Владимир Мавродин - Очерки истории Левобережной Украины (с древнейших времен до второй половины XIV века)

• Название: Очерки истории Левобережной Украины (с древнейших времен до второй половины XIV века)
• Автор: Владимир Мавродин
• Издательство: «Наука»
• Жанр: История
• Год: 2002
• ISBN: 5-02-026834-8

Данная работа преследует своей целью обрисовать историю одной из частей Украины, а именно Днепровского Левобережья, с древнейших времен и до второй половины XIV в., т. е. до захвата Левобережной Украины Литвой.

… я попытался поставить и в какой-то мере подойти к разрешению ряда вопросов (например, о древнейшем населении Днепровского Левобережья и о его связи со славянами, об этногенезе славян, о разложении первобытнообщинного строя и развитии феодализма, о роли Хазарского каганата и тюрко-яфетических племен лесостепной полосы и степей Причерноморья в жизни и быте населения Левобережья, о формировании украинской народности на территории древней Северской земли, о наиболее слабо изученном времени татарского владычества на Украине и др.), не затронутых или неправильно разрешенных моими предшественниками: П. Голубовским, Д. Багалеем, В. Ляскоронским, М. Грушевским, Р. Зотовым и др.

---

Немецкий летописец указывает по этому случаю: «Бургардт возвратился к императору с дарами, которые удивили Германию. Никогда не видели мы столько золота, серебра и богатых тканей».[628] В одном из сел Ольговичей, в княжеском дворе, Давидовичи забрали столько железа и меди, что были не в состоянии увезти все с собой.[629]

Богатство чернигово-северских князей — результат эксплуатации зависимого люда, экспроприации земель общинников, обложения данью и тех торговых операций, когда продавали то, что было добыто сбором дани. Вполне естественно предположить укрепление экономической мощи и боярства в те же XI–XII вв.

Подводя итоги просмотренным нами более чем скромным материалам по истории развития феодального землевладения в Северской земле, мы можем констатировать укрепление в XI–XII вв. крупной земельной собственности князей, бояр и монастырей, рост феодально-зависимого населения и расширение форм феодальной эксплуатации, о чем свидетельствует «Русская Правда».[630]

Перейдем к вопросу о торговле.

Несмотря на некоторое изменение в торговых путях, торговля расширяется и проникает в новые районы. Необходимо отметить падение значения древнего великого водного пути «из варяг в греки», основными пунктами которого были Любеч и Чернигов. К Чернигову в свое время тяготели почти все остальные приречные города Северской земли. На пути «из варяг в греки» безраздельно господствовал Киев, и поэтому в торговле с греками все преимущества были на его стороне, а Чернигов был вынужден довольствоваться ролью второстепенного торгового пункта.

На Киев из Северской земли вело два пути: один сухопутный, караванный путь, шедший с севера из земли вятичей через Курск на Киев, упоминаемый в «Житии Феодосия Печерского», и второй по Десне — водный. Посредническая роль Киева, по-видимому, вынуждала черниговских купцов основывать свои фактории в Киеве, что и облегчало черниговским князьям захват киевского стола. К этому времени относится расцвет торговли Киева с Галицкими городами, Польшею и Регенсбургом, и в этой торговле несомненно участие и чернигово-северского купечества. По-прежнему Северская земля связана Волжским и Донецко-Донским водными путями с Востоком и прежде всего со своей феодальной колонией, феодальной крепостцой среди разноплеменного населения Северного Кавказа, служившей в одно и то же время торговым и опорным пунктом и портом, — Тмутараканью. Крупнейшим центром, соединявшим Чернигов с Тмутараканью, а одновременно и Киев с Севером, был Курск, один из важнейших и богатейших городов того времени. Курск был связан с югом, с востоком и западом, и немудрено: что даже в 1283 г. после татаро-монгольского нашествия в Курской тьме торговали византийские и немецкие купцы.[631]

Торговля с Востоком хотя и изменяется, но отнюдь не замирает. Меняются центры, меняются купцы и их этническая принадлежность, но по-прежнему существуют торговые связи с Кавказом и Закавказьем, Каспием и Закаспийскими городами, с далеким Хорезмом. Тмутаракань становится опорным пунктом во всей приазовской торговле, связывающей Северскую и Киевскую земли со странами мусульманского Востока.

