Говард Джейкобсон - Вопрос Финклера

• Название: Вопрос Финклера
• Автор: Говард Джейкобсон
• Издательство: Азбука, Азбука-Аттикус
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-389-02147-1

Впервые на русском — роман-лауреат Букеровской премии 2010 года!

Говард Джейкобсон (Howard Jacobson, 25 августа 1942 года, Манчестер) — видный британский писатель и колумнист, популярный телеведущий, лауреат премии имени Вудхауза, присуждаемой за лучшее юмористическое произведение. Когда критики называли его „английским Филипом Ротом“, он отвечал: „Нет, я еврейская Джейн Остен“. Роман „Вопрос Финклера“ — о мужской дружбе и трагических потерях, о искуплении любовью и чудодейственной силе заблуждения, о сбывающемся через десятилетия предсказании цыганки и обмотанных ветчиной дверных ручках — стал первой откровенно юмористической историей, получившей Букера за всю историю премии.

Объявляя победителя, председатель жюри, бывший придворный поэт британского королевского двора Эндрю Моушн, сказал: „Роль комедии в обществе изменилась — нам с ней, пожалуй, теперь живется проще, чем когда-либо… Это изумительная книга. Разумеется, очень смешная, но и очень умная, печальная и тонкая. В ней есть все, чего от нее ожидаешь, и гораздо больше. Совершенно заслуженная победа“.

---

Подобные утверждения заслуживали того, чтобы перечитывать их многократно. Они помогали ему понять истинную сущность финклеров и их действительные стремления.

Среди множества мыслей, наводнивших голову Треслава, была и такая: не значит ли это, что он, Треслав, всегда получал больше удовольствия от секса, чем финклеры — чем Сэм Финклер? В школе Финклер хвастался своим обрезанием. „С такой штукой ты можешь наяривать до бесконечности“, — говорил он. Тогда же Треслав ознакомился с нужной литературой и возразил, что Финклер лишился своей самой чувствительной части. И теперь Моисей Маймонид недвусмысленно поддержал мнение Треслава. Более того, Финклер не просто лишился самой чувствительной части — эта часть была изъята у него именно с той целью, чтобы он никогда не смог почувствовать того, что чувствовал Треслав.

Он вспомнил о Тайлер, бедняжке Тайлер, — выходит, он смог насладиться ею в большей мере, чем Сэм Финклер? Несомненно. И все потому, что он имел крайнюю плоть.

Однако значило ли это, что она получала с ним больше удовольствия, чем с Финклером? В ту пору он так не думал, помня давние слова Сэма: „Ни одна женщина не захочет притронуться к твоему стручку“. Нежелание Тайлер повернуться лицом к нему во время любовных утех как будто подтверждало эти слова. Ну а вдруг то было не нежелание, а что-то вроде священного трепета? Может, она просто не решалась взглянуть на то, что доставляло ей столько наслаждения? Ведь большему удовольствию, получаемому им, по идее, должно соответствовать и большее удовольствие, получаемое ею. По той же идее, если обрезание „снижает половую возбудимость“, то это должно распространяться на обоих партнеров. „Умерив чрезмерную похоть“ в мужчине, оно умерит ее и в женщине, разве не так? Иначе зачем побуждать мужчину к „сокращению числа соитий“, если женщина будет хотеть секса так же часто, как прежде?

Далее Маймонид утверждал, что женщине, переспавшей с необрезанным мужчиной, потом будет трудно с ним расстаться. Женщинам, переспавшим с Треславом, это было совсем не трудно, но тому могли найтись другие причины. А в начале каждой связи все шло как по маслу. „Ты ошибаешься, если думаешь, что я позволю тебе трахнуть меня на первом же свидании“, — говорили они ему и позволяли трахать себя на первом же свидании. Возникавшие позднее проблемы были связаны с чем-то иным — скорее всего, с чем-то в его характере, — но не с его крайней плотью.

Треслав вдруг обнаружил в себе тайное могущество, о котором ранее не подозревал. Он был необрезанным. Необрезанным, с которым трудно расстаться женщинам.

Может, Маймонид имел в виду физическое разделение, когда необрезанный сильнее сцепляется с женщиной во время соития, как это бывает у собак? Или эмоциональное — когда ничем не умеряемая похоть необрезанного передается его партнерше?

Подумав, он решил, что Маймонид имел в виду и то и другое. В конце концов он сам необрезанный, так что ему лучше знать.

Оглядываясь в прошлое, он заново влюбился в Тайлер, теперь уже уверенный, что она любила его гораздо сильнее, чем была готова признать. И она боялась смотреть на то, что пробуждало в ней столь великую страсть.

Бедная Тайлер. Она была без ума от него. Или, по крайней мере, без ума от его члена.

И бедный Треслав, в то время не обладавший этим сокровенным знанием.

Если б он только знал!

Ну а если бы знал, то что? Он не мог представить, что было бы тогда. Просто: если бы знал!

Но с этим открытием были связаны не только сожаления об упущенном. Было также волнительное осознание своего эротического могущества. Хепзибе повезло, это факт.

Если, конечно, ее однажды не утомит и не отвратит его ничем не умеряемая похоть. В таком случае она может потребовать его обрезания под этнорелигиозным предлогом.

