Пол Гэллико - Колдовская кукла

• Название: Колдовская кукла
• Автор: Пол Гэллико
• Жанр: Классическая проза

---

Пол Гэллико Колдовская кукла

Перевод Е. Доброхотовой-Майковой

Опубликовано в журнале «Дорожный патруль», 7, 1999

Сегодня — ровно три года, как я впервые увидел ту странную, прелестную куклу в мелочной лавчонке Джима Картера на Эбби-лейн, сразу за углом от моей двери с бронзовой табличкой «Стивен Эмони, терапевт».

И я чувствую, что надо изложить на бумаге события, которые за этим последовали, хотя и боюсь, что рассказ мой получится грубоват — ведь я не писатель, а врач.

Я хорошо помню тот день. Над Темзой светило осеннее солнце, угольный дым от речных судов мешался с запахом бедности. Цветочный лоток на углу пестрел георгинами, астрами и хризантемами, а где-то неподалеку шарманка играла «Однажды вечером волшебным».

Обойдя угол и оказавшись перед магазинчиком, я привычно скользнул глазами по жалкой россыпи игрушек за пыльным стеклом и вспомнил, что скоро у племянницы день рождения. Я остановился и стал высматривать что-нибудь в беспорядочной мешанине, где игрушечная пожарная машина и оловянные солдатики соседствовали с леденцами в ярких обертках, дешевые крикетные шары, щитки и биты — с чернильницами, перьями, скрепками, комиксами и бульварными романами.

Вдруг мой взгляд остановился на кукле в дальнем конце витрины. Ее было почти не видно за другими игрушками и слоем многолетней пыли на окне, но я увидел, что сама она лоскутная, а личико — нарисованное, по-детски нежное и трогательное.

Я не мог ее хорошенько разглядеть, но она сразу приворожила меня, как будто окликнула. Между нами установилась невидимая связь. Так бывает, когда встретишь в гостях очень красивую девушку или незнакомца, чья внешность тебя поразит и надолго останется в памяти.

Я вошел к Джиму и на его «Доброе утро, док, никак за табачком пожаловали?» ответил: — Дайте посмотреть тряпичную куклу, вон там, в углу, за роликовыми коньками. Хочу послать племяннице.

Брови у Джима поползли наверх, к лысине; он обошел прилавок, хлопая полами вытертого пиджака.

— Куклу? — спросил он. — Она стоит уйму денег, вам столько не заплатить. Ручная работа.

Все же он снял ее с витрины и протянул мне, и снова я испытал потрясение. Сшита она была просто на диво — длиной не более фута, мягкая и податливая, словно под одеждой у нее плоть и кровь, а не туго скрученные лоскутки.

Она и впрямь была сделана вручную. Неведомый художник придал ее чертам такое правдоподобие, такую грацию тельцу, что она казалась совсем живой. Мало того. Можно ли сказать про куклу, что она по-женски привлекательна — формой головы, длиной и пропорциями ног, округлостью бедер? Возможно ли, чтоб чувство было простегано в швах, очерчивающих крохотную фигурку? Держа ее в руках, я ощущал что-то теплое, загадочное, женственное, и понял, что, если не положу ее немедленно, то уже не смогу оторваться.

Я положил ее на прилавок.

— Сколько, Джим?

— Четыре фунта.

Теперь пришел мой черед удивляться. Джим сказал:

— Я ведь предупреждал. Я накинул-то всего пару шиллингов. Не хочу наживаться на вас, док. Берите за три фунта пятнадцать. В больших магазинах ей дают за них по шесть, а то и по семь фунтов.

— Кому «ей»?

— Женщине с Хардли-стрит, которая их шьет. Она тут уже больше года. Я у нее и купил.

— Какая она? Как ее зовут?

Джим ответил:

— Точно не скажу. Что-то вроде «Язва». Рыжая, накрашенная, вся в мехах. Не в вашем вкусе, док.

Я не мог этого понять, не мог даже взять в толк, что общего между женщиной, которую описал Джим, и маленьким изысканным существом на прилавке.

— Беру, — сказал я. Мне не по карману такие траты — моя практика из самых бедных, где вправду становишься врачом. И все же я не мог оставить ее здесь, среди спичечных коробков и пыльной бумаги. Я просто видел, что в нее вложена частица человеческой души. Ощущая себя полным дураком, я отсчитал три фунта пятнадцать шиллингов.

Еще глупее я чувствовал себя дома, когда укладывал посылку. Я вновь дотронулся до маленького тельца и понял, что не хочу с ней расставаться. Она наполнила собой крохотную спальню, примыкающую к кабинету.

С почты я вернулся, полагая, что разделался с этим навсегда. Не тут-то было. Кукла не шла у меня из головы. Я часто думал о ней и всякий раз пытался вызвать в памяти неприятное ощущение от слов «рыжая и накрашенная». Все напрасно. Я уже всерьез подумывал о том, чтобы разыскать женщину. Тут в моем квартале вспыхнула ветрянка, и надолго заслонила все остальное.

