Жоан-Фредерик Эль Гедж - Низкий голос любви

• Название: Низкий голос любви
• Автор: Жоан-Фредерик Эль Гедж
• Издательство: РИПОЛ классик
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2006
• ISBN: 5-7905-4723-0

Роман французского писателя Эль Геджа стоит особняком от большинства произведений современной зарубежной литературы. Лиричен ли он? Безусловно. Весел ли? Несомненно. Эротичен? Да! А еще он чрезвычайно, обнажающе психологичен.

История абсолютно безумной любви, манипуляции, гибели. «Низкий голос любви» – роман о женщине, которая при всей своей ранимости, способна уничтожить мужчину, вознамерившегося ее спасти. Эту погибающую губительницу зовут Клер. Желая изменить свой слишком низкий голос, она обращается к специалист Артуру Летуалю. Постепенно связь между ними крепнет, Между ними все чувственно, и сам голос разжигает страсть: на расстоянии, по телефону, они внушают друг другу желание, удовлетворение которого, стремятся отсрочить.

Они знали, что желают друг друга, но не знали, чего друг от друга хотят…

---

Артур остается наедине с лилиями, раздражающими ноздри. Он закрывает глаза – и вновь открывает, слыша звон стекла о стекло. Через хрустальную воронку она наливает немного духов в дорожный пульверизатор.

– Готов?

Они спускаются по лестнице. Она отказывается от его предложения понести сумку.

– Ты не возьмешь с собой пальто? В Канкале будет холодно.

– Мне никогда не бывает холодно.

Кабриолет припаркован перед подворотней. На капоте – свежее пятно голубиного помета, но Артур его не замечает.

– Багажник очень маленький и пропах бензином. В гараже так и не нашли причину запаха. Положи свою сумку на заднее сиденье.

– Как деликатно с твоей стороны.

Он открывает ей дверь.

– Я кое-что забыла! Одну вещь, без которой я не могу уехать.

Она выпархивает в профиль через приоткрытую дверь.

Он садится на капот, жар мотора греет ему бедра, ягодицы, еще выше. Вот и Клер. Букет лилий колышется вниз головой, стебли укутаны мокрой тряпкой и завернуты в пластиковый пакет. Она устраивает букет на заднем сиденье, и аромат цветов сливается с запахом старой кожи в тошнотворную смесь. Клер просит его остановиться у обменной кассы. Артур удивлен, но не смеет возражать. Перед кассой она вынимает пачку швейцарских франков и спрашивает, достаточно ли этого. Он воздерживается от расспросов. Она возвращается и на его глазах убирает новые билеты в белую кожаную сумочку. Из открытой сумочки на секунду показывается конец крестовой отвертки. Она встречает его взгляд.

– А это, – бросает она с сияющей улыбкой, – чтобы разбирать на части мужчин.

* * *

Канкальский залив – как раковина моллюска. Кружевные волны то и дело накатывают на песчаную отмель между Канкальской скалой и Оконным мысом.

Небо голубое, воздух и вино прохладные. Они приехали. Они сидят на террасе. Общение наедине застигло их врасплох. Они не знают, что сказать. Оба опускают глаза, как будто их режет яркий свет солнца. Если они поднимут их, губы не смогут не исполнить желание, выраженное во взглядах. Разумеетсяпока слишком рано, еще не прошел час ожиданий.

– Ты как будто настороже, Артур. Тебя здесь знают? Боишься, что увидят тебя со мной?

– В детстве – да, меня здесь знали. Мы приезжали летом в Сен-Бенуа-дез-Онд. Однажды, когда я был маленьким и еще ходил по воскресеньям в церковь, кюре не служил мессу, а снимал на кинокамеру церковного служку, а тот краснел. Громкоговорители работали плохо, они ловили посторонние шумы, разговоры полиции, радио. На мессе служка все время повторял: «Бог вас слышит». При выходе из церкви один из прихожан, регулировщик речного транспорта, строил мне глазки.

Клер недоверчиво сощурилась.

– Да, ты права, возможно, я слил воедино несколько месс.

Лицо Клер посуровело.

– А смерть тебя интересует? – в ее вопросе звучит вызов.

– Вовсе нет. Церковь стояла на холме, во время службы слышался шум прибоя, это я любил больше всего. Я все время молчал, никогда ничего не говорил, взрослые за мной не следили, я слушал их низкие мессы, а они и не подозревали об этом. Я ничего не повторял.

– Теперь я, кажется, понимаю.

– Что?

– Когда я вдали от тебя, тебе всегда легче говорить – заметил? По телефону у тебя есть только мой голос. В кабинете у тебя есть мое тело и мой голос, но обстановка чисто медицинская. Здесь тебе не хватает барьера. Чтобы лучше меня слушать, ты хотел бы стать немым? Чтобы говорить со мной, возможно, ты предпочел бы, чтобы я умерла? Если бы я была мертвая, это было бы идеально, ты мог бы делать все что хочешь. Я не права?

Над их головами кричит чайка, зависшая в неподвижном равновесии, опираясь крыльями о бриз. Официант наклонился и поставил перед ними блюдо плодов моря.

– Все хорошо, мадам? Еще чуть-чуть – и было бы слишком хорошо, не так ли? А вы знаете, что за этих устриц шли сражения? Дважды в неделю наших канкальских устриц отправляли к королевскому столу, и, когда англичане узнали про это, они дважды в неделю обстреливали нас и вытаскивали наши садки.

Гордый своей историей, официант ушел. Она выслушала его, не сводя глаз с Артура. Вместо ответа он положил на тарелку Клер несколько устриц.

– Посмотри, они только и ждут, чтобы их взяли приступом.

– Я видела корзины венусов на дне моря – целые армии панцирей в форме рта.

– Есть ли на свете другое создание, оснащенное таким твердым панцирем вокруг такой нежной и гладкой плоти?

– Да, это я.

Он озадаченно замолчал. Она вынула из сумочки нож, раскрыла лезвие, приподняла концом ножа мягкое мясо. Быстрым движением разрезала ножку, наколола на лезвие полупрозрачный кусочек, поднесла его к губам, положила на язык – и во рту ее разлилось море.

– Клер, иногда ты кажешься мне похожей на создание из морских глубин.

– Тебя это пугает?

Мимо них проходит женщина, что-то бормоча. Она поднимается по набережной между морем и дорогой и уходит по направлению к Оконному мысу и скале Канкаль. Артур провожает взглядом женщину, разговаривающую на ходу.

– Интересно, что она такое рассказывает. Она как будто в трауре, но что она оплакивает – не пойму.

– А в моей семье траур поселился издревле. Мой прадед начинал как типографский траурщик.

– Это такая профессия?

– Сейчас ее больше нет. Он работал на машине, которая делала черные поля на извещениях о смерти. А позднее, в 1939 году, он основал мраморную мастерскую, где изготовлялись самые шикарные надгробия в Будапеште.

– В 1939 году? Ну и чутье у него было!

Прошу тебя… Не насмехайся над ремеслами смерти.

– Тебя интересует смерть? – насмешливо переспрашивает он.

Она испепеляет его взглядом.

– Когда я была маленькой, у деда Андерса, на юге, мне нравилось смотреть на похороны. В Париже не бывает длинных пеших похоронных процессий. А там еще пели на латыни, я ничего не понимала и думала, что мертвый тоже не понимает. Мы с покойником были на равных, только я была живая, и это мне ужасно нравилось.

Она взялась за двух последних устриц. Женщина, говорившая с собой, исчезла за дамбой. Клер уронила раковину, звякнувшую о фаянс тарелки.

– Вместо того чтобы интересоваться той женщиной, обрати лучше внимание на меня. – Он вздрогнул. – Что ты знаешь обо мне, Артур?

Глотком вина он смыл соль устриц. Одномоторный самолетик медленно пересек небо над бухтой.

– Почти ничего.

– А что ты от меня хочешь, Артур?

– Почти всё.

Обрадованно, со своей смелой улыбкой, она протягивает ему руку.

– Тебе нравится мое кольцо?

– Очень, – непринужденно отвечает он. – Я всегда ношу его с собой.

Он вынимает из портфеля конверт, из конверта перстень и хочет надеть его на левый указательный палец Клер. Но вместо пальца она протягивает ему нож Он выпускает кольцо, и оно скользит по лезвию. Клер встряхивает нож – золото звенит о сталь. Он нежно берет ее за запястье, наклоняется, чтобы рассмотреть надпись, выгравированную на лезвии: «Мой нож, для Клер». В красноватых сумерках «Кибер-Евы» он не разглядел ее. Она описывает нож тоном антиквара-оценщика:

– Ручка из железного дерева, лезвие из кованой дамасской стали с гравировкой, пружина ручной работы из нержавеющей стали, стопор лезвия с предохранителем, традиционная сборка с мельхиоровыми заклепками. Длина в закрытом виде одиннадцать сантиметров, в открытом девятнадцать. Подарок Андерса. Мой дед обожает холодное оружие, эта страсть перешла ко мне. Предупреждаю тебя – я с ним никогда не расстаюсь.

Желтым платком она закрывает нижнюю часть лица до самых глаз, надевает перстень на палец прямо с лезвия, вытирает гравированную сталь салфеткой, складывает оружие, разглядывает перстень. Опускает платок.

– Здесь ему лучше всего. На правой руке.

– Почему ты забыла кольцо в кабинете?

– Я не забыла. Это семейный перстень, очень древний, очень-очень дорогой. Я тебя испытывала.

Артур расхохотался, закинув голову Самолетик снова пролетел над ними. Он прищурился, чтобы прочитать слова на транспаранте, развевающемся за ним.

– Прекрати глазеть на что попало! Обрати внимание на меня.

Раздув ноздри, она откидывает косу назад, встает, переходит дорогу и дамбу, спускается на песчаный берег. Артур видит, как она опускается на корточки, с ножом в руке, так что видны только ее лоб и линия бровей. Она выпрямляется, идет к нему, сжав кулак, и раскрывает пальцы. С ладони скатывается немного влажного мелкого песка.

– Этот песок стар как мир. Но смотри, – она опрокидывает на ладонь остатки питьевой воды из бутылки. Меж пальцев ее стекают песчанистые струйки. – Вот видишь, все стерлось. И с любовью то же самое. Она прилипает к коже, но всего лишь несколько слезинок – и она растворяется, стекает, прилипает к коже другого.

– Ты боишься этого?

– Боюсь?… Ты платить-то будешь? Поищем ракушки на берегу!

И она удаляется танцующим шагом, на цыпочках, напрягая щиколотки, держа туфли в руке. Он идет за ней, перехватывает ее на берегу. Девочка роется в песке между двух камней.