Пётр Киле - Восхождение

• Название: Восхождение
• Автор: Пётр Киле
• Жанр: Драматургия

В основе романа «Восхождение» лежит легенда о русском художнике и путешественнике начала XX века Аристее Навротском, в судьбе которого якобы приняла участие Фея из Страны Света (это, возможно, и есть Шамбала), и он обрел дар творить саму жизнь из света, воскрешать человека, а его спутником во всевозможных странствиях оказывается юный поэт, вообразивший себя Эротом (демоном, по определению Платона), которого в мире христианском принимают за Люцифера.

---

- Как! Я - двойник? - насторожился Леонард. - Что это значит? Я потерял себя и представляю всего лишь копию из света, и потому могу летать?

- Да, - невольно рассмеялся Аристей, - ты предстал, друг мой, настоящим демоном. И как демон, претерпевая изменения от Эрота до ночного козла...

- ... служил вам, как Фаусту Мефистофель? - Леонард нахмурился. - В таком случае, что же я буду иметь?

- Ты возжаждал славы?

- Да, Аристей.

- А власти?

- Слава и есть власть.

- Ты возжаждал явиться властителем дум?

- Да, Аристей, именно так!

- Весь вопрос: как Байрон или как Наполеон?

- Как поэт или... Сатана?

- Как я понимаю, двойник неустойчив и постоянно претерпевает изменения, - Аристей решил всерьез разобраться, в чем тут дело, соответственно, какова судьба Леонарда в его двойничестве.

- И однажды я могу исчезнуть, как шаровая молния, случайно залетевшая в мир людей? - вопрошал Леонард с испугом и даже с возмущением, как человек ропщет на Бога за свою смертность, что делает его одиноким, хотя все люди смертны, в чем нет же утешения.

- Хорошо - без следа. А если с громадными опустошениями? - задумался Аристей.

- Хорошо - без следа?! - возмутился молодой человек, возжаждавший славы. - Для кого - хорошо? Не для меня, - покачал он головой и отступил к окнам. - О, теперь я знаю, что мне делать. Я хочу славы беспримерной. Я хочу упиться властью, какой не обладали ни Александр Македонский, ни Наполеон!

- Старо, мой друг, - вздохнул Аристей.

- А вам ее не нужно?

- Если она приведет к очередному витку страданий человечество, нет, - вскочил на ноги Аристей.

- Что же ново в этом мире? Все было, было, - заломил руки Леонард, впадая в полное отчаяние.

- Мы ныне наблюдаем рождение нового мира, - напомнил Аристей.

- Как в эпоху Возрождения в Европе, когда насилие, разврат, чистоган породили нынешний мир, увы, очень далекий от совершенства. Само человечество выбирает очередной виток страданий.

- Да, все как бы повторяется на новых уровнях спирали развития, скажут философы.

- Что мне спираль, если я могу исчезнуть в любой миг, несовершенная копия несовершенной природы человека? Зачем меня спасли? А, понимаю, в спутники вам! Кто же вы, Аристей? - Леонард словно впервые увидел художника в новом свете. - Демоны Востока и Запада служат вам. Какие цели вы преследуете, я никак не пойму? Или вся слава, вся власть вам, а мне роль вечного подмастерья? Да лучше я разобьюсь до смерти! - с этим возгласом юношеского отчаяния Леонард распахнул створки окна и исчез в наступающих сумерках.

Он унесся выше облаков и летел в потоках света, видя сверху местность, как при полетах в детстве, и тут открылась излучина реки неподалеку от деревни Савино. Свет, в котором он пребывал, ослепительно засверкал, и он понял, что сгорает весь, при этом стремительно падает, как звезда падучая.

- Он погиб?

- Не-ет, спасен, теперь воистину спасен, - отвечал с изумлением даймон. - Образ юноши, каким ты его помнишь во всей его живой целостности, воссоздан.

- Но откуда свет?

- Это Золотой парусник испускает снопы света, каковые играют роль спасательных кругов.

- Хорошо. Я могу взойти на Золотой парусник? - справился Аристей, принимавший его раньше всего лишь за игрушку даймона, сколок с корабля на кончике золотого шпиля Адмиралтейства.

- Это необходимо, - даже весьма удивился даймон.

- А он настоящий?

- Более, чем настоящий. Разумеется, для плавания в воздушном океане. И в безвоздушном - тоже.

- Он сооружен для восхождения в страну света? - догадался Аристей, наконец, сознавая свои цели и задачи, над осуществлением которых даймон, похоже, неутомимо трудился.

Даймон весь просиял.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

1

У графини в ее спальне Эста застала горничную, повара с его семейством, конюха, дворецкого, ее людей, с которыми она прощалась в присутствии священника. Кутаясь в шаль, она сидела в кресле, хотя уже не могла сама ни встать, ни одеться. И все же лежать в постели ей казалось утомительней, а главное, скучно.

Вообще приближение смерти она ощущала, как нарастающую скуку, в постели - до тоски. После гибели племянника в войну, офицера царской армии, близких родных у нее не осталось. Впрочем, наследники отыщутся, говорила она, если ее дом и имение в Калужской губернии не станут народным достоянием. Все это ее уже мало заботило.

Единственное, что она еще хотела сделать, это отблагодарить людей, которые всю жизнь служили ее семье и ей, ныне уравненные с нею в правах как граждане республики. Никогда она не принижала их, не были они ее рабами, и все же она испытывала вину перед ними. Она просила прощения у всех и каждого за то неравенство, которое существовало между ними, не ею выдуманное, а люди, кажется, не совсем понимали ее, просили у нее прощения чисто по-христиански за все прегрешения перед доброй барыней.

Было и трогательно, и тягостно, что все чувствовали, и графиня, вздохнув, поспешила всех отпустить. Позже ушел и священник. Заглядывал вечером врач, а Эста заботилась о графине, как сестра милосердия. Ведь в годы войны она посещала курсы сестер и даже работала в госпитале.

Уже в ночь, когда остались одни, Анастасия Михайловна спросила с легкой усмешкой:

- Ты не привела его?

- Привела и спрятала в своей комнате, - пошутила Эста с намеком на «Пиковую даму» Пушкина.

- И он войдет сюда с пистолетом выведать у меня тайну трех карт? - оживилась графиня, тотчас подхватив шутку девушки, ее бедной воспитанницы.

- О, нет, - покачала головой Эста со слабой улыбкой. - Если бы его прельщали злато и власть, вероятно, он все это имел бы, представ, как его именуют, князем мира сего.

- Или Наполеоном? Ротшильдом?

- Но в князьях-то ходят другие, а он поэт. И все свои прегрешенья против человечества валят на него.

- А ныне не он торжествует? - усмехнулась старая женщина.

- И правда! То-то мы все бедны, как он, - невольно рассмеялась Эста.

Но Анастасия Михайловна продолжала всерьез:

- Говорят о молодом боге, пришедшем обновить мир. Не помню, откуда эта фраза... Но разве это не о нем, Эста?

- О, графиня! Может быть, вы правы. Что князь мира сего? Лишь образ зла, что творят сами люди, самые корыстные, самые честолюбивые из них. А поэт... Разве не Гомер сотворил Элладу, что и поныне сияет нам в исчезающих веках?

- Где он?

- Он уехал в Москву, чтобы увидеться с матерью. Звал меня с собой.

- А ты? - вся покачнулась старуха.

- Я не была готова. Хотя все эти годы кого же я ждала, если не его? - задумываясь, произнесла Эста.

- Нет, уж скажи прямо, ты не решилась оставить меня одну, - графиня растрогалась и, сделав несколько безуспешных как будто глотательных движений, верно, уже не имея сил разрыдаться, лишь прослезилась и закрыла глаза.

Была уже ночь. Горела лишь одна свеча, вместо пяти, на канделябре из золоченной бронзы, к которому, может быть, прикасался рукой Пушкин или его жена красавица Натали.

Эста вышла из спальни, заслышав чьи-то шаги, чтобы дать графине вздремнуть. То был Аристей со свечой.

- Где графиня? - шепотом спросил он.

- Заснула. А что?

- Говорят, она ходит по дому, как привидение. Все до смерти перепугались.

И тут в самом деле показалась из другой комнаты Анастасия Михайловна. Она вступала медленно, слегка вытянув руки вперед. Глаза ее закрыты.

Эста приоткрыла дверь в спальню, где в кресле она же сидела в усыпленной позе, как вдруг, открыв глаза и приподнимая голову, вскрикнула: «Ох!» - в изумлении и откинулась назад.

А та, что вышла из соседней комнаты, покачнулась, открыла глаза и рассмеялась со словами: «Я жива?» Аристей подскочил к ней и увел обратно, чтобы не видеть ей мертвого тела старухи в спальне.

В ночной тишине, как нарочно, раздавались гудки паровозов - близко и далеко, может быть, с вокзалов города. И уже занималась заря нового дня.

2

Радость возвращения на родину и в свой век после странствий не была бы для Аристея столь полной, если бы не победа революции. Те надежды, упования, с чем он вступал в жизнь, да и все его поколение, словно предчувствие Данте, когда он сказал: «Начинается новая жизнь...», осуществились, как бывает редко в истории и в судьбах людей.

Пусть многие тотчас разочаровались и заголосили о гибели России, Аристей с головой окунулся в стихию не разрушения, а новых жизнестроительных идей и начинаний, только в той области, в которой продолжал, как выяснилось, свои опыты даймон. И эта жизнь, скудная из-за величайшей разрухи, яркая по новизне ожиданий, как бывает лишь при рождении нового мира, всецело захватила его.

Среди всех этих дел, весьма многосложных, он невольно взял на себя заботы об Эсте и о графине. Он впервые сам воссоздал образ человека накануне его смерти, возможно, поспешил в связи с явлением двойника, ибо графиня обрела себя вновь в весьма преклонном возрасте, будто поправилась после болезни. А тело ее пришлось предать земле тайно и также устроить поминки, на которые приехал Легасов - в последний раз перед отъездом за границу. Со слов Эсты, он был посвящен в вокресение его жены, но явно остерегался заговаривать на эту тему, и у Аристея не повернулся язык спросить, где Диана.