Растет значение древних Соляного и Залозного путей. Соляной путь (позднейший путь чумацких обозов) связывал Чернигово-Северскую землю и Киев с Крымом и Приазовьем. Несмотря на то, что само название торгового пути говорит о том, какие товары по нему перевозили, но безусловно не одни возы с солью двигались по степному шляху. Залозный путь шел к Дону, протягиваясь узкой лентой в Приднепровских и Придонских степях, а с Дона, системой волоков, переходил на Волгу, ответвляясь на Северный Кавказ. Курск и Посемские города связывали Черниговское Придесенье с Азовом и Тмутараканью.[632] Греческий путь представлял собой просто южную оконечность водного пути «из варяг в греки», и стоявший у начала торговой артерии Киев безраздельно господствовал над нею. Чернигов подчинялся приоритету Киева, и его торговля по Греческому пути входила составной частью в киевскую и контролировалась Киевом, причем черниговские «гречники» (так назывались торговавшие с Византией купцы) вынуждены были прибегать к посредничеству главного города Приднепровья. Кроме внешней, развивалась и внутренняя торговля. Черниговская земля поставляла хлеб Новгороду (хотя настоящей житницей Новгорода была Суздальская земля),[633] а из Новгорода шли некоторые западноевропейские вещи, найденные в северянских курганах. Через Северскую землю (Любеч — Гомель и Чернигов — Стародуб) восточные товары и арабские диргемы попадали к радимичам.[634] Торговые пути потянулись на Оку и Волгу, на Муром и Рязань.

Необходимо отметить, что торговля скользила по поверхности, и народные массы слабо были вовлечены в нее. Торгуют князья, бояре, дружинники, купцы, ремесленники, причем непрерывно увеличивается роль посредника-купца, а сельское население втягивается в торговлю слабо. В бедных погребениях общинников XI–XII вв. «заморских» вещей и монет очень мало, ибо все то, чем они могут торговать, у них забирают феодалы в виде даней, оброков и т. д., скупают за бесценок купцы, отнимает церковными поборами церковь, отбирают «княжие мужи» в виде всяких «вир» и т. п.

Немудрено, что чернигово-северские князья накапливали массу ценностей и могли поразить не только других князей, но и видавших виды немецких послов. За проданные товары (меха, мед, шкуры, воск, челядь и т. п.) можно было купить различные «заморские» и русские вещи: дорогое оружие, украшения, ткани и др. Все эти предметы и доставляла торговля. Размеров торговли все же нельзя преувеличивать. Нужно не упускать из виду того, что торговые операции касались только небольшой сравнительно группы различных господствующих прослоек. Село было очень слабо втянуто в торговлю, так как излишков у основной массы населения после уплаты дани, оброков и штрафов оставалось немного. Выступать на рынке постоянно как продавец и покупатель — смерд был не в состоянии. Кое-где смерда не коснулась рука феодала еще и в те времена, но это уже были места, куда и купец проникал с трудом. Торговля между общинами — вервями и между районами несомненно уже имела место, но отнюдь не как постоянное явление. Районные рынки еще только начинают создаваться.

Развитие торговли вызывает, как нами было уже отмечено, появление в Черниговской земле своей денежной единицы в виде найденных в 1878 г. под Новгород-Северском гривен, имеющих форму, размеры и вес, отличные от других известных нам гривен, новгородских и киевских. Необходимо также указать на появление чеканной монеты в связанной с Византией Тмутаракани (имеем в виду монеты Олега Святославича). В один ряд с древнейшими монетами Киева — «серебром» Владимира и Ярослава — следует поставить и монету Тмутаракани, Олегово (Михайлово) серебро.

