Айрис Мердок - Дикая роза

• Название: Дикая роза
• Автор: Айрис Мердок
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-52967-4

Айрис Мёрдок (Jean Iris Murdoch; 15 июля 1919, Дублин — 8 февраля 1999, Оксфорд) — английская писательница и философ. Лауреат Букеровской премии, лидер по числу попаданий в шорт-лист Букера (шесть раз).

Родилась в англо-ирландской семье. Изучала классическую филологию в Оксфордском университете (1938–1942) и философию — в Кембриджском (1947–1948). Преподавала философию в Оксфорде. Там же в 1956 вышла замуж за Джона Бейли, профессора английской литературы, писателя и художественного критика, с которым прожила около 40 лет.

На похоронах жены Хью Перонетт замечает свою бывшую любовницу Эмму Сэндс, и в его душе возрождается былое чувство. Однако на Хью имеет виды Милдред, жена его друга, которая твердо вознамерилась добиться своего. Рэндл, сын Хью, тоже ищет утешения на стороне, позабыв про свою жену Энн, которую тайно любит брат Милдред. Взаимоотношения этих людей постепенно становятся все более запутанными.

„Дикая роза“ — это история девяти человек, каждый из которых ищет любви. Это история их душевных метаний, страстей, сомнений, иллюзий и разочарований.

---

— То есть как?

— В церкви-то развестись нельзя.

— На этот счет существуют разные мнения. — Энн ощущала не только страх, но и гнев и радостные толчки пробудившейся воли.

— Так что ты все равно будешь его женой, а он все равно будет твоим мужем. А вдруг он захочет вернуться позднее? Если ты сбежишь к кому-нибудь другому, он этого не сможет. Вдруг он вернется, будет звать тебя, искать, а тебя нет. Лучше ты его жди, тогда все будет хорошо. Ему всегда будет куда вернуться. Здесь всегда будет его дом, и, если ему будет плохо, он вернется сюда. — Она говорила со страстью, лицо покрылось легким пятнистым румянцем.

Энн заколебалась. Сказала, поворачивая ручку двери:

— Ну, там увидим. — Ей хотелось бежать.

— Нет, не увидим! — Голос Миранды звенел. — Папе обязательно будет плохо, он обязательно захочет вернуться, я знаю, мы должны его ждать. — Глаза её наполнились слезами. Из сваленных в кучу вещей на столе она вытащила что-то и прижала к лицу. Затряслась от судорожных рыданий. — Я люблю папу. Никто не должен занять его место. Я не хочу быть падчерицей.

Энн шагнула к ней и тут увидела, что она держит в руке. Это был белый кролик Джойи, старая игрушка Рэндла. Значит, Рэндл не увез своих зверей. Просто Миранда забрала их к себе в комнату. Рэндл не увез их. Энн обняла Миранду вместе с Джойи, и, когда у неё самой потекли слезы и желто-красная головка прильнула к её плечу, она с отчаянием почувствовала, как её сразу размягчила, размагнитила, лишила сил прежняя любовь к Рэндлу.

Глава 31

Феликс затормозил, и темно-синий „мерседес“ со скрежетом замер на месте. Передние колеса, кажется, врезались в какую-то клумбу. Он не стал проверять, выскочил из машины и посмотрел вверх, на темный фасад дома. Окно у Энн не светилось, света не было ни в одном окне. Время, правда, уже за полночь, и Энн, чью невразумительную телеграмму он получил в Лондоне всего два часа назад, несомненно, ждет его только утром. Как же быть? Он взошел на застекленное крыльцо, попробовал парадную дверь, она оказалась незапертой.

В темном холле он нашарил выключатель и постоял, озираясь. Тускло освещенный обшарпанный холл, полный притаившейся мебели, выглядел зловеще — через такое помещение мог неслышно пробираться ночной гость с ордером на арест в кармане. Феликс ощутил безотчетный страх — это он испугался себя, испугался, что своим внезапным бесшумным появлением может испугать других. А может быть, он и сам жертва? Он не понял телеграммы Энн.

На цыпочках он прошел в гостиную, зажег свет. Комната казалась заброшенной, словно в неё с месяц никто не входил. Пахло сыростью. Он включил электрический камин. Посыпались искры, что-то, видимо, было неисправно. Запахло горелым. Он снял пальто. Разумеется, он не станет будить Энн. Устроится где-нибудь здесь и подождет до утра. Он скептически посмотрел на диван — длинный, но по его росту недостаточно. Он подумал: черт бы побрал эти условности, почему я должен лечь и спать, когда я хочу одного — обнять Энн? Он знал, что не уснет, будет лежать и мучиться. Сердце бешено колотилось, оттого что Энн, его судьба, так близко. Он стоял, свесив руки, рослый, уравновешенный мужчина, и, недоумевая, ждал.

Послышался легкий шорох, вошла Энн, и оба, увидев друг друга, тихо вскрикнули. На ней был длинный темно-зеленый халат. Она подняла руку в знак приветствия и пробежала к окнам — задергивать занавески. Когда она дошла до третьего окна, он двинулся к ней, готовясь её обнять, но она жестом остановила его, и они, как околдованные, замерли в нескольких шагах друг от друга.

— Я вас сегодня не ждала. Глупо было телеграфировать в такой час. Я думала, телеграмму доставят только утром.

— Энн, Энн, — сказал Феликс. — Вы мне нужны сейчас. Простите меня. Вы мне нужны сейчас. Энн, что вы решили? — Позднее время, полутемная комната и Энн так близко, бледная и тоненькая в длинном халате, — у него голова кружилась от бешеного желания.

