Айрис Мердок - Дикая роза

• Название: Дикая роза
• Автор: Айрис Мердок
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-52967-4

Айрис Мёрдок (Jean Iris Murdoch; 15 июля 1919, Дублин — 8 февраля 1999, Оксфорд) — английская писательница и философ. Лауреат Букеровской премии, лидер по числу попаданий в шорт-лист Букера (шесть раз).

Родилась в англо-ирландской семье. Изучала классическую филологию в Оксфордском университете (1938–1942) и философию — в Кембриджском (1947–1948). Преподавала философию в Оксфорде. Там же в 1956 вышла замуж за Джона Бейли, профессора английской литературы, писателя и художественного критика, с которым прожила около 40 лет.

На похоронах жены Хью Перонетт замечает свою бывшую любовницу Эмму Сэндс, и в его душе возрождается былое чувство. Однако на Хью имеет виды Милдред, жена его друга, которая твердо вознамерилась добиться своего. Рэндл, сын Хью, тоже ищет утешения на стороне, позабыв про свою жену Энн, которую тайно любит брат Милдред. Взаимоотношения этих людей постепенно становятся все более запутанными.

„Дикая роза“ — это история девяти человек, каждый из которых ищет любви. Это история их душевных метаний, страстей, сомнений, иллюзий и разочарований.

---

— Входите, Феликс, пойдем в гостиную. Вот хорошо, что приехали. Рефлектор включить? По вечерам становится холодно. У меня есть для вас бренди, надеюсь, такое, как вы любите. А обедать правда не хотите?

Феликс, пригнувшись, вошел в дверь. Ей подумалось, до чего же он респектабельный — темный костюм, безукоризненно свежая рубашка с узким галстуком. Сама она даже в своем лучшем летнем платье почувствовала себя перед ним замарашкой. И улыбнулась этой мысли.

Феликс с благодарностью принял и рефлектор, и бренди, подтвердил, что уже пообедал, и ответил на вопросы о здоровье Милдред. После этого они замолчали.

Они сидели в креслах по обе стороны большого камина, в котором для рефлектора было чересчур много места. Чувствуя, что Феликс на неё смотрит, Энн старалась поскорее придумать, что бы сказать. Ее вдруг поразило, что она сидит здесь так поздно наедине с Феликсом, поразило, и обрадовало, и встревожило. Потом она с ужасом почувствовала, что вот-вот заплачет, и быстро сказала первое, что пришло в голову:

— Не комната, а сарай какой-то. Никак не приведу все в порядок. Только запускаю больше и больше. Я ещё и каталоги не отослала.

— Чем я мог бы вам помочь? Может быть, вы засадите меня за каталоги?

— Ну что вы! Там и работы-то всего на несколько часов. Просто я ужасно устала.

— Да, вид у вас усталый. Вам нужно отдохнуть. Поедемте со мной в Грецию?

Этого Энн не ожидала. Мгновенно перед глазами возникло видение — они с Феликсом мчатся на юг в темно-синем „мерседесе“. И тут же её охватило странное, незнакомое чувство, и она ответила испуганно и громко:

— Нет, об этом и думать нечего.

— Ну как хотите. — Феликс понюхал бренди в своем стакане и сказал: — От Рэндла ничего не получали? Надеюсь, вы не сочтете мой вопрос нескромным?

— Нет. — Она пристально смотрела на рефлектор. Почему-то в присутствии Феликса ей было ужасно себя жалко.

— Простите, что я так ворвался к вам на прошлой неделе, — сказал Феликс. — Потом-то я сообразил, как это было неуместно. Но мне стало невтерпеж сидеть в Сетон-Блейзе и ждать.

— А я ведь и не знала, что вы там, — сказала Энн. — Приехали бы раньше.

Феликс наклонил голову, заглянул в свой стакан и пробормотал что-то вроде „не уверен, хотите ли вы меня видеть“.

— Вы же знаете, я вам всегда рада. — Слова эти, хоть и соответствовали истине, прозвучали безразлично и лживо. Не то она сказала, что нужно. Представляется, будто не знает того, что отлично знает. Говорит так, точно он старый друг, и ничего больше. А разве он не просто старый друг? Энн запуталась. Она поймала себя на мысли, что от одной только усталости и душевной пустоты может в этом разговоре что-то убить, и вспомнились жестокие упреки Рэндла — убиваешь веселость и искренность, глушишь всякую жизнь. Дух отрицания, вечные „нет“. Но сейчас-то разве это важно?

— Простите меня, Энн, — сказал Феликс, выпрямляясь в кресле, — вы дадите Рэндлу развод, если он попросит?

Энн глотнула воздуху. Она не была готова к этому прямому вопросу. Но сразу приободрилась.

— Он уже просит, и, если будет просить достаточно долго, наверно, я соглашусь. А пока я в этом смысле ничего не буду предпринимать.

— Вы думаете, он вернется?

На Энн пахнуло смертельным холодом. Ей хотелось разрыдаться, хотелось крикнуть: „Не знаю, мне все равно!“ Сдержавшись, она сказала сухо:

— Право, не могу сказать, Феликс, понятия не имею. — И невольно повторила злым, измученным тоном: — Понятия не имею. Понятия не имею.

— Да-да. Простите. — Феликс, казалось, был обескуражен.

— Это вы простите, — сказала она. — Я сегодня черт знает в каком состоянии, не гожусь для человеческого общества. Пожалуй, вам лучше уехать, Феликс. — Непонятно, почему она так нервничает, так злится. Ведь ей вовсе не хочется, чтобы он уехал.

— Позвольте мне побыть ещё немножко, — сказал он мягко.

Энн ответила усталым жестом и опять устремила взгляд на рефлектор. Странное какое-то ощущение во всем теле.

— Надеюсь, я вас тогда не… оскорбил? — спросил он вдруг.

— Нет. Когда?

— Когда я… — Он осекся.

Она бросила на него быстрый взгляд.

— Нет-нет, конечно, нет. — Она подумала: не надо терять голову. Что-то сейчас случится, вот сейчас, сейчас…

— Ах, Энн, — сказал он и поставил стакан на пол. Это было признание в любви.

На секунду Энн окаменела. Потом повернулась к нему, и взгляды их встретились. Такие взгляды — глаза в глаза — многое решают, и Энн, даже не успев увидеть барьера, перемахнула через него и понеслась дальше. Отныне все между ними будет по-иному.

— Н-ну… — сказала она и отвернулась. Щеки её горели, в горле стоял комок, и всю её трясло, точно от страха.

Феликс откинулся в кресле, вытянув свои длинные ноги, и, крутя в пальцах стакан, уставился в потолок. Сказал:

— М-м. — Сцена была не из эффектных, но за эти минуты много чего случилось. — Простите, — заговорил он наконец. — Я не собирался огорошить вас этим сегодня. Это свинство с моей стороны. Хотя в каком-то смысле вы, надо полагать, уже давно знали.

— Да, — сказала Энн. — В каком-то смысле знала. — Но знать в каком-то смысле было совсем не то, что знать вот так, как сейчас. Чувствуя легкую дурноту, она не отрывала взгляда от электрического камина, а Феликс по-прежнему глядел в потолок.

Он опять заговорил:

— Вы не обращайте внимания. Я хочу сказать, что пусть это вас не тревожит. Только в одном деле мне нужна ваша помощь, да и это не срочно. Я ещё не окончательно решил, где теперь буду работать. Если со временем — сейчас я ни о чем не спрашиваю — вам покажется, что я тут лишний, я могу убраться в Индию. Но если вы этого не скажете, вы ведь знаете, я не стану вам надоедать. Я вас люблю, отрицать это бесполезно. Но я умею быть добрым, благоразумным и смирным. Даже если бы вы решили, что я могу быть вам полезен, практически полезен, на правах друга, я был бы рад, был бы очень, очень счастлив остаться поблизости. И конечно, я ни на что не рассчитываю. Забыть о том, что здесь произошло, — на это вам потребуются месяцы, годы. Чем бы это ни кончилось, я прошу одного — позвольте мне видеться с вами и немножко вам помогать. Это было бы для меня такой радостью, Энн, просто сказать не могу. Нет, знаете, я даже рад, что высказался, и очень вас прошу, не прогоняйте меня. Клянусь, я ни на что не рассчитываю.

Никогда ещё она не слышала, чтобы он говорил с таким чувством. Было даже немного страшно, что он, всегда молчаливый и сдержанный, так волнуется, хотя говорил он негромко и не смотрел на нее. Но в следующую секунду она спросила себя: а почему он ни на что не рассчитывает?

— Даже не знаю, что вам сказать, Феликс, — начала она, чтобы дать себе время собраться с мыслями. От того, что она ему сейчас скажет, зависит так много.

А Феликс, истолковав её слова как своего рода отказ, сказал поспешно:

— Ну, не буду, не буду. Довольно об этом. Зря я вас растревожил. И разумеется, я прекрасно могу уехать в Индию. В самом деле, это будет куда разумнее.

— Феликс, — закричала Энн, — перестаньте! С вами с ума сойти можно!

Опять она увидела устремленные на неё глаза — широко открытые, синие, удивленные, честные глаза солдата. Он не знал, как понять её окрик. Она и сама не знала.

— Не сердитесь, — сказала она, чувствуя, что ещё немножко, и она либо рассмеется, либо заплачет, — но вы такой смешной! Конечно, нам нужно об этом говорить, раз уж все выяснилось. И конечно, я не хочу прогонять вас в Индию. Но я должна знать, что делаю. И хорошо бы, вы успокоились, а не шарахались из стороны в сторону, как испуганный конь.

Феликс посмотрел на неё благодарно, умоляюще и протянул к ней руки.

— Вы поставили меня в трудное положение, — продолжала она. — Вы знаете, как хорошо я к вам отношусь. А что еще? Я не могу вам сказать ни „останьтесь“, ни „уезжайте“. Как вы не понимаете? Ой… — Она сбилась и умолкла. Только бы не выдать ему свои подлинные чувства. Так у нее, значит, есть подлинные чувства? Она добавила неожиданно и как будто не к месту: — Кто знает, может быть, Рэндл завтра вернется. — Слова получились холодные, грозные. Феликс изменился в лице, и, увидев это, она жестко поджала губы. Все черты её словно застыли.

— И если он завтра вернется, вы его примете?

— Конечно.

— А если он вернется через год или через два года, тоже примете?

Энн отвела от него глаза, посмотрела в окно. Там, в последних отблесках света, маячил Пенн — разглядывал щиток „мерседеса“. Только не торопиться, не сболтнуть какую-нибудь глупость.

— Да, да, наверно. — Так, кажется, надо было ответить? И она поспешно продолжала: — Я не хочу показаться бессердечной, Феликс, но не надо нам себя обманывать. То есть это вам не надо себя обманывать. Это у вас… насчет меня… просто блажь. Вам нужно… связать свою жизнь с кем-нибудь помоложе, с кем-нибудь… свободным. — Это слово далось ей с трудом. — Ведь была какая-то девушка, француженка? Мне Милдред говорила.