Нельзя думать, что консолидация феодальных отношений в XI–XII вв. окончательно покончила с остатками родового быта. В наиболее отдаленных от феодальных центров районах, в лесных пущах, среди непроходимых болот, данническое население сохраняло еще древние формы общественной жизни. В частности, в некоторых местах длительное время сохраняются древние семейные общины, упоминаемые в источниках XIV в. и выступающие в них в виде сел сябров.[635]

Прежде всего, что такое «сябрина», сябринное землевладение последующих столетий? Левобережная Украина в XVII–XVIII вв. представляла собой область широко развитого сябринного землевладения. Лучицкий совершенно правильно указывает на зарождение подобной формы землевладения в гораздо более отдаленные времена.[636] Им приводятся акты, указывающие на семейную сябринную собственность, датируемые 1351, 1366, 1378, 1409 гг.[637] Наиболее сильно было развито и дольше всего держалось сябринное землевладение в Черниговщине, в Любечском, Остерском и других уездах, под самым Черниговом, где целый ряд названий древнейших населенных пунктов прямо связан с сябрами. Стоит привести такие названия сел, как, например, «Сябричи».[638] В целом ряде районов Черниговщины сябринное землевладение дожило до XIX в., и, например, в б. Городнянском уезде, в нескольких десятках километров от Чернигова, общинные работы носили название «сябринных», а общинник, «мирянин», — сябра.[639] Больше всего остатков сябрины встречается между Черниговом и Любечем, в наиболее захолустной, лесной части Северской земли, где всевозможные архаические черты быта сохранились в наибольшей неприкосновенности. Вряд ли найдется какое-либо место еще на территории Руси, где столь ярко вырисовывались бы остатки сябринной системы.[640] Основной документ, говорящий о сябрине XVII–XVIII вв., — Румянцевская опись — отмечает сябров главным образом в Любечской сотне. Безусловно, зарождение господствующей в лесной Черниговщине в XVII в. сябрины относится не к XIV в., когда попадаются первые документы, касающиеся данной территории, а ко времени неизмеримо более древнему. Сябринная система не зарождается, а бытует с древнейших времен, отмирая и трансформируясь. А. И. Соболевский через «сем-бр» связал «сябр» и «семца» — «семья», что дает возможность усматривать в сябре члена «семьи», семейной общины, независимо от положения, занимаемого в последней. Термин «сябр» часто обозначает «родственник».[641] Сябр может быть главой общины — семьи или одним из чади — членов семьи, или челядином. Таким образом, генетически сябрина уходит к большой семье, семейной общине, но что она собой представляла в XI–XII вв.? Для ответа на поставленный вопрос прежде всего придется обратиться к грамоте Климента Смолятича пресвитеру Фоме, датируемой сороковыми годами XII столетия. Сам Климент из Киева, и в его обращении нашли отражение те социальные отношения, которые сложились в то время в среднем Приднепровье. Памятуя исключительно развитое сябринное землевладение в XIV–XVII вв. на Черниговщине, мы считаем возможным приурочить те отношения, которые описаны в обращении Климента, и к черниговской действительности той поры. Климент осуждает «славы хотящих, иже прилегают дом к дому и села к селам, изгои же и сябры, и борти и пожни, ляда же и старины». Само противопоставление дома, т. е. усадьбы, пожни, т. е. новой пашни, борти, пчельника, что связывается с изгоями, и, с другой стороны, села, лугов, старой пашни, связанных с сябрами, указывает на противопоставление первых вторым.[642] Но если изгой феодально-зависимый, эксплуатируемый на земле феодала, прежде чем стать, как указывает Б. Д. Греков, «hörige», вышел из общины, порвав с ней связь, то сябры становятся феодально-зависимыми от землевладельца всем селом, со всем своим хозяйством. Сябры, вместе со старинами и лядами, целыми селами, с землей и всем, что к ней «тянуло по старине», переходят в вотчину феодала. Короче говоря, сябры входят в состав феодально-зависимых всей общиной. Это свидетельствует о том, что сябринное землевладение является общинным.