— Ах, нет, — сказала она. — Ничего не выйдет. Я это и хотела вам сказать.

В глубине души он так и думал. Предчувствие явилось ему в дороге, как туман, налипающий на ветровое стекло. Но он сказал:

— Нет, Энн, этого я не могу принять. Вы сами не знаете, что говорите. Ведь вы меня любите. Наберитесь мужества, признайте это, я вас умоляю. — Он говорил тихо, отрывисто.

— Ничего не выйдет, — повторила она, отвернувшись и приглаживая волосы.

— Это что же… Миранда?

— Нет, нет, это Рэндл.

— Горящий светильник, вся эта чепуха?

— В общем, да.

— Идиотство какое. — У Феликса руки чесались как следует её встряхнуть. — Рэндл не вернется. С этим покончено. Навсегда. А если он когда-нибудь узнает, что вы тут сидите и ждете его, он решит, что вы это делаете ему назло. Скорее всего, так оно и есть. Отпустите его, Энн. Дайте вы бедняге свободу.

Она заскользила прочь от него через мертвую комнату и остановилась у камина спиной к нему. Он успел увидеть в зеркале её страдальческое лицо, прежде чем она прикрыла его рукой.

— Так трудно объяснить. Я не то чтобы чего-то жду. Просто мне невыносимо думать, что он может вернуться и будет искать меня, а меня не будет.

— Вы воображаете, что у Рэндла осталась к вам хоть капля чувства?

Она помолчала, потом ответила очень тихо:

— Наверно, так.

Комната казалась темной, чувство ночного вторжения не покидало их. Феликс, хоть и обескураженный её словами, все ещё дрожал от желания. Ночь, близость Энн, сила, которую он в себе ощущал, — все внушало ему, что он может, что он должен вырвать у неё согласие. Он сказал:

— Вы ошибаетесь. Но это неважно. Подождем, посмотрим, что вы тогда решите. Я же вам сказал, что не тороплюсь.

— Если я сейчас не могу сказать „да“, значит, и вообще не могу, — отозвалась она бесцветным голосом. — Смешно было бы требовать, чтобы вы ждали. Рэндл может вернуться. Сейчас, когда я услышала машину, мне уж почудилось, что это он, а не вы. Он может вернуться. Это правда. И эта правда все решает. — Она роняла слова тяжело, заученно, не глядя на него.

Неужели она это серьезно, подумал Феликс, или она его испытывает, хочет, чтобы он применил силу? Он чувствовал, что у него хватит решимости втолкнуть её в „мерседес“. Он сказал, чтобы выиграть время:

— Вы в самом деле думаете, что он может вернуться? Вам не кажется, что это наивно?

— Я думаю, что возможность такая есть. И Миранда так думает, даже больше, чем я. А она его знает.

— К черту Миранду!

— Уезжайте, Феликс, — сказала она тупо.

Он прикусил губу, вздернул подбородок и по её выражению понял, что вид у него устрашающий. Он сказал:

— Я люблю вас, Энн, я восхищаюсь вами, но порой мне кажется, что вы запутавшаяся, сентиментальная дура.

Она посмотрела на него сурово и печально.

— Простите меня, Феликс, я не могу толком объяснить, но я уверена. Ох, родной мой, давайте не будем тянуть. — Голос её сорвался.

Феликс дрогнул. С некоторыми женщинами он прекрасно умел обращаться. Но что делать с ней — не знал. Самый контраст парализовал его. Если бы он только мог сломить её взглядом, жестом.

— Я вас не отпущу, — сказал он.

Энн смотрела на него с отчаянием, в её глазах были боль и страх. Словно подождав, что он сделает, она сказала:

— Понимаете, я должна оставить Рэндлу путь к отступлению.

— Рэндл, Рэндл, а почему для разнообразия не поступить так, как вам самой хочется? Или разучились?

— Может быть, и разучилась, — произнесла она медленно. — Я как-то себя не вижу. Я вижу его. И никакая это не самоотверженность. Просто он слишком существует.

— А меня вы не видите?

— Вас, — сказала она. — Да. В том-то и горе.

— Вы хотите сказать, — он старался понять не слова, а её лицо, — что я стал… для вас… невидимым? Вы меня не видите, потому что я… просто что-то, чего вам хочется? — Он боялся выразиться слишком ясно. Но очень уж жестоким казалось, что она вот так, почти автоматически отрекается от него, отрекаясь от собственных желаний. Что ему, как и ей, не знать счастья только оттого, что для неё так ощутимо существует отсутствующий Рэндл.

— Откуда я знаю, чего мне хочется? — сказала она уже с раздражением. — Мне ничего не хочется, я от всего отказываюсь, потому-то я и врежу другим, и Рэндлу вредила, и вам повредила бы, наверно.

— Я вас не понимаю. — Он подошел к ней ближе. — Вы никому не можете повредить. Вы хорошая, а хорошее не может быть дурным. Вы говорите абстракциями. Будьте естественны со мною, Энн. Не насилуйте себя, дайте себе волю. И ради всего святого перестаньте молоть чепуху. — Он шагнул к ней, стал рядом.

— Не надо, — сказала она робко, почти жалобно, глядя на него снизу вверх. — Я делаю то, что должна. Я прикована к Рэндлу, понимаете, прикована.

Он протянул к ней руки, но снова их уронил. Ему хотелось схватить её и раскачать, хотелось упасть перед ней на пол и с криком зарыться головой в её колени. Он сказал тихо: