Сергей Желудков - Литургические заметки

• Название: Литургические заметки
• Автор: Сергей Желудков
• Издательство: Sam & Sam
• Жанр: Религия: прочее
• Год: 2003

 Священник Сергий Желудков (7.06.1909 — 30.01.1984) направил первый вариант "Литургических заметок" в "Календарно-богослужебную комиссию" при Священном Синоде. Работа получила благоприятную оценку профессора МДА Д.П. Огицкого. В самиздате значительно дополненная и переработанная книга появилась в 1973 году. Частично опубликована в "Вестнике РСХД" в 1972-73 годах (№№ 103-107).

       О. Сергий называет свои "Литургические заметки" "несвоевременными размышлениями, главным образом - критического свойства".

   "Обычно принято восхвалять наше русское церковное Богослужение как верх всякого совершенства. Это действительно верно по отношению к подлинным драгоценностям, которые мы и должны бережно сохранять, проявляя добрую, интеллигентную консервативность. Но вместе с ними в нашем литургическом наследии присутствуют и такие исторические наслоения, которые стали пережитками, которые сегодня имеют уже только отрицательное значение, от которых нам должно по мере возможности освобождаться. Нередко сюда присоединяется еще и недостаток церковной культуры у церковного начальства и исполнителей. В результате наше церковное Богослужение нередко оказывается таковым только по названию, ибо не выполняет своего назначения — не привлекает, не вдохновляет, не соответствует величию нашей веры, представляется не славой, а унижением Церкви. Сегодня и у нас, как и на Западе, можно говорить о литургическом кризисе христианства".

---

 Что же делать? Ответ может быть только один: «вернуться к Типикону» — обратиться к учительным чтениям. Классический пример, когда чтение оказывается лучше всякой проповеди, — пасхальная ночь, когда читается слово огласителъное святителя Иоанна Златоуста. Конечно, надо читать его в хорошем русском изложении — и читать хорошо, очень хорошо, как можно лучше!.. Очень надо бы написать еще такие же краткие слова огласителъные в Великую Пятницу, в Великую Субботу, в великие праздники; но они еще не написаны. Очень нужно бы краткие слова огласителъные при таинствах Крещения, Общей Исповеди, Венчания, при Погребении; но они еще не написаны. В Требнике перед Венчанием сказано: «Посем глаголет иерей поучительное слово, сказуя им, что есть супружества тайна, и како в супружестве Богоугодно и честно жительствовати имут...» Разве можно доверить всякому это поучительное слово? Я никогда его не говорил; я хотел бы его читать, в этом была бы высшая авторитетность. Но оно еще не написано. Очень нужны бы также учительные чтения на тексты Евангелия и апостольских посланий, на темы литургические — в частности, на тексты всех главных церковных песнопений... Но ничего еще не написано. Нечего у нас почитать в церкви. Творения святых отцов, проповеди позднейших учителей — все это сегодня может быть только цитировано, все это должно быть творчески переработано и переосмыслено. Вот — самая первоочередная, самая насущная задача на сегодня и завтра. «Свято место пусто не будет». Это место у нас — взамен кафизмы на всенощной, сразу после Евангелия на литургии. Здесь должна звучать у нас церковная проповедь, — и это должно быть либо живое слово, либо хорошее учительное чтение. Мне представляется, что с составления таких чтений и должно бы начаться настоящее русское творчество в русском церковном Богослужении.

29

 Ленинград, 1954. В храме Духовной Академии русский иеромонах из Парижа рассказывает в проповеди «простому народу» надоевшую басню о том, как женщина плакала в церкви, и, когда спросили ее, о чем она горько плачет, — отвечала: о том, что Господь не посылает ей скорбей.

 Всякий раз в таких случаях остро чувствуешь, что церковная проповедь не может оставить просто безразличного впечатления: хорошая — она очень воодушевляет, фальшивая — непременно приносит вред, внушает отвращение, отравляет душу. Вот почему я боюсь не только говорить, но и слушать проповеди. Даже в наиболее приличных внешне образцах современная русская церковная проповедь именно такова, что боишься слушать. Эта наша нарочитая елейность, какая-то совершенно безнадежная неискренность тона, унизительное отношение к слушателям, неумеренная склонность к лжеименным преданиям... Вместо того чтобы торжественно огласить священный текст в синодальном переводе, мы (из «опасения походить на сектантов» и просто по лени) имеем нахальство «излагать» Евангелие своими словами. Вместо поучения, как регламентированной части церковного Богослужения, ответственного, тщательно подготовленного выступления, у нас — неряшливое празднословие после отпуста «от ветра главы своея». В последнее время мы усвоили еще бессовестную манеру креститься на каждой фразе, — заставляя таким образом креститься за собой и народ!.. Учительное чтение защитило бы нас от такой проповеди.

30

 «...В Загорске архимандрит, очень приличный на вид, проповедовал на странную тему о том, вознаграждаются ли добрые дела; и в доказательство рассказывал, ссылаясь на некое "священное предание", как по указанию во сне раскопали мертвеца и нашли у него в руке документ — справку с того света по этому вопросу! С. рассказывал мне о другом архимандрите, который проповедовал о чуде пасхального святого огня в Иерусалиме. У нас служил известный вам блаженный игумен. В его проповедях Евангелие безнадежно смешивалось со всякой чепухой. Я помню, как в день Крестителя Господня Иоанна он угостил народ рассказом о том как мертвая глава его с Иродиадой разговаривала! Страшная неискренность или глупость — не разберешь. И всего более печально, что народ обречен это слушать, и никто, конечно, не возмутился, потому что просто ушли из Церкви люди, способные этим возмутиться...». Из письма, 1962

 Парадоксальная проблема: как уберечь народ от проповедников. И они ведь не сами выдумывают, а начитались всякой популярной предреволюционной душеполезной литературы. Запретите им проповедовать — они станут читать, и это будет не лучше. Один настоятель завел такой обычай — читать на всенощной Жития святых. Читал он, читал — и вот однажды на исповеди у другого священника старушка с великой печалью покаялась, что у нее от этого чтения «вера пропадает»... Смутили ее разные немыслимые чудеса. Общее впечатление таково, что душеспасительная литература сегодня может принести только вред. Нечего у нас почитать в Церкви.

Божественная литургия

31

 Антифоны литургии называются «та типика» — уставное, определяемое уставом, изменяемое. У нас это неверно переведено словом «изобразительны», а псалмы 102 и 145 стали неизменной частью чуть ли не каждой литургии (проф. И.А. Карабинов, Лекции). Такое однообразие обедняет службу; а можно было бы вернуться к более древней практике и не только в великие праздники, но и во все дни, кроме воскресных, петь антифоны с припевами. Стихи может петь хор, а припевы — народ: "Молитвами Богородицы, Спасе, спаси нас".

Насколько это украсило бы службу, можно себе представить, если спеть таким образом уставные антифоны двунадесятого праздника или вседневные антифоны, напечатанные в конце книги «Апостол». Правда, некоторые антифоны досадно невразумительны, непонятны; но тут-то и пригодился бы церковно-славянский «Антифонарий», о котором я писал выше. Из него можно было бы взять избранные стихи, пение которых с припевами составило бы праздник для верующего народа... Попробовали бы так сделать.

32

 «Малый вход» на литургии совершается с евангелием, во всем же остальном подобен «Входу» на вечернем Богослужении. Евангелие переносится с престола на престол. Церемония литургически не оправдана, проф. И.А. Карабинов называл ее нелепой (Лекции в СПб Духовной Академии, Литургия). Недостаточно квалифицированные литургисты пытались придумать к этому выходу-входу смысл «символический» — будто бы церемония изображает явление Христа на проповедь. Но так же, как это было написано здесь о вечернем выходе-входе, толкование опровергается более древним чином архиерейского служения.

Архиерейская литургия сохраняет в себе некоторые черты глубокой древности. Некогда литургия начиналась входом епископа на трон и благословением народа; «мир всем!» перед чтением Писаний. Позднее началом литургии стало пение Трисвятого. Вот почему и сегодня у нас архиерей до Малого входа странным образом как бы не участвует в Богослужении — только присутствует и до возгласа Трисвятого пения молчит. Вот почему на Малом входе он целует иконы и читает «Вниду в дом Твой». Вот почему он при пении Трисвятого творит светильником знамение креста над евангелием: это и было некогда началом литургии (проф. А. П. Голубцов, «Об особенностях архиерейского служения литургии с точки зрения древне-церковного обряда»). Антифонами литургия украсилась позднее, и еще в IX—X веках можно было начинать ее прямо с Трисвятого (проф. И. А. Карабинов, Лекция). Итак, нынешний Малый вход некогда совпадал с началом литургии.

Но антифоны и сегодня не мешают архиерейскому Малому входу сохранять свой первоначальный прямой смысл: это торжественный первый вход в алтарь для совершения литургии. И кажется, что именно эта практическая естественность церемонии и придает ей такую значительность. Правда, надо бы и архиерейский Малый вход несколько упорядочить. Напрасно носить Евангелие туда и обратно. Нехорошо также превращать служащих с архиереем священников в каких-то оперных статистов: то они выходят к началу литургии на середину храма; то по-одному и попарно, покидают архиерея и накопляются в алтаре; то опять выходят к кафедре... Зачем? Оставались бы с архиереем до Входа. Церковное Богослужение не нуждается в таких сомни тельных украшениях, безделушках, которые к тому же прямо противоречат древнему церковному правилу: «Не подобает пресвитерам прежде входа епископа входити и сидети в алтаре, но с епископом ходити, кроме случая, когда епископ немощен или в отсутствии»(Лаодикийского собора правило 56).

И на литургии иерейской в нынешнем Служебнике видно первоначальное значение Входа. «Сотвори со входом нашим входу святых ангелов быти» — это был первый вход в алтарь. «Благослови, Владыко, время Трисвятаго» — это было окончание входного пения и начало литургии. «Сподобивый нас, смиренных и недостойных раб Твоих, и в час сей стати пред славою святаго Твоего жертвенника» — это была первая молитва у престола. «Таже наводит, глаголя велегласно: и во веки веков» — это был регентский жест и тонирующий возглас диакона к начальному пению литургии.