Сергей Желудков - Литургические заметки

• Название: Литургические заметки
• Автор: Сергей Желудков
• Издательство: Sam & Sam
• Жанр: Религия: прочее
• Год: 2003

 Священник Сергий Желудков (7.06.1909 — 30.01.1984) направил первый вариант "Литургических заметок" в "Календарно-богослужебную комиссию" при Священном Синоде. Работа получила благоприятную оценку профессора МДА Д.П. Огицкого. В самиздате значительно дополненная и переработанная книга появилась в 1973 году. Частично опубликована в "Вестнике РСХД" в 1972-73 годах (№№ 103-107).

       О. Сергий называет свои "Литургические заметки" "несвоевременными размышлениями, главным образом - критического свойства".

   "Обычно принято восхвалять наше русское церковное Богослужение как верх всякого совершенства. Это действительно верно по отношению к подлинным драгоценностям, которые мы и должны бережно сохранять, проявляя добрую, интеллигентную консервативность. Но вместе с ними в нашем литургическом наследии присутствуют и такие исторические наслоения, которые стали пережитками, которые сегодня имеют уже только отрицательное значение, от которых нам должно по мере возможности освобождаться. Нередко сюда присоединяется еще и недостаток церковной культуры у церковного начальства и исполнителей. В результате наше церковное Богослужение нередко оказывается таковым только по названию, ибо не выполняет своего назначения — не привлекает, не вдохновляет, не соответствует величию нашей веры, представляется не славой, а унижением Церкви. Сегодня и у нас, как и на Западе, можно говорить о литургическом кризисе христианства".

---

16

... Кстати сказать — и в литургике нашей праздник Вознесения плохо поставлен; он отделен от Пасхи, хотя является частью Пасхи, и в таком соседстве звучит бедно, почти печально. По сути же дела праздник Вознесения должен быть апофеозом Пасхи... Из письма, 1961

«Отдание Пасхи» — последний сороковой день Праздника. Накануне вечером в Ленинграде — переполненные храмы: совершается весь светлейший радостный чин пасхального Богослужения. Прощай, святая Пасха!..

Говорят, это при покойном митрополите Вениамине был заведен такой чин. Вот пример совершенно мирной «реформы устава».

А по Типикону в этот день — скучнейшее механическое соединение служб Пасхи, «Слепаго» (Недели о слепом) и завтрашнего Вознесения. Так и служат во многих местах, так служили сравнительно еще совсем недавно и в Ленинграде.

Заглядывая далеко вперед, можно предвидеть, что этот последний праздничный день Пасхи должен поглотить в себе и нынешний праздник Вознесения. Сегодня мы знаем, что Вознесение — это не «полет в пространство», а одно из явлений бесконечно таинственного Воскресения Христова. Не следовало бы отделять Вознесение от Воскресения.

17

«...Брат А. П. Чехова в своих воспоминаниях о нем пишет: "Бывало, он соберет целую компанию и отправляется с нею пешком на Каменный мост слушать пасхальный звон. Жадно выслушав его, он отправляется пешком бродить по церквам, из церкви в церковь, и с одеревеневшими от усталости ногами только в конце пасхальной ночи приходил домой. ...Я не помню, чтобы Антон Павлович хоть раз, даже в Мелихове, провел пасхальную ночь в постели".

Есть что-то глубоко трогательное в том, как печальный атеист Чехов до изнеможения бродил по церквам в пасхальную ночь. Что сказал бы он теперь, когда увидел бы в эту ночь у каждой церкви ораву любопытствующих и просто хулиганов, которые, если бы не берегущая нас милиция, наверное, разметали бы все в прах? Правда, встречаются и хорошие молодые люди. Но ничего они в шуме и давке понять не могут. Особенно же досадно за истинно верующих бедных людей, которые встречают свой праздник в обстановке враждебного окружения и беспорядка. Столь дорогая им пасхальная служба бывает в эту ночь в той или иной мере непременно испорчена. Это стало у нас как бы новой пасхальной традицией. Возмущает это удивительное неуважение к родному народу, к своим же матерям и сестрам, собравшимся в храме. Ну, пусть мы не веруем — так и шли бы себе спать или на танцевальную площадку. Нет, нам нужно непременно помешать добрым людям молиться. И какое поразительное непонимание жизни: ведь для неверующего эта ночь должна бы пройти под знаком великой грусти... А они себе прыгают.

Обращает на себя внимание необычно значительное число мужчин среди молящихся в эту ночь. Что привлекло их сюда? Вероятно, воспоминания детства, радостная служба; и, я думаю, какое-то безотчетное движение душевного оптимизма. Вряд ли хоть кто-либо из них понимает Воскресение Христово в духе примитивного натурализма... Но что бы ни думал об этом каждый из нас — все мы неожиданно охотно и дружно ответствуем священнику в храме: воистину воскресе». Из письма, 1963

Первую весть воскресения Мироносицы услышали «на рассвете первого дня недели» (по Матфею, гл. 28), «при восходе солнца» (по Марку, гл. 16). И Типикон рекомендует начинать утреню Воскресения Христова не в полночь, а в «об часе утреннем». Вообще должно заметить, что Типикон не знает какого-либо «момента» Воскресения, как мы привыкли это видеть в моменте пасхальной полуночи. Еще утром в Великую Субботу поется тропарь воскресный Второго гласа:

Егда снизшел еси к смерти, Животе Безсмертный,
тогда ад умертвил еси блистанием Божества.
Егда же и умершия от преисподних воскресил еси,
вся Силы Небесныя взываху:
Жизнодавче, Христе Боже наш, слава Тебе!

 И на литургии Великой Субботы странно перемешаны мотивы траура и пасхальной радости. Плащаница среди храма — и перед нею воскресные стихиры вечерни; победное «Славно бо прославися»; потом уже прямо пасхальные стихи к прокимну «Воскресни, Боже». «Тогда иереи и диакони извлачаются черных одежд и облачаются в белыя»; Евангелие с первой вестью Воскресения; по греческому уставу — отпуст воскресный... В этом как бы «преждевременном» начале празднования Пасхи есть глубочайший смысл. Победа совершилась уже на кресте. Не воскресением, а смертию смерть поправ. «Блистание Божества» — это любовь, сияющая в смерти Спасителя. Явления Воскресения — знамения этой тайны.

Уяснение всего этого поможет правильно распорядиться в решении практической проблемы пасхальной утрени. Там, где бесчинства становятся традицией — нужно традицию решительно пресечь, уничтожить. Для этого нужно только одно: «вернуться к Типикону» — перенести начало пасхальной утрени поближе к утру, часа на 3, на 4 поближе к восходу солнца. Тогда те, кто намеревался шуметь и скандалить, разойдутся по домам спать, а в храм к назначенному часу придут только верующие, и никто им не помешает. Придут и те из неверующих, кто серьезно заинтересуется самым впечатляющим во всех христианском мире русским церковным торжеством Воскресения Христова.

18

Так называемый «Вход» на вечернем Богослужении. Священник и диакон с кадилом поклоняются перед престолом и с преднесением светильника исходят из боковой двери иконостаса на солею. Диакон кадит на иконы и просит «благословить Вход». Затем творит кадилом знак креста и возглашает: «Премудрость, прости» (труднопереводимое приглашение к усиленному вниманию). Священник и диакон входят в алтарь и становятся перед престолом на то же место.

Как возникла эта церемония? В литургических памятниках XV—XVI веков записан более ранний чин так называемой «песенной вечерни», которая начиналась не в алтаре, а посреди храма; после ектений и антифонов совершался торжественный первый вход в алтарь (проф. Н. Д. Успенский, статья «Православная вечерня» в сборнике «Богословские труды», М, 1959). Тогда церемония имела практический смысл. Ныне же у нас первый вход в алтарь совершается до начала службы, но остается и церемония торжественного входа, причем искажается до бессмыслицы. Ибо происходит уже собственно не вход, а выход — круговая процессия из алтаря в алтарь, с того же на то же место.

Пользуясь крайне спорным методом блаж. Симеона Солунского (XV в.), русские литургисты Х1Х-ХХ вв., архиепископ Вениамин, прот. Г. Дебольский, прот. К. Никольский пытались дать «символическое» толкование всех моментов вечернего Богослужения. Начало всенощной будто бы изображает сотворение мира; кадильный дым будто бы изображает Духа Божия, носящегося «верху воды»; закрытие врат алтаря будто бы изображает закрытие райских врат после грехопадения; священник пред закрытыми вратами (на вседневной вечерне) будто бы изображает кающегося Адама... Церемонию же вечернего выхода-входа, как она ныне у нас совершается, объясняли как символ Воплощения, в котором священник будто бы изображает Христа, а диакон — Предтечу (проф. Н. Д. Успенский, там же). Это надуманное толкование опровергает само себя, когда входит в соприкосновение с более древним чином вечерни архиерейской. Ибо архиерей стоит до входа посреди храма; кого же он изображает, если Христа изображает выходящий к нему из алтаря священник? Кого изображают другие священники и диаконы?... Ответ заключается в том, что все изображают только сами себя. И вряд ли найдется священник, который действительно думал бы, что он «играет» Христа.

Церемония выхода-входа, как она сегодня у нас совершается, не имеет смысла. Когда всенощную служат на открытом воздухе или в домашних условиях, церемония сама собой упраздняется — и Богослужение от этого ничего не теряет. Но есть какая-то необъяснимая литургическая красота и значительность, когда вечерний Вход в храме совершается по более древнему архиерейскому чину с середины храма. В упомянутой выше статье проф. Н. Д. Успенский писал, что в древней Руси на вечерний Вход в соборный храм являлись священнослужители всех городских приходов, а также все приезжие. И далее:

 «Особенность русского вечернего Входа составляло еще то, что шествие духовенства из алтаря на середину храма в преднесении светильников совершалось северной дверью при закрытых св. вратах. Когда диакон, придя на середину храма и совершив каждение св. врат и стоящих по сторонам их икон, спрашивал у предстоятеля благословения «Благослови владыко святый вход», то пономари толчком подсвечников открывали св. врата. На первый взгляд это — мелкая деталь входа, но она была отголоском очень существенного момента древнепесенной вечерни. Последняя, как известно, начиналась на средине храма, и в алтарь никто из клира до вечернего входа не входил. Этот древний обычай, который был известен нашим предкам, когда-то совершавшим песенную вечерню, с распространением у нас на Руси нового монастырско-приходского чина вечерни не был забыт. Вечерню начинали в алтаре, а св. врата открывали извне во время самого входа».