3

Треслав позвонил Финклеру:

— Ты читал Моисея Маймонида?

— И это причина твоего звонка?

— Ну, еще я хотел узнать, как у тебя дела.

— Спасибо, бывало и получше.

— А что с Маймонидом?

— Полагаю, и у него бывало получше. Читал ли я его? Само собой. Это один из источников моего вдохновения.

— Я не знал, что ты вдохновляешься еврейскими мыслителями.

— Ты ошибался. Он учит, как сделать мудреную мысль понятной для широкого круга. Он всегда сообщает больше, чем это кажется на первый взгляд. Мы действуем в одном ключе, он и я.

„Ну да, конечно, — подумал Треслав. — Достаточно сравнить его „Путеводитель растерянных“ и твой „Дунс Скот[103] и самоуважение: пособие для менструирующих““.

Но вслух он сказал:

— Что ты скажешь о его мыслях относительно обрезания?

Финклер рассмеялся:

— С этого бы и начинал, Джулиан. Что, Хепзиба настаивает на твоем обрезании? Я не буду становиться у нее на пути. Хотя, на мой взгляд, ты чуток староват для этой операции. Насколько помню, Маймонид категорически не советовал делать ее позднее восьмого дня жизни.

— Хепзиба вовсе не хочет, чтобы я это делал. Она любит меня таким, какой я есть. Тем более что, по Маймониду, обрезание ведет к сокращению числа соитий. Я же себя не ограничиваю.

— Рад это слышать. Только я не совсем понял, речь о Маймониде или о тебе?

— Речь не обо мне. Я просто хочу знать, что думает о теории Маймонида философ, действующий в одном ключе с ним.

— Может ли обрезание быть ограничителем секса? Да, если считать, что оно вызывает подсознательный страх, в том числе и перед сексом.

— А раньше ты утверждал, что оно позволяет трахаться до бесконечности.

— Я так утверждал? Это, наверное, было очень давно. Но если ты думаешь, что обрезание используется евреями прежде всего как средство подавления сексуальной активности, ты ошибаешься. Исторически оно связано с сексом не более, чем любой другой обряд инициации. Многие народы, помимо евреев, практикуют обрезание. Что тут действительно еврейского, так это трактовка обычая в стиле Маймонида. Живя в суровом Средневековье, он хотел бы видеть евреев более сдержанными в своих плотских желаниях и потому приписал обрезанию ограничительные функции. Но лично для меня оно никогда не выступало ограничителем.

— Никогда?

— По крайней мере, я такого не припоминаю. А я вряд ли такое забыл бы. Но я знаю людей, которые сделали обратную операцию, посчитав, что обрезание лишает их полноценного сексуального удовольствия.

— А это можно восстановить?

— Кое-кто считает, что можно. Почитай, к примеру, блог Элвина Полякова. Если хочешь, могу познакомить с ним лично. Он чертовски любезен и разговорчив, но говорить может только об этом и ни о чем другом. Он даже продемонстрирует тебе свой член, если хорошенько попросишь. Теперь он, как минимум, на полпути к превращению из еврея в гоя.

— Я полагаю, это один из ваших СТЫДящихся?

— Правильно полагаешь. Стыдиться сильнее, чем он, просто невозможно.

— А ты своего члена не стыдишься?

— По-твоему, должен?

— Я просто спросил. В школе ты был очень горд своим обрезанием.

— Должно быть, я хотел тебя поддразнить. Сейчас я просто ношу его в штанах. Я вдовец, Джулиан, и мысль о том, обрезан я или нет, не является для меня приоритетной.

— Извини.

— Не извиняйся. Я рад, что твоя жизнь стала такой членоцентричной.

— Я только пытаюсь рассуждать философски, Сэм.

— Понимаю, Джулиан. Другого от тебя и не ждал.

Прежде чем положить трубку, Треслав задач еще один вопрос:

— Кстати, а твоим сыновьям делали обрезание?

— Спроси у них сам, — сказал Финклер и отключился.

Разговор на ту же тему с Либором получился более интересным.

Опасения Либора, что они станут реже видеться после переезда Треслава к Хепзибе, не оправдались. Все перемены зависели только от самого Либора. Он теперь нечасто предпринимал пешие прогулки, но вместо этого завел обыкновение, вызвав такси, посещать дом Хепзибы среди дня, когда сама она находилась в музее. Вдвоем с Треславом они пили чай на кухне, где витал дух хозяйки, использующей чертову дюжину огромных бурлящих котлов для приготовления одного вареного яйца. Оба любителя домашнего очага ощущали это незримое присутствие и переглядывались с понимающими улыбками.

Либор теперь пользовался тростью.

— Дошло и до этого, — сказал он.

— Тебе она к лицу, — заверил его Треслав. — Напоминает о старой Богемии. Только надо раздобыть трость со спрятанным внутри клинком.

— Чтобы отбиваться от антисемитов?

— Тебе-то зачем? Это на меня они напали.

— Ну тогда ты и заводи такую трость.

— Кстати, раз уж мы вспомнили о клинках, как ты относишься к обрезанию?

— Без восторга, — сказал Либор.

— Оно когда-нибудь было для тебя проблемой?

— Оно стало бы проблемой для меня, будь оно проблемой для Малки. Но Малки ничего такого не говорила ни разу.