной все шире, потому что я мог теперь его изучать; это значило, что после школы я не иду домой, а брожу по улицам, наблюдаю, спрашиваю, говорю с людьми. Если бы я зашел домой поесть, бабушка меня больше уже не отпустила бы, поэтому за бродяжничество я расплачивался тем, что ничего не ел по двенадцати часов кряду. В восемь утра я ел кашу, а в семь вечера или позже - рагу из овощей. Платить ценой голода за познание окружающей жизни было неразумно, но разумно ли было голодать? Перебросив ремень с книгами через плечо, мы с ребятами отправлялись в лес, на речку, к озеру, в деловые районы города, к бильярдным, в кино - если удавалось проскользнуть в зал без билета, - на спортивные площадки, на кирпичный завод, на лесосклад, на фабрику, где жали хлопковое масло, посмотреть, как там работают. Иной раз меня шатало от голода, казалось, я вот-вот упаду, потом начиналось неистовое сердцебиение, меня бросало в дрожь, прерывалось дыхание; но что был голод в сравнении с радостью свободы, что были физические муки, я научился их подавлять и даже порой забывал о голоде.

Был у нас в классе один парень, высокий, сильный, очень черный, он хорошо учился, но не признавал никакой дисциплины и никому не подчинялся; он мог в любую минуту взбаламутить весь класс, а учитель ничего не мог с ним поделать. Этот-то парнишка и заметил, что я отчаянно голодаю, и предложил способ заработать денег.

- Чего же ты целыми днями не ешь, разве так можно, - сказал он.

- А мне не на что, - ответил я.

- А ты заработай. Я вон зарабатываю.

- Как?

- Газеты продаю.

- Я хотел, да не я один такой умный - опоздал, - сказал я. - А газеты продавать хорошо, я бы стад их читать. А то мне читать нечего.

- Ага, и ты тоже? - засмеялся он.

- Что я тоже? - спросил я.

- Вроде меня - я продаю газеты, потому что люблю читать, а как еще раздобудешь газету? - объяснил он.

- Твои родители не хотят, чтобы ты читал?

- Еще бы! Отец просто бесится.

- Ты какую газету продаешь?

- Она выходит в Чикаго раз в неделю, и к ней есть приложение.

- Что же это за газета?

- А я ее никогда не читаю - чепуха. Зато приложение - вот это да! Сейчас печатают "Багровые жертвы" Зейна Грея.

Я глядел на него во все глаза:

- Ух ты - "Багровые жертвы"!

- Ага.

- А мне можно продавать эту газету?

- Почему ж нет? Я вон зарабатываю по пятьдесят центов в неделю и читаю что хочу, - сказал он.

Я пошел к нему домой, и он дал мне номер газеты с приложением. Газета была тоненькая, напечатана плохо и предназначалась для белых фермеров-протестантов.

- Давай ты тоже начинай продавать газеты, - уговаривал он меня, - будет с кем поговорить о "Жертвах"!

Я обещал ему, что сегодня же попрошу пачку газет. Домой я шел в сгущающихся сумерках и читал на ходу, почти не отрываясь от страницы и налетая на прохожих. Я с головой ушел в приключения знаменитого ученого, у которого в подвале дворца была таинственная железная комната. Он завлекал в эту комнату свои жертвы, включал рубильник и насосом начинал медленно-медленно выкачивать из комнаты воздух, а жертвы умирали в нечеловеческих муках, причем сначала они делались багровыми, потом сипели, потом чернели. Вот это приключения, как раз то, что мне нужно! Я ведь едва начал приобщаться к литературе и ничего в ней еще не понимал - главное, чтобы книга была интересной.

Наконец-то я смогу читать дома, и бабушка не будет возражать! Я уже добился от нее разрешения продавать газеты. Какое счастье, что она не умела читать! Она всегда сжигала книги, которые я приносил в дом, говорила, что все это - "измышления дьявола", но с газетами ей придется смириться, иначе она нарушит свое слово. Тетя Эдди не в счет, для нее я что есть, что нет, она считает меня погибшим. Я сказал бабушке, что хочу продавать газеты, чтобы заработать денег, и она согласилась, решив, что наконец-то я образумился и становлюсь на правильный путь. В тот вечер я заказал для себя пачку газет и ждал их с нетерпением.

И вот она у меня в руках, и я иду по улицам негритянского квартала, то один, то другой прохожий покупает у меня газету - не потому, что хочет ее прочесть, а потому, что знает меня... Теперь по вечерам, возвратившись домой, я запирался в своей комнате и с головой уходил в необыкновенные подвиги, совершаемые необыкновенными людьми в далеких, необыкновенных странах. Я начал узнавать о современном мире, о больших городах, и они манили меня к себе; я полюбил их жизнь. Я принимал все эти выдумки за чистую монету, потому что мне хотелось в них верить, потому что я жаждал другой жизни, жаждал чего-то нового. Эта дешевая макулатура расширила мои представления о мире куда больше, чем все остальное. Что я до сих пор знал, что видел? Депо, пристань, пивной зал. А чтение перевернуло всю мою жизнь, открыло двери в новый мир.

Я был счастлив и так бы и продолжал продавать эту газету и журнальное приложение к ней, если бы не один из друзей нашей семьи. Это был высокий, спокойный, трезвый, рассудительный негр, плотник по профессии. Как-то вечером я принес ему домой газету. Он дал мне десять центов и как-то странно посмотрел на меня.

- Конечно, сынок, - сказал он, - я рад, что ты начал немножко зарабатывать.

- Спасибо, сэр, - сказал я.

- Только скажи мне, кто велел тебе продавать эту газету? - спросил он.