Прошло несколько недель. Как-то зазвонил телефон, и женский голос спросил:

— Доктор Эмони?

— Да.

— Я проходила мимо и увидела вашу табличку. Дорого ли вызвать вас на дом? Сколько вы берете за визит?

Мне не понравился и сам голос, и его тон, однако я ответил:

— Пять шиллингов. Если вы застрахованы или действительно не можете заплатить, я не возьму ничего.

— Ладно. Пять шиллингов я найду. Но не больше. Моя фамилия Язвит. Роза Язвит. Дом на Хардли-стрит, рядом с бакалеей. Просто входите — и сразу на второй этаж.

Я нашел дом и поднялся по узкой, в два пролета, лестнице, скрипучей и плохо освещенной. Дверь была приоткрыта, и я понял, что меня разглядывают в щелочку. Потом неприятный голос сказал:

— Доктор Эмони? Входите. Я — Роза Язвит.

Меня обдало ароматом дешевых духов. Она была очень высокая. Все в ней — морковные волосы, темные узкие глаза, ярко накрашенные губы — дышало здоровьем и броской, животной красотой. Я дал бы ей лет сорок пять или немного больше.

Однако главное потрясение ждало меня впереди. Типичная старая лондонская гостиная, она же спальня, была обставлена с жеманной претензией — плохие репродукции, атласные подушечки, дешевые флакончики из-под духов. А по стенам, на кровати, даже на старом чемодане — куклы, больше десятка, все разные, и все исполненные того же дивного очарования, которое пленило меня несколько недель назад. Я понял, что передо мной — автор этих изумительных творений.

Роза Язвит сказала:

— Высокий, красивый, брюнет. Не рано вам людей-то лечить?

Я ответил ей резко. Я был зол и растерян. Горько видеть эти трогательные, прелестные существа среди такой безвкусицы и знать, что их сделала эта кошмарная женщина.

— Я старше, чем вам кажется, — ответил я, — и внешность моя вас не касается. Не хотите у меня лечиться — я уйду.

— Ну, ну, доктор! — сказала она. — Разве вам не лестно?

— Я не нуждаюсь в ваших комплиментах. Вы больны?

— Не я, сестра. Я вас провожу.

Я не мог просто так выйти из комнаты и спросил:

— Вы делаете этих кукол?

— Да, — ответила она. — А что?

Я пробормотал:

— Купил как-то такую племяннице…

Она хохотнула.

— Не иначе, выложили кучу денег. Они нарасхват. Ну, идемте!

Она провела меня по коридору и, приоткрыв дверь в какую-то комнатенку, крикнула:

— Мэри, это доктор!

Потом, не впуская меня, сказала очень громко:

— Не удивляйтесь, доктор, она у нас увечная!

У окна сидела бледная девушка в халатике, и я успел увидеть безграничное отчаяние на ее лице. Я снова разозлился; такими словами искалечишь и здорового. Женщина не просто сообщала мне, что Мэри — не такая, как все; нет, она напоминала об этом самой Мэри.

Той было никак не больше двадцати пяти лет. Прежде всего я увидел огромные страдальческие глаза, и меня поразило, как мало в них жизни. Сестра Розы Язвит была очень, очень больна.

С первого посещения я запомнил ее милый облик, прелестный лоб, круглую головку, слишком большую для такого худенького тельца, и тусклые нездоровые волосы. Запомнил я и странные губы — жалобные, бледные, трепетные. Но увидел я и другое, и сперва удивился, а потом чуть не задохнулся. Рядом с ней стояли два столика. На одном были разложены кисти и краски, на другом — тряпочки, лоскутки, иголки и нитки.

Ее физический недостаток не имел отношения к теперешней болезни, однако я заметил его с порога, по тому, как она сидела — и удивился. Вам не станет понятней, если я скажу, как это называется по-научному, но болезнь, которую я заподозрил с первого взгляда, вылечить можно.

Я спросил:

— Вы можете ходить, Мэри?

Она чуть заметно кивнула.

— Пожалуйста, — сказал я, — подойдите ко мне.

— Нет, — взмолилась она. — Не надо, не заставляйте!

Меня тронул ее жалобный голос, но я должен был убедиться. Я сказал:

— Простите, Мэри. Пожалуйста, сделайте, как я прошу.

Она неуверенно встала и заковыляла ко мне, приволакивая левую ногу. Я убедился, что прав, бодро улыбнулся и протянул ей руки. На какое-то мгновение наши взгляды встретились, и я понял — ее смыло, она тонет в темной пучине отчаяния. Воздух вокруг меня задрожал от безмолвного крика о помощи. Руки ее взметнулись, потянулись ко мне в ответном жесте и бессильно упали. Чары были